Страница 66 из 79
Как удар молнии, обрушил Сулейман свои эскадроны на правое крыло татар. Турки побежали прямо в самую гущу ливня стрел. Они наступали неудержимо, и ряды татар пошатнулись. Сулейман, выбив из седла увенчанного перьями цапли вождя, торжествующе закричал, но в этот момент за шиной у него раздался гортанный рев.
— Гар! Гар! Гар! Братья, ударим за повелителя нашего Тимура!
Взревев от ярости, Сулейман обернулся и увидел, как его всадники отступают, падая под стрелами калмыков, И еще он услышал смех Мак-Диза, похожий на смех сумасшедшего.
— Предатель! — закричал турок. — Это твоя работа… Широкий меч горца сверкнул на солнце — Я обезглавленный принц Сулейман выпал из седла.
— За Никополис! — прокричал обезумевший горец. — Цельтесь лучше, братья-псы!
Приземистые калмыки завизжали в ответ, словно волки, откатились назад, чтобы избежать сабель отчаявшихся турков, но по-прежнему посылали во врага свои смертоносные стрелы. Многое вынесли калмыки от своих хозяев, и теперь наступил час расплаты. Теперь правое крыло татар били и спереди, и сзади. Турецкая кавалерия оказалась смята. Войско обратилось в бегство. Все шансы Баязида уничтожить врага одним ударом были потеряны.
В начале битвы правый фланг турков наступал под оглушительный рев труб и грохот барабанов. И вот во время этого отвлекающего маневра по туркам неожиданно ударил левый фланг татар. Ак-Боджа налетел на летучих спагов и, обезумев в пылу кровавой сечи, погнал их назад, пока преследуемые и преследователи не исчезли за холмами.
Тимур послал принца Мухаммеда с резервным эскадроном поддержать левое крыло и вернуть Ак-Бодже. В это время Hyp-эд-Дин, уничтожив остатки кавалерии Баязида, повернулся и ударил по сплоченным рядам янычар. Те держались, словно железная стена, и вернувшийся галопом Ак-Боджа насел на них с другой стороны.
Теперь уж и сам Тимур сел на своего боевого коня. Центр армии татар взметнулся стальной волной, хлынув на едва держащихся турков. Пришло время смертельной схватки.
Атаку за атакой обрушивали татары на сомкнутые ряды турков. Волнами налетали они и возвращались назад. Но янычары неколебимо стояли в облаках дыма, отбивались окровавленными копьями, зазубренными саблями и топорами, с которых капала кровь. Исступленные всадники, словно огненный смерч, сметали ряды противников ураганом стрел, полет которых неуловим глазом человека. Очертя голову бросались татары в ряды янычар и с безумными криками прорубали щиты, шлемы и головы врагов. Турки отвечали тем же: опрокидывая лошадей и всадников, они рубили, топтали татар, топтали своих же мертвых и раненых, чтобы сомкнуть ряды. Это продолжалось до тех пор, пока поле битвы не превратилось в ковер из мертвых тел и копыта татарских скакуне» не стали разбрызгивать кровь при каждом шаге.
Многократные атаки наконец разорвали на части турецкое войско, и сражение с новой силой вспыхнуло по всей долине: группы турков стояли спина к спине, убивая врагов и погибая под стрелами и саблями всадников степей. В облаках пыли шествовали слоны. Их рев походил на трубный глас ангелов. Лучники на спинах слонов пускали потоки стрел н огня, иссушавшего воинов в кольчугах, как жареное зерно.
Весь день Баязид пешим сражался во главе своих людей. Рядом с ним пал король Петр, пронзенный десятком стрел. С тысячью янычар султан весь день удерживал вершину самого высокого холма на равнине. Он не отступил, хоть рядом с ним и гибли его люди. Расщепленными копьями, разящими топорами и саблями воины султана из последних сил сдерживали татар. И тогда Дональд Мак-Диз, пешком, со свирепым взглядом обезумевшего пса, очертя голову кинулся в гущу схватки н обрушился на султана с такой яростью и ненавистью, что украшенный гребнем шлем Баязида разлетелся вдребезги от удара тяжелого меча. Султан рухнул замертво. На усталые группы сражающихся спустилась тьма, и только тогда литавры татар возвестили о победе.
6
Триумф в отрепьях ореола
Над бриллиантами престола,
Награда ада! Боль и прах…
Не ад в меня вселяет страх.
Мощь османов была сокрушена. Перед палаткой Тимура лежала куча голов приближенных Баязида. Но татары на этом не остановились. Вслед за бегущими турками они ворвались в Бруссу, столицу Баязида, опустошив город огнем и мечом. Как смерч, пронеслись татары и растаяли, нагруженные сокровищами из дворца, прихватив с собой женщин из сераля султана.
Прискакав в татарский лагерь вместе с Hyp-эд-Дином и Ак-Боджей, Дональд Мак-Диз узнал, что Баязид жив. Удар шотландца только оглушил султана, и теперь турок стал пленником эмира, над которым раньше насмехался. Мак-Диз сыпал проклятиями. Гэл был весь в пыли и грязи после тяжелого перехода и еще более тяжелой битвы. Высохшая кровь темнела на его кольчуге и запечатала устье ножен. Пропитанный кровью шарф обвивал его талию грубой перевязью. Глаза гаэла были налиты кровью, тонкие губы скривились от ярости.
— Клянусь богом, не думал, что этот вол оправится от такого удара. Он будет распят? Ведь именно это он собирался сделать с Тимуром.
— Тимур его хорошо принял и не причинит ему вреда, — ответил один из придворных. — Султан будет присутствовать на пире.
Ак-Боджа покивал головой, ибо был милостив, когда не сражался. Но в ушах Дональда раздавались крики избиваемых пленных в Никополисе, и он горько рассмеялся. Неприятно прозвучал этот смех.
Для свирепого султана смерть была предпочтительней, чем пир, происходивший, как обычно, после победы. На этом пиру он присутствовал как пленник. Баязид походил на мрачного идола, безмолвного и, как казалось, глухого. Он делал вид, что не слышит грохот литавр и рев веселящихся татар. На голове султана был тюрбан верховного владыки, украшенный камнями, в руках — украшенный драгоценными камнями скипетр его исчезнувшей империи.
Султан не притронулся к огромной золотой чаше, стоящей перед ним. Много, много раз радовался он агонии побежденных, никому не оказывая таких милостей, как оказали сейчас ему. Незнакомая ранее боль поражения сковала сердце султана.
Он таращился на красавиц своего сераля, которые, соответственно татарскому обычаю, трепеща обслуживали своих новых хозяев: черноволосые еврейки с сонными, тяжелыми веками, смуглые гибкие черкешенки и златовласые русские, темнокожие гречанки и турецкие женщины с фигурами Юноны — все они нагими явились перед глазами татарских князей.
Баязид клялся, что изнасилует жен Тимура. Теперь же его коробило, когда он смотрел на Деспину — сестру и любовницу Петра Лазариуса, обнаженную, как и остальные, коленопреклоненную и трепещущую от страха, предлагая Тимуру чашу вина. Татарин рассеянно запустил пальцы в волосы девушки, и Баязид содрогнулся, словно эти пальцы сжали его собственное сердце.
Султан видел Дональда Мак-Диза, сидевшего рядом с Тимуром. Гаэл остался в своей пыльной, испачканной одежде и выделялся среди пышных, разодетых в шелка и золото татар. Дикие глаза Мак-Диза сверкали, а за едой вел он себя дико и необузданно, словно изголодавшийся волк. Он пал крепкое вино чашу за чашей. И тут наконец самообладание отказало Баязиду, и он не выдержал. С ревом, заглушившим весь остальной шум, Громовержец наклонился вперед, сломав руками тяжелый скипетр, как тростинку, и швырнул на пол обломки.
Все собравшиеся устремили на него свои взгляды, и некоторые из татар быстро встали между ним и своим эмиром, который лишь невозмутимо взглянул на Баязида.
— Пес! Отродье шакала! — ревел Баязид. — Ты пришел ко мне как беглец, и я приютил тебя! Пусть проклятие всех предателей ляжет на твое черное сердце!
Мак-Диз поднялся, отшвырнув чаши и кубки.
— Предателей! — закричал он. — Для тебя шесть лет оказались слишком большим сроком. Ты забыл обезглавленные трупы, оставленные гнить у Никополиса? Ты забыл десять, тысяч пленных, которых вы там убили, голых и со связанными руками? Там я сражался против тебя с мечом в руках, теперь я сразил тебя с помощью хитрости! Глупец, ты был обречен с той минуты, как войско твое вышло из Бруссы! Именно я договорился с калмыками, ненавидевшими тебя. Поэтому-то они были довольны и делали вид, что хотят служить тебе. Через них я поддерживал связь с Тимуром с того момента, как мы в первый раз покинули Ангору. Я тайно посылал вперед всадников или притворялся, что охочусь на антилоп… Благодаря мне Тимур перехитрил тебя. Я даже заставил тебя поверить в мой план битвы! Я поймал тебя в паутину совпадений, зная, что все' равно поступишь как захочешь, не считаясь ни с тем, что скажу я, ни с тем, что скажет кто-то другой. Я солгал тебе только однажды: когда сказал, что хочу отомстить Тимуру, и когда убедил тебя, что эмир будет ждать в горах и сам нападет на нас. До начала битвы я уже знал, чего хочет Тимур, и своим советом завлек тебя в ловушку. Поэтому Тимур, придумавший план, который ты посчитал отчасти своим, отчасти моим, заранее знал каждый твой шаг. Но в конечном счете все зависело от меня, так как именно я повернул против тебя калмыков, направив их стрелы в спины твоих всадников. Эта и склонило чашу весов в пользу татар, когда исход битвы висел на волоске… Я дорого заплатил за месть, турок! Я играл свою роль под пристальным взглядом шпионов при твоем дворе, даже когда голова у меня кружилась от вина. Я сражался за тебя против греков, и меня ранили. В пустыне под Халисом я страдал вместе со всеми. Я прошел через страшный ад, чтобы низвергнуть тебя в пыль!