Страница 11 из 82
Он твердо стоял на том, что Маргарет не должна видеть поединок. На ее последние попытки переубедить его он невозмутимо ответил:
— Не нужно начинать все с начала. Подумай сама, Маргарет. Это четвертый бой, в котором моя ставка — сто тысяч долларов. Не многие чемпионы добивались такого. Сто тысяч за Флэша Салливэна, еще сто — за Гонсалеса, потом — Слэйд, и вот теперь очередь Костигана. Проданы уже тысячи билетов. И теперь, чтобы не платить неустойку, мне все равно надо выходить на ринг. И главное — я чувствую, что одержу победу!
Я помню тот вечер, словно это было вчера. Помню залитый светом ринг и расходящиеся во все стороны, словно стены огромной чаши, погруженные в темноту трибуны. Круг белых лиц — зрители в ближайших к рингу рядах. А дальше — только огоньки сигарет да многоголосый гул собравшейся на матч толпы.
— Железный Майк Бреннон — сто девяносто фунтов! Железный Майк Костиган — сто девяносто пять фунтов!
Сидевший в своем углу с поникшей головой, Бреннон являл яркий контраст с самим собой, недавно по-тигриному напряженно мерившим шагами раздевалку. Я подумал, не заплаканное ли лицо Маргарет стоит сейчас перед его внутренним взором, Маргарет, целующей его в раздевалке перед выходом на ринг?
Судья вызвал участников на середину ринга, чтобы прочесть последние ритуальные, ничего не значащие инструкции. К моему удивлению, Майк шел безучастно, приволакивая ноги. Правда, оказавшись лицом к лицу с соперником, он встряхнулся и смерил его привычным взглядом. Железный Майк Костиган был на два дюйма ниже, но, будучи тяжелее, с лихвой компенсировал меньший радиус боя коренастостью и крепостью телосложения.
Противники напряженно впились друг в друга глазами. И вдруг я заметил, что Бреннон первым отвел взгляд. Это, по-моему, случилось впервые с тех пор, как я познакомился с Майком. Я поежился, вспомнив, как опускал глаза Салливэн перед роковым для него поединком с Корбеттом, как отводил глаза под взглядом Корбетта-младшего великий Макговерн…
Противники вернулись в свои углы, секунданты вылезли за канаты. Я шепнул Майку, что выброшу полотенце, если дела пойдут совсем худо, но он, по-моему, даже не расслышал меня, а если и расслышал, то не отреагировал.
Прозвучал гонг.
Костиган вынырнул из своего утла компактным сгустком воли и готовности драться. Бреннон двигался медленнее. Гэнлон пожал плечами:
— Что с Майком? Он словно пьяный.
Два Железных Майка сошлись в центре ринга. Костиган явно пребывал под давлением славы своего соперника. По крайней мере, он осторожничал и не лез на рожон. Бреннон же двигался к противнику волоча ноги!
Вдруг Костиган решился на атаку, и тотчас его прямой левый угодил Бреннону в скулу. Удар словно встряхнул Майка, заставив собраться и перейти к активным действиям. Мельничные жернова его рук замолотили с прежней силой, быть может, лишь чуть медленней. Костиган, разумеется, не был мастаком в защите и тут же схлопотал оглушительно прозвучавший удар в область сердца, а затем — уже более звонкий — в челюсть. И повалился на ринг как подкошенный.
Впрочем, встал он довольно быстро. Я же во все глаза следил за Бренноном. Эта атака словно отняла у него последние силы: он стоял, прислонившись к канатам, прикрыв глаза, и тяжело дышал. Почувствовав, что противник вновь на ногах, он двинулся вперед — неуверенно и как-то беспорядочно, сбивчиво.
Костиган, еще не окончательно очухавшийся после нокдауна, действовал так, как требовал от него инстинкт железного человека: встать, идти вперед и бить, бить, бить — пока не упадет один из двоих! Вот он сломал защиту жерновов рук Бреннона, вот выстрелил короткий прямой правой в подбородок, вот… и больше ничего не произошло. Просто Бреннон покачнулся и рухнул на ринг, как падает пьяный в хлам матрос, когда кончается стенка, на которую он опирался.
Над неподвижно лежащим телом судья с удивлением, непроизвольно затягивая время, сосчитал до десяти — и на боксерской карьере Майка Бреннона, Железного Майка Бреннона, была поставлена точка. В зале повисла гробовая тишина. Да и сам победитель, Железный Майк Костиган, отныне — король железных бойцов, стоял, прислонившись к канатам, не в силах поверить своим глазам. Майк Бреннон нокаутирован!
Вокруг ринга строчили, как пулеметы, пишущие машинки журналистов, описывающих падение Железного Короля: «Видимо, знаменитая своей крепостью челюсть Майка Бреннона в конце концов хрустнула, не выдержав града ударов, сыпавшихся на нее в течение стольких лет…»
Мы перетащили бесчувственного Майка в раздевалку, где за него взялся доктор. Поняв, что в его услугах Майк срочно не нуждается, Гэнлон куда-то исчез. Маргарет, ждавшая нас здесь же, словно оцепенела и молча глядела на распростертого на кушетке Бреннона.
Наконец он открыл глаза и тотчас вскочил на ноги, поднял руки — явно готовый к бою. Затем пошатнулся, восстановил равновесие и замер, озираясь. Маргарет немедленно подошла к нему и мягко, но настойчиво заставила вновь сесть на кушетку.
— Что произошло? Я победил? — растерянно спросил он.
— Майк, тебя нокаутировали в первом же раунде. — Я решил, что прямой и честный ответ лучше всяких намеков и недоговоренностей.
Майк недоверчиво посмотрел на меня:
— Меня? Нокаутировали? Чушь какая-то. Не может этого быть!
— Может, Майк, может, — заверил я, ожидая, что он поведет себя, как все боксеры, очухавшиеся после первого в своей жизни нокаута. Обычно они либо по-женски ревут, либо снова грохаются в обморок. Некоторые бредят и проклинают всех и вся, а кое-кто даже рвется, не видя ничего вокруг себя, чтобы отомстить обидчику, доказать ему, себе и всему миру, что происшедшее — лишь случайность, даже ошибка. Но Майк Бреннон и здесь остался самим собой, а именно неразрешимой для меня загадкой. Почесав подбородок, он пожал плечами и цинично рассмеялся.
— Сдается мне, что старина Гэнлон оказался прав. Я действительно выдохся сильнее, чем думал. Представляешь, Стив, я даже не помню свалившего меня удара. И — занятная штука, обхохочешься — я вышел из последнего поединка без единого синяка, без единой царапины!
— Ну, теперь-то ты наконец прекратишь свои драки! — радостно воскликнула Маргарет. — Это лучшее, что могло с тобой произойти. Ты ведь обещал, что уйдешь с ринга, как только потерпишь поражение не по очкам, а нокаутом. Ты обещал, Майк!
— Что ж, дорогая, не видать нам и половины присмотренного мной особнячка, — усмехнулся Бреннон. — Но не могу же я взять свои слова обратно.
В эту минуту в комнату вновь ворвался Гэнлон.
— Стив, Майк! — зарычал он. — Неужели вы, два болвана, не поняли, что здесь дело нечисто? Майк, давай соберись и вспомни, когда ты почувствовал сонливость и вялость?
Бреннон вздрогнул:
— А ведь ты прав, Спайк. Подожди-ка. Слабость я ощутил, поднимаясь на ринг по лестнице. Затем я стал засыпать, потом очнулся, когда судья подозвал нас… Хорошо помню, как горели глаза Костигана.
Так, а потом, уже возвращаясь в угол, я почувствовал себя сонным и пьяным одновременно. Смутно помню, как вышел на середину ринга после гонга, помню, что видел Костигана словно в тумане. Потом его удар обрушился на меня, будто молоток, и я проснулся. За несколько секунд, начав драться в полную силу, я отправил его в нокдаун. А потом… вот, пожалуй, и все. Больше я ничего не помню, очнулся я уже здесь.
— Еще бы, — усмехнулся Гэнлон. — Ты вырубился еще до того, как Костиган дал тебе по зубам. Не нужно быть боксером, чтобы свалить тебя. И ребенок управился бы.
— Подсыпали-таки что-то, — зло прохрипел я и попытался прикинуть, кто мог это сделать. — Так, первая версия — поклонники Костигана, но вряд ли. Скорее, те, кто поставил на него в этом поединке. Может быть, и администрация зала, хотя…