Страница 17 из 54
Он помотал головой, тыльной частью кисти стер кровь и медленно повел глазами, пока его взгляд не натолкнулся на меня. Я посмотрел ему в глаза и почти явственно почувствовал влажный запах свежевырытой могилы.
— Вижу, джентльмены, что я вам действительно нужен, — весело произнес Яблонски. — Никогда не думал, что кто-нибудь попытается сотворить такую штуку с Ройалом и проживет достаточно долго, чтобы успеть рассказать об этом. Но все мы учимся.
Он сунул руку в карман, достал пару аккуратных наручников и со знанием дела защелкнул на моих запястьях.
— Сувенир от старых плохих времен, — оправдываясь, произнес он. — Нет ли в доме еще пары наручников, проволоки или цепи?
— Достанем, — почти механически ответил Вайленд. Он все еще не мог поверить в то, что случилось с его надежным головорезом.
— Отлично, — Яблонски с усмешкой посмотрел на Ройала. — Можешь не запирать сегодня ночью свою спальню — я позабочусь, чтобы Толбот не добрался до тебя.
Ройал перенес свой мрачный и полный злобы взгляд с моего лица на лицо Яблонски, и я заметил, что выражение его лица не изменилось. Полагаю, что в этот момент у Ройала, возможно, закопошились мысли о могиле на двоих.
Дворецкий провел нас вверх по лестнице и по узкому коридору в заднюю часть огромного дома, вытащил из кармана ключ, открыл дверь и пригласил войти. Это была спальня с дорогой мебелью, раковиной в углу и современной кроватью красного дерева у правой стены. Дверь слева вела в другую спальню. Дворецкий достал второй ключ и открыл и эту дверь — комната была почти точной копией первой, за исключением старомодной железной кровати.
Она, казалось, была сделана из мостовых балок и, похоже, предназначалась для меня.
Мы вернулись в первую комнату, и Яблонски потребовал, протянув руку:
— Ключи, пожалуйста.
Дворецкий заколебался, с неуверенностью посмотрел на него, затем, пожав плечами, отдал ключи и направился к двери.
— У меня в руке маузер, приятель, хочешь, чтобы я пару раз врезал им тебе по башке? — весело спросил его Яблонски.
— Боюсь, что не понимаю вас, сэр.
— Сэр? Это хорошо. Не ожидал, что в библиотеке тюрьмы «Алькатрас» есть книги о манерах дворецких. Третий ключ, приятель, — от двери из комнаты Толбота в коридор.
Дворецкий сердито посмотрел на него, отдал третий ключ и вышел. Не знаю, какую книгу о манерах дворецких он читал, но он явно пропустил в ней главу о закрывании дверей, хотя такую массивную дверь нелегко закрыть.
Яблонски, ухмыльнувшись, захлопнул дверь, задернул шторы, быстро проверил, нет ли в стенах глазков, и подошел ко мне. Пять или шесть раз он ударил своим здоровенным кулаком по толстенной пальме, пнул ногой по стене и постучал по креслу так, что звуки ударов потрясли комнату, затем произнес не очень нежно и не очень громко:
— Это всего-навсего маленькое предупреждение, скажем так, чтобы ты даже не пытался повторить со мной таких штучек, как с Ройалом. Только пошевели пальцем, и тебе покажется, что на тебя обрушилось здание «Крайслер». Ну, пришел в себя?!
Я замер, замер и Яблонски — в комнате наступила тишина. Мы напряженно прислушивались. Из-за своего плоскостопия и сопения, которое издавал перебитый нос, дворецкий не подошел бы на роль последнего из Могикан, и лишь когда он отошел футов на двадцать от двери, ковер заглушил его тяжелые шаги по коридору.
Яблонски достал ключ, бесшумно открыл наручники, положил их в карман и пожал мне руку так, как будто хотел сломать мне все пальцы. По крайней мере мне так показалось, но моя улыбка была такой же широкой, как у Яблонски. Мы закурили и с зубочистками в руках начали обшаривать обе комнаты в поисках подслушивающих устройств.
Их было полно.
Ровно через сутки я забрался в спортивную машину, в которой оставили ключи от зажигания. Машина стояла ярдах в 400 от ворот виллы генерала. Это был «шевроле-корвет». Такую же машину я угнал днем раньше, когда захватил Мери Рутвен в заложницы.
От вчерашнего дождя не осталось и следа — на голубом небе весь день не появилось ни облачка. А для меня это был очень длинный день. Я лежал в одежде, прикованный наручниками к железной кровати целых двенадцать часов, а температура в выходящей на юг комнате с закрытым окном поднималась до ста градусов но Фаренгейту в тени. Жара и дремотное бездействие — это как раз то, что нужно галапагосской черепахе. Это сделало меня таким же вялым, каким становится подстреленный кролик. Меня продержали в комнате весь день. Яблонски приносил мне пищу, а сразу после обеда он привел меня к генералу, Вайленду и Ройалу, чтобы они могли убедиться в том, какой он хороший сторож и что я относительно здоров. Именно относительно: для усиления эффекта я в два раза сильнее хромал и залепил пластырем подбородок и щеку.
Ройал не нуждался в таких средствах, чтобы показать, что побывал в переделке. Сомневаюсь, что промышленность выпускает пластырь такой ширины, чтобы закрыть им синяк на его лбу. Его левый глаз отливал таким же сине-фиолетовым цветом, что и синяк, и полностью закрылся. Да, хорошо я поработал, но так же хорошо я знал, что, хотя его взгляд снова стал пустым и отрешенным, он не успокоится, пока не поработает надо мной еще лучше. И навсегда.
Ночной воздух отдавал прохладой и морем. Я опустил складной верх и поехал на юг, откинувшись на сиденье и подставив для прочистки мозгов лицо под набегающий поток воздуха. Не только жара затуманила мне голову — я так много спал в этот влажный и жаркий денек, что теперь расплачивался за это.
Но, с другой стороны, мне не придется много спать этой ночью. Раз или два я вспомнил о Яблонски, этом огромном улыбчивом человеке с желтовато-смуглым лицом и обаятельной широкой улыбкой, сидевшем в своей комнате и усердно и торжественно охранявшем мою пустую спальню со всеми тремя ключами в кармане; Я нащупал в своем кармане дубликаты ключей, которые Яблонски сделал утром, прогулявшись в Марбл-Спрингз. Да, сегодня утром у него было много дел.
Но я выбросил мысли о Яблонски из головы — он может позаботиться о себе лучше, чем кто-либо другой. Меня самого сегодня ночью ждало много неприятностей.
Последние лучи ярко-красного заката исчезли с напоминавших красное вино вод Мексиканского залива на западе, и на высоком небе высыпали звезды, когда я увидел зеленый огонек справа от шоссе. Я проехал мимо него, затем мимо второго, а около третьего резко повернул направо к маленькому каменному причалу, потушив фары еще до того, как подъехал к стоявшему неподвижно около причала крупному мужчине с крохотным фонариком в руке.
Он взял меня за руку — ему пришлось сделать это, поскольку я ничего не видел, ослепленный фарами «корвета», — и, не говоря ни слова, повел вниз по деревянной лестнице через плавучий причал к чему-то темному, длинному, что мягко покачивалось на волнах. Теперь я видел уже лучше, поэтому смог ухватиться за опору и спрыгнуть на суденышко без посторонней помощи. Меня встретил маленький коренастый мужчина:
— Мистер Толбот?
— Да. А вы капитан Займис?
— Джон, — маленький человечек хихикнул и пояснил с мелодичным акцентом:
— Мои ребята смеются надо мной. «Капитан Займис, — говорят они, — как поживает сегодня „Куин Мери“ или „Юнайтед Стейтс“?...» Типичные современные дети. — Он вздохнул с притворной печалью. — Думаю, Джона вполне достаточно для капитана маленького «Матапана».
Я глянул через его плечо на «детей». Они казались лишь темными пятнами на фоне чуть более светлого неба, но все же я смог разобрать, что каждый из них был ростом около шести футов и имел соответствующее телосложение. Да и «Матапан» был не таким уж маленьким — футов сорока длиной, с двумя мачтами с необычными поперечными и продольными реями на высоте чуть выше человеческого роста. Команду составляли греки, и если «Матапан» не был полностью греческим судном, то уж построили его греческие мастера, осевшие во Флориде с явным намерением строить такие посудины для ловли губок. По красивым мягким линиям и задранному носу Гомер без труда узнал бы в нем прямого потомка галер, которые в незапамятные времена бороздили залитые солнцем просторы Эгейского моря. Меня внезапно наполнило чувство безопасности и признательности за то, что я нахожусь на борту такого суденышка в компании таких людей.