Страх — это ключ

Я почувствовал усталость, когда подплыл к лодке и забрался в нее, акваланг за пятнадцать минут пребывания под водой вымотает любого. Но я точно знал: найди я то, что искал, усталости бы как ни бывало. А я очень сильно рассчитывал на то, что пытался найти на судне и под ним, и был разочарован.

Я устал, был подавлен и вял и к тому же замерз. Очень хотелось курить. Я мечтал о потрескивающем огне камина, чашечке дымящегося кофе и хорошем стаканчике спиртного на ночь. Я думал о Германе Яблонски, мирно спавшем в большой кровати красного дерева в доме генерала. Сорвав маску и акваланг и стряхнув ласты, я онемевшими, непослушными пальцами надел ботинки, забросил брюки, пальто и шляпу на палубу танкера и сам забрался вслед за ними. Через три минуты, одетый в верхнюю одежду, с которой вода стекала, как с только что вынутой из стиральной машины простыни, я взбирался по сходням на колодезную палубу в ста футах надо мной.

Серые тучи закрыли последние звезды, но это меня не спасало. Я считал, что освещавшая сходни лампа была слабой, но ошибся — она казалась слабой только на расстоянии. В десяти футах от платформы лампа оказалась прожектором. А если они охраняют сходни? Что тогда? Врать, что я второй инженер с танкера и страдаю бессонницей? Стоять и придумывать какую-нибудь правдоподобную историю, пока под моими ногами не образуется лужа воды, стекающей с водолазного костюма, и пока мой визави будет рассматривать с интересом блестящую резину там, где должен быть воротничок и галстук? У меня не было пистолета, а я готов был верить, что любой человек, который каким-либо образом связан с генералом Рутвеном и Вайлендом, встав утром с кровати, надевает сначала плечевую кобуру, а потом уж носки. Почти каждый, с кем я встречался, представлял собой ходячий арсенал. А если меня возьмут на мушку? Мчаться по 135 ступеням вниз, пока кто-нибудь из них не снимет меня пулей? Конечно, можно и не бежать — сходни были ограждены только с трех сторон, а четвертая открывалась в сторону моря, но мне не удастся избежать падения на это месиво вентилей и труб на палубе танкера. Я пришел к выводу, что любой хотя бы чуть-чуть мыслящий человек после таких мыслей сразу спустился бы вниз.

Но я полез вверх.

К счастью, наверху никого не оказалось. Сходни выходили в нишу, закрытую с трех сторон: с одной — краем платформы, а с двух других высокими стальными стенами. Открытая сторона выходила прямо на колодезную палубу, где стоял кран. Тот маленький кусочек палубы, который я видел, был ярко освещен, и я слышал работу механизмов и голоса людей, находившихся футах в тридцати от меня. Мысль о том, чтобы подойти к ним, казалась малопривлекательной, и я поискал другой выход. Нашел его сразу: несколько стальных скоб, приваренных к одной из стальных стен высотой двадцать футов.

Я полез вверх. Распластался, перебравшись через стену, прополз несколько ярдов и укрылся в тени одной из массивных колонн. Теперь нефтяная вышка была как на ладони. В ста футах к северу от меня на большой приподнятой платформе стояла сама бурильная установка, вокруг которой суетились люди. Я предположил, что под этой платформой находились двигатели и помещения для жилья. Маленькая платформа на южной стороне, на которой стоял я, была почти пуста и имела полукруглую площадку, нависавшую над морем с юга. Предназначение этой большой и пустой площадки несколько озадачило меня, но затем что-то щелкнуло в моей памяти: Мери Рутвен сказала, что генерал обычно использовал для сообщения между платформой и берегом вертолет. А вертолету необходима посадочная площадка. Эта платформа ею и была.

На колодезной палубе между двумя платформами, почти у меня под ногами, с помощью гусеничного крана передвигали огромные бочки. Нефть на танкер, скорее всего, перекачивали по трубам, поэтому эти бочки явно предназначались для промывочного раствора — смеси баритов, используемой для закачки под давлением цемента, который образует внешние стенки скважины. По всей ширине вышки тянулся целый ряд больших складов, в основном открытых. Там, а может, и не там должно было находиться то, что я искал.

Я перешел на дальнюю сторону южной платформы, нашел еще одну лестницу из скоб и спустился на колодезную палубу. Теперь не было необходимости осторожничать или таиться, это могло лишь вызвать подозрения. Главное сейчас было — время, так как погода ухудшалась, ветер теперь, казалось, и не потому, что я находился на большой высоте, — дул в два раза сильнее, чем полчаса назад. Капитан Займис, наверное, уже на мачту лез от волнения.

Возможно, ему даже придется уйти без меня. Но в этой мысли не было будущего, особенно для меня, и я выбросил ее из головы.

Дверь первого склада была закрыта на тяжелую стальную задвижку, но без замка. Я отодвинул задвижку, открыл дверь и вошел. Внутри было темно, хоть глаз коли, но с помощью фонарика я быстро нашел выключатель, зажег свет и осмотрелся.

Склад был около ста футов длиной. На почти пустых стеллажах, сооруженных по обеим сторонам, лежало тридцать или сорок таких же длинных, как и склад, труб. На концах трубы были повреждены, словно какие-то металлические челюсти грызли их. Секции буровых штанг, и больше ничего. Я выключил свет, вышел и закрыл дверь. И тут тяжелая рука легла мне на плечо.

— Похоже, ищешь что-то, приятель? — в грубом голосе явно чувствовался ирландский акцент.

Не очень быстро, но и не совсем медленно я повернулся к нему, обеими руками стягивая полы моего пальто, будто закрываясь от ветра и мелкого холодного дождя, который сыпался на палубу, слегка поблескивая в лучах лампы и снова пропадая в темноте. У окликнувшего меня коренастого мужчины среднего возраста было морщинистое лицо, которое в зависимости от ситуации могло быть приветливым или свирепым. Сейчас его лицо было скорее свирепым, нежели доброжелательным, но не совсем уж свирепым, и я решил рискнуть.

— Да, ищу. — Я не пытался скрыть свой британский акцент, наоборот, усилил его. Четкий британский акцент в Соединенных Штатах вызывал не подозрения, а лишь снисхождение к его владельцу как к человеку, у которого не все дома.

— Буровой мастер направил меня к бригадиру. Вы — это он?

— Боже! — воскликнул он. Он явно должен был, на мой взгляд, употребить другое славящее бога ирландское выражение, но мой грамматический шедевр сбил его с толку. Было видно, как он пытается прийти в себя.

— Мистер Джерролд послал тебя найти меня?

— Да, именно так. Ужасная ночь, не правда ли? — сказал я, натянув шляпу поглубже. — Я не завидую вам, ребята.

— Если ты искал меня, — удивился он, — то зачем совал нос на склад?

— Я видел, что вы заняты, а поскольку он думает, что потерял это здесь, я подумал, что я, может быть...

— Кто, что потерял и где? — Он дышал глубоко и являл собой воплощенное терпение.

— Генерал. Генерал Рутвен. Портфель с очень важными личными бумагами, которые нужны ему очень срочно. Он был с проверкой вчера... дайте вспомнить... да, до полудня, когда получил это гнусное известие.

— Он — что?

— Ну, когда узнал, что его дочь похитили. Он бросился к своему вертолету и забыл портфель, и...

— Понял. Важно, да?

— Очень. Генерал Рутвен говорит, что оставил его за какой-то дверью.

Это большой портфель из сафьяна с золотыми буквами К. С. Ф.

— К. С. Ф.? Кажется, ты сказал, что это генеральский портфель?

— Бумаги генерала. Он взял на время мой портфель. Я — Фарнборо, его личный секретарь. — Маловероятно, что один из многочисленных бригадиров, нанятых генералом, знал фамилию настоящего секретаря. — К. С. Фарнборо.

— К. С.? — Вся его подозрительность и свирепость испарились. Он широко улыбнулся. — Случайно не Клод Сесл?

— Одно из моих имен действительно Клод, — тихо ответил я. — Не думаю, что это смешно. — Я правильно раскусил ирландца, он через минуту раскаялся.

— Извините, мистер Фарнборо, болтаю, не подумав. Я не хотел вас обидеть. Хотите, я и мои ребята поможем вам искать?

— Был бы очень признателен. Если портфель здесь, мы найдем его через пять минут.