Страница 52 из 66
— Да снизойдет на тебя милость Аллаха! — крикнул вождь.
Его окрашенная хной борода, как пламя, а глаза бешено сверкали. Палец одной руки он держал на курке ружья, а другую засунул за широкий шелковый пояс, обхвативший мощный живот. С этого пояса свешивалась широкая кривая сабля и три или четыре ножа.
— Машалла! — прокричал вождь. — Я думал, что это мои люди загнали бешеных псов в ловушку, пока не увидел ваших шапок. Вы, конечно, из Шахразара?
— Да, меня зовут Али эль-Гази, я названый брат Оркана Богатура. А ты, должно быть, Ахмед-шах, повелитель Курука?
В ответ раздался громоподобный смех.
— Ахмед-шах за последние четыре дня успел убраться к дьяволу, проревел гигант. — Я Афзал-хан, и люди зовут меня Палач.
О'Доннелл скорее почувствовал, чем услышал ропот за спиной. Большинство туркменов понимали язык пушту, а о делах Афзал-хана можно было услышать немало рассказов в туркменских караван-сараях. Даже в этой не знавшей законов земле он был изгнанником, жестоким убийцей, чей дикий путь был отмечен дымом пожарищ и обагрен кровью.
— Но это ущелье ведет в Курук, — обескуражено произнес О'Доннелл.
— Да! — живо согласился Афзал-хан. — Четыре дня назад я пришел в долину с востока и разогнал курукских собак. Ахмед-шаха я убил своими руками — вот так!
Его глаза налились кровью при этом воспоминании, и он разрядил ружье в сухую ветку тамариска, которая с легким треском обломилась от выстрела. Воспоминание об убийстве, казалось, разбудило в нем дьявола. Он хищно усмехнулся в бороду.
— Я сжег деревни Курука, — спокойно продолжал он. — Моим людям не нужна крыша, которая будет отделять от них небо. Деревенские псы — те, кто остался в живых, — попрятались в горах. Сегодня я выкурил некоторых из их убежищ и охотился за ними, но им удалось отрезать меня от крепости и запереть в этом ущелье. Мы оборонялись. Когда я услышал ваши выстрелы, я думал, что это стреляют мои люди.
О'Доннелл не сразу ответил. Конь под ним нервно приплясывал, видимо, напуганный свирепым видом афганца. Бросив быстрый взгляд в сторону крепости, он увидел по меньшей мере семьдесят человек вполне бандитской наружности, диких, заросших волосами, с хищным волчьим оскалом, с ружьями в руках. Он успел разглядеть ружья — они были много хуже тех, которыми были вооружены туркмены.
Если бы началась схватка, преимущество было бы за конными туркменами. Однако следующий взгляд на ущелье показал О'Доннеллу, что это не так. Из ущелья продолжали выходить люди, их набралось уже около сотни.
— Псы все-таки подобрались к нам! — прорычал Афзал-хан. — Они вернулись по горам в долину. Будь я навеки проклят, если только я ожидал от них этого возвращения. Брат! — Он взялся рукой за стремя О'Доннелла, не обращая внимания на то, как нервничал горячий турецкий жеребец. — Брат, отправляйся со мной в Курук! Сегодня ты спас мою жизнь, и я не хочу оставаться перед тобой в долгу.
О'Доннелл не оглядывался на своих туркменов. Он отлично знал, что они ждут его приказаний и будут им повиноваться. Он мог бы выхватить пистолет и пристрелить Афзал-хана, и потом они проложили бы себе путь через плато в ущелье. Можно было с уверенностью сказать, что многие из бандитов при этом остались бы в живых. Впрочем, у Афзал-хана сейчас были причины вести себя дружелюбно, а кроме того, если он убил Ахмед-шаха, то было логично предположить, что он завладел бумагами, которые О'Доннелл должен был доставить в Шахразар.
— Мы поедем с тобой в Курук, Афзал-хан, — принял решение О'Доннелл.
Афганец потеребил пальцами рыжую бороду и проворчал что-то вполне миролюбиво и удовлетворенно.
Ряды оборванных головорезов сомкнулись за ними, когда они двинулись к ущелью, толпа людей в одеждах из овечьих шкур и засаленных тюрбанах, составлявшая резкий контраст всадникам в высоких меховых шапках и разукрашенных кафтанах.
От О'Доннелла не укрылись завистливые взгляды, которые бросали оборванцы на его туркменов, на их полные патронташи, на прекрасных коней. Оркан Богатур позаботился о том, как должны были выглядеть его воины; он снарядил их с таким расчетом, чтобы они могли победить в небольшой войне.
Афзал-хан все еще держался за стремя О'Доннелла и громко разглагольствовал. Было похоже, что его не интересует ничто на свете, кроме звуков собственного голоса.
О'Доннелл оглядел его и его головорезов. Сам Афзал-хан был юсуфом, афганцем, а вот его люди представляли собой довольно пеструю толпу: здесь были патанцы, ораки, суданцы, африди, гилзы — все такие же отверженные, как их вожак.
Они прошли ущельем — это был узкий проход между скалами, напоминавший лезвие кривого ножа, сорок футов шириной и сотни три ярдов в длину — и оказались возле башни, где Афзал-хан и несколько его приближенных взгромоздились на коней. Вожак отдал приказ своим людям; пятьдесят человек остались в башне, а остальные вышли вслед за ним и его гостями из ущелья на узкую тропу, извивавшуюся среди диких скал.
Афзал Хан замолчал, да и впрямь было не до разговоров на узкой извилистой тропе, нужно было следить за тем, чтобы кони спокойно ступали по ней. Окружавшие тропу скалы были так круты и остры, что О'Доннелл понял все стратегическое значение ущелья Акбара.
Любой человек, на коне или пешком, мог пройти сквозь горы только по этому ущелью. О'Доннеллу было немного не по себе, будто за его спиной захлопнулась некая тяжелая дверь, и он с затаенной опаской поглядывал на Афзал-хана. Стремена у Афзал-хана были такие короткие, что он, сидя в седле, напоминал огромную жабу. Вожак, казалось, был сосредоточен только на дороге.
Когда они добрались до второго ущелья, солнце уже опустилось и стояло низко. Этот проход среди гор даже нельзя было по строгому счету назвать ущельем. Скалы стояли вокруг этого прохода и нависали над ним, как огромные фантастические клыки какого-то чудовища. Проехав мимо всех этих каменных зубов, О'Доннелл взглянул вперед, на долину Курука. Эта долина была неглубока и окружена отвесными скалами. Она простиралась с востока на запад и выглядела почти идеально круглой; Афзал-хан со своими людьми и О'Доннелл с туркменами въезжали в нее с востока. Западный край долины закрывали скалы.
В долине не было видно ни возделанных полей, ни жилых домов — кругом, сколько мог охватить глаз, лежала обугленная земля. О'Доннеллу стало ясно, что курукские деревни выжжены дотла. В середине долины стояло квадратное каменное ограждение, на одном углу которого высилась башня. Такие сооружения нередко встречались среди холмов и во времена бедствий служили крепостями.
Словно в ответ мыслям О'Доннелла, Афзал-хан указал на каменную башню и сказал:
— Я налетел, как ураган. У них не было времени укрыться там. Их часовые уже ничего не могли сделать, они были слишком беспечны. Мы налетели на них и подняли их на ножи; потом, на рассвете, мы напали на деревни. Конечно, некоторые уцелели, мы не могли перебить их всех. Теперь они будут охотиться за мной, как сегодня, до тех пор пока я всех их не переловлю и не перебью.
О'Доннелл ничего не говорил ни о каких бумагах; это было бы непоправимой глупостью — прямо спросить о них Афзал-хана и вызвать тем самым его подозрения; и О'Доннелл решил подождать удобного случая.
Случай представился неожиданно.
— Ты умеешь читать на урду? — внезапно спросил его Афзал-хан.
— Да! — ответил О'Доннелл и невольно напрягся, его чувства обострились.
— Я не умею; но то, что мне подвернулось, написано не на пушту, проворчал афганец. — На теле Ахмед-шаха я нашел бумаги, и мне кажется, что они написаны на урду.
— Я смогу их тебе прочитать.
О'Доннелл пытался говорить с безразличным видом, но, по-видимому, ему это плохо удалось. Афзал-хан пристально взглянул на него, потеребил бороду и сменил тему разговора. Больше он не заговаривал о бумагах и не предлагал своему гостю взглянуть на них. О'Доннелл про себя проклинал нетерпеливые нотки в своем голосе, которые выдали его заинтересованность. Но теперь он, по крайней мере, знал, что нужные ему бумаги находятся в руках бандита и что их содержание пока Афзал-хану неизвестно.