Страница 12 из 54
Ваш старик не осмелится поставить на то, что я не поступлю таким образом.
Он заплатит в лучшем виде.
— Похищение преследуется по федеральным законам, — медленно начала девушка.
— Да, — весело согласился Яблонски, — электрический стул или газовая камера, но это — для Толбота: он похитил вас, а я говорю лишь о том, что уйду, оставив вас с ним. Никакого похищения. — Его голос зазвучал твердо.
— В каком отеле остановился ваш отец?
— Он не в отеле, — ровным и безжизненным голосом ответила девушка. Он на Х-13.
— Изъясняйтесь попонятней, — отрывисто потребовал Яблонски.
— Х-13 — это одна из его нефтяных вышек, она расположена в заливе, двадцать, может, пятнадцать миль отсюда.
— В заливе? Вы имеете в виду одну из этих плавучих платформ для бурения на нефть? Я думал, что они стоят в дельтах рек в Луизиане.
— Они теперь везде — в Миссисипи, Алабаме и Флориде. У папы есть одна около Ки-Уэста. И они не плавают, они... Да какая разница! Он на Х-13. — И телефонной связи с ним нет?
— Есть, подводный кабель и радиосвязь из офиса на берегу.
— О радиосвязи не может быть и речи. Слишком многие могут подслушать.
Позвоним по телефону. Просто попросим оператора соединить нас с Х-13.
Ладно?
Она молча кивнула. Яблонски подошел к телефону, попросил оператора коммутатора мотеля соединить его с телефонной станцией, затем попросил соединить его с Х-13 и стал, насвистывая, ждать ответа. Внезапно в голову ему пришла какая-то мысль.
— На чем ваш отец добирается до вышки?
— На катере или вертолете. Обычно на вертолете.
— А в каком отеле он останавливается на берегу?
— Он не останавливается в отеле. Он останавливается в обычном фамильном доме. Он постоянно арендует участок земли в двух милях к югу от Марбл-Спрингз.
Яблонски кивнул и снова засвистел. Отсутствующим взглядом он смотрел куда-то в потолок, но когда я в порядке эксперимента чуть двинул ногой, он моментально глянул на меня. Мери Рутвен заметила мое движение и моментальное переключение внимания Яблонски, и на какое-то мгновение наши глаза встретились. В ее глазах не было симпатии, по я немного поиграл воображением, и мне показалось, что я заметил в ее глазах проблеск симпатии. Мы находились в одной лодке и быстро тонули.
Свист прекратился. На звонок ответили, и Яблонски сказал:
— Я хочу поговорить с генералом Рутвеном. Срочно. Речь идет о... Понимаю, понимаю.
— Он положил трубку и посмотрел на Мери Рутвен. — Ваш отец уехал с Х-13 в четыре часа вечера и пока не вернулся. Они сказали, что он не вернется, пока не найдут вас. Похоже, голос крови нефтью не заглушить. Это облегчает мне жизнь.
Он набрал номер, который ему дали люди с нефтяной вышки, и снова попросил подозвать генерала. Его соединили с генералом Рутвеном почти сразу, и он, не теряя времени, взял быка за рога.
— Генерал Блэр Рутвен? У меня есть для вас новости, генерал. Хорошие и плохие. Рядом со мной ваша дочь — это хорошие новости. Плохие же заключаются в том, что ее возвращение обойдется вам в пятьдесят тысяч баков, — Яблонски замолчал и стал слушать, покачивая маузером на указательном пальце и, как всегда, улыбаясь.
— Нет, генерал, я не Толбот, но Толбот со мной. Я убедил его, что весьма бесчеловечно далее разлучать отца и дочь. Вы знаете Толбота, генерал, или слышали о нем. Мне стоило трудов уговорить его. Трудов на пятьдесят тысяч долларов.
Внезапно улыбка исчезла с его лица, и оно сделалось мрачным, неприветливым и суровым. Настоящим лицом Яблонски. Он снова заговорил еще более снисходительным и низким голосом. Складывалось впечатление, что он выговаривает нашалившему ребенку:
— Знаете что, генерал, я только что услышал странный легкий щелчок, такой, какой можно слышать на линии, когда какой-нибудь самоуверенный и любопытный наглец снимает трубку спаренного телефона и подслушивает или когда кто-нибудь включает магнитофон. Я не желаю, чтобы нас подслушивали, и никаких записей частных разговоров. Вам это тоже не нужно, если вы хотите снова увидеть вашу дочь... Вот так лучше. Не вздумайте приказывать связаться с полицией по другому телефону и попросить их проследить, откуда звонят. Нас не будет здесь уже через две минуты. Так каков ваш ответ?
Только побыстрее.
Яблонски немного помолчал, а потом весело рассмеялся:
— Угрозы, генерал? Вымогательство? Похищение? Не будьте столь глупым, генерал. Нет такого закона, в котором записано, что человек не может убежать от жестокого убийцы, даже если этот жестокий убийца похитил человека. Я просто уйду и оставлю их вдвоем. Послушайте, вы что — торгуетесь за жизнь вашей дочери? Она что — не стоит одной пятнадцатой процента того, что вы имеете? Так-то ее ценит любящий отец. Она слушает все это, генерал.
Интересно, что она думает о вас, а? Вы хотите пожертвовать ею ради пистона от старого ботинка — именно столько для вас значат пятьдесят тысяч...
Конечно, конечно, вы можете поговорить с ней. — Он кивнул девушке, которая подбежала к нему и вырвала трубку.
— Папа? Папа! Да, да, конечно, это я. О, папа, я никогда не думала...
— Хватит.
Яблонски закрыл своей лапищей микрофон и отнял у нее трубку: Удовлетворены, генерал Блэр? — Он немного помолчал, затем широко улыбнулся. — Спасибо, генерал Блэр. Мне не нужны никакие гарантии — слово генерала Рутвена всегда было достаточной гарантией.
Он выслушал своего собеседника, и, когда снова заговорил, сардоническая насмешка в его взгляде на Мери Рутвен уступила место искренности в его голосе:
— К тому же вы прекрасно знаете, что если попытаетесь надуть меня с деньгами или вызовете полицию, вы больше никогда не услышите голоса своей дочери. Не волнуйтесь, я приеду, у меня масса причин сделать это, а именно пятьдесят тысяч.
Он повесил трубку:
— Вставай, Толбот, мы приглашены в высший свет.
— Ага. — Я и не думал вставать. — А затем ты передашь меня полиции и получишь свои пятьдесят тысяч.
— Конечно, а почему бы и нет?
— Я мог бы привести тебе двадцать тысяч доводов против.
— Да? — Он оценивающе посмотрел на меня. — Не может быть.
— Не дури, дай мне неделю или, скажем...
— Я отношусь к той категории людей, парень, которые предпочитают синицу в руке. Давай, пошли. Похоже, ночью нам предстоит хорошенькая работа.
Он разрезал мои путы, и мы вышли в гараж. Яблонски держал девушку за запястье, а ствол его пистолета находился в полуметре от моей спины. Я не видел его, но мне и не надо было видеть — я знал, что дело обстоит именно так.
Уже наступила ночь. Северо-западный ветер усилился и принес с собой резкий запах моря и холодный ливень, громко стучавший по кронам пальм и поливавший асфальтовую дорожку, по которой мы шли. Яблонски поставил свой «форд» менее чем в ста ярдах от нас, за углом основного корпуса мотеля, но пока мы прошли эти ярды, промокли до нитки. Из-за ливня на стоянке не было никого, но, несмотря на это, Яблонски загнал свою машину в самый темный угол. Он открыл обе правые дверцы и встал у задней.
— Залезайте первой, леди, с другой стороны. Ты, Толбот, поведешь машину.
Он захлопнул мою дверь, когда я сел за руль, и, усевшись на заднее сиденье, приставил ствол своего маузера к моему затылку:
— На шоссе поворачивай на юг.
Мне удалось нажать именно те кнопки, которые требовалось, проехать по пустынному двору мотеля и повернуть направо.
— Дом вашего старика стоит далеко от основного шоссе, не так ли? спросил Яблонски девушку.
— Да.
— Как-нибудь по-другому можно подъехать к нему? По второстепенным улицам, боковым дорогам?
— Да, можно объехать город и...
— Ладно, мы поедем прямо через город. Я рассуждаю так же, как Толбот, когда он приехал в «Ла Контессу», — никто не будет искать его ближе пятидесяти миль от Марбл-Спрингз.
Мы проехали через город молча. На улицах никого не было, лишь несколько пешеходов встретилось нам. В городе оказалось всего два светофора, и оба раза я попадал на красный, и оба раза маузер упирался мне в затылок. Вскоре мы выехали из города. Проливной дождь яростно барабанил по капоту и крыше машины. Это напоминало езду под водопадом, а дворники не были рассчитаны на это. Мне пришлось снизить скорость до 20 миль, но все равно я становился слепым всякий раз, когда встречные машины освещали рассеянным светом своих фар наше лобовое стекло. Эта слепота становилась полной из-за струй воды, которые мощным потоком били по лобовому стеклу и борту машины, когда встречные машины проносились мимо, поднимая волну, которой гордился бы и командир эсминца.