Страница 9 из 94
Ответ меня ошеломил:
— На этой неделе жена трижды пыталась меня убить.
Ответить мне было нечего, и я беспомощно посмотрел на Джона Кирована. Он сидел в своей обычной позе, подперев сильными, красивыми руками подбородок. Лицо ничего не выражало, но темные глаза блестели от любопытства. В тишине гулко, как над ложем мертвеца, тикали часы.
— Гордон, расскажите все с самого начала,— попросил Кирован. Словно острый нож полоснул по стягивающей нас удавке напряжения — так подействовал его спокойный, ровный голос.
— Как вы знаете, со дня нашей свадьбы не прошло и года,— начал Гордон.— Говорят, не бывает идеальных семейных пар, но мы никогда не ссорились, Эвелин самая спокойная женщина на свете.
Но неделю назад случилось нечто из ряда вон выходящее. Проезжая по горной дороге, мы решили сделать остановку, вылезли из машины и стали собирать цветы. На краю тридцатифутового обрыва Эвелин вытянула руку, показывая мне цветы, которых особенно много растет у подножия холма. Я глянул вниз и едва успел подумать, смогу ли спуститься, как сорвался от сильного толчка в спину. Катясь по склону, я весь покрылся синяками и ссадинами, а костюм превратился в лохмотья. Будь обрыв отвесным, я бы сломал шею. Подняв голову, я увидел наверху насмерть перепуганную Эвелин.
«О, Джим! — воскликнула она.— Ты не ушибся? Как это случилось?» У меня едва не сорвалось с языка, что ее шутки заходят слишком далеко. Но тут мне пришло в голову, что она могла толкнуть меня случайно и сама того не заметить. Я ответил какой-то глупой остротой, и мы отправились домой. Там Эвелин смазала царапины йодом и пожурила меня за неосторожность. Я не стал спорить.
Через четыре дня я снова едва не погиб! Жена подъезжала к дому на автомобиле, а я шел по дорожке навстречу. Когда Эвелин приблизилась, я сошел на траву. Увидев меня, она улыбнулась и притормозила, словно хотела что-то сказать. И вдруг ее лицо исказилось, а нога надавила на акселератор. Машина рванулась ко мне, как живая, и только стремительный прыжок спас меня от смерти под колесами. Пронесясь по газону, машина врезалась в дерево. Я побежал, распахнул дверцу… Эвелин была невредима, но билась в истерике, лепеча сквозь слезы, что не справилась с управлением. Я отнес ее в дом и послал за доктором Доннелли. Осмотрев мою жену, он счел истерический припадок результатом испуга и потрясения.
Через полчаса Эвелин пришла в себя, но с тех пор наотрез отказывалась садиться за руль. Как ни странно, за меня Эвелин испугалась больше, чем за себя. Кажется, она смутно сознавала, что едва не задавила меня, но стоило завести об этом разговор, как у нее опять начиналась истерика. Я сделал вид, будто ее объяснение меня вполне устраивает, и она приняла это как должное! Но я-то видел, как она выкрутила баранку! Я знаю, она пыталась меня сбить, хотя одному Богу известно почему.
Я старался гнать от себя страшные мысли. Прежде я не замечал за ней нервозности, она всегда держалась спокойно и естественно. Но чем черт не шутит — вдруг моя жена подвержена приступам безумия? Кто из нас не испытал желания ни с того ни с сего прыгнуть с крыши высокого дома? А иногда хочется причинить кому-нибудь боль — просто так, без причины. Ты берешь пистолет и думаешь, как легко одним нажатием на спуск отправить к праотцам друга, который сидит напротив и улыбается. Разумеется, ты спохватываешься, если психически здоров и способен держать себя в руках. А если нет?
— Чепуха! — возразил я.— Эвелин выросла у меня глазах. Если она захворала, это случилось уже после вашей свадьбы.
Наверное, не стоило этого говорить. Гордон сразу ухватился за мои слова.
— Да-да, верно, после свадьбы. Это проклятие! Черное жуткое проклятие выползло из прошлого, как змея! Говорю вам, когда-то я был Ричардом Гордоном, а она — Элизабет, моей… его женой!
Голос его упал до шепота, от которого оставался неприятный осадок в душе. Я вздрогнул: страшно смотреть на человека, совсем недавно блиставшего умом и вдруг превратившегося в безумца. Но как, почему это случилось с моим другом?
— Вы говорили о трех попытках,— тихо напомнил Кирован.
— Взгляните! — Гордон задрал рукав и показал повязку.— Нынче утром иду в ванную и вижу, Эвелин собралась кроить платье моей лучшей бритвой. Как и большинство женщин, она не видит разницы между бритвой, кухонным ножом и ножницами. Слегка осерчав, я говорю: «Эвелин, сколько раз тебе повторять: не трогай мою бритву? Положи на место, я дам складной нож».— «Извини, Джим,— отвечает она.— Я не знала, что лезвие от этого тупится. Держи…» и приближается ко мне с раскрытой бритвой в руке. Я хотел было взять, но тут словно внутренний голос шепнул: «Берегись!» Наверное, меня испугали ее глаза, такими они были в тот день, когда она едва меня не задавила. Короче говоря, прежде чем я перехватил ее запястье, Эвелин рассекла мне руку, а пыталась перерезать горло. Несколько мгновений она вырывалась, как дикий зверь, потом сдалась, и на лице появилось изумление, а бритва выпала из пальцев. Я отпустил ее и отошел. Эвелин едва держалась на ногах. Из раны на моей руке хлестала кровь, и я поплелся в уборную, но едва достал из аптечки бинт, как услышал испуганный крик жены и оказался в ее объятиях. «Джим! причитала она.— Как тебя угораздило так сильно порезаться?»
Гордон тяжело вздохнул.
— Боюсь, на сей раз я не сдержался. «Хватит, Эвелин! — вырвалось у меня.— Не знаю, что на тебя нашло, но на этой неделе ты уже в третий раз пытаешься меня убить». Эвелин съежилась, как от удара, прижала ладони к груди и уставилась на меня, будто на призрак. Она молчала, а из меня слова лились потоком. Наконец я махнул рукой и отошел, а Эвелин осталась на месте, бледная и неподвижная, как мраморная статуя. Кое-как перевязав рану, я поехал к вам, поскольку не знал, что еще делать. Поймите, Кирован и О'Доннел… Это проклятие! Моя жена подвержена припадкам безумия…— Он сокрушенно покачал головой.— Нет, не могу поверить. Обычно у нее ясные и умные глаза. Но, пытаясь меня убить, она превращалась в маньяка.— Он с силой ударил кулаком о кулак.— И все же это не болезнь рассудка! Я работал в психиатрической лечебнице и насмотрелся на душевнобольных. Моя жена в здравом уме.
— В таком случае…— начал было я, но замолчал, встретясь с жестким взглядом Гордона.
— Остается одно,— подхватил он.— Старое проклятие, которое легло на меня в те годы, когда я жил с сердцем чернее ада и творил зло, презрев законы божеские и человеческие. Эвелин знает это, к ней иногда возвращаются обрывки воспоминаний, и в такие минуты она становится Элизабет Дуглас, несчастной женой Ричарда Гордона, убитой им в порыве ревности.
Он опустил голову и закрыл лицо ладонями.
— Вы говорили, что у нее были необычные глаза,— нарушил Кирован наступившую тишину.— В них была злоба?
— Нет. Из них полностью исчезали жизнь и разум, зрачки превращались в пустые темные колодцы.
Кирован понимающе кивнул и задал странный вопрос:
— У вас есть враги?
— Если и есть, мне о них неизвестно.
— Ты забыл Джозефа Рюлока,— вмешался я.— Вряд ли этот хлыщ задался целью тебя извести, но, будь у него возможность сделать это без особых усилий и риска, он бы ни секунды не раздумывал.
Обращенный на меня взгляд Кирована стал вдруг пронизывающим.
— Кто такой Джозеф Рюлок?
— Некий молодой щеголь. Он едва не увел у Гордона Эвелин, но она вовремя опомнилась. Свое поражение Рюлок воспринял очень болезненно. При всей своей обходительности это очень напористый и темпераментный человек что принесло бы свои плоды, не пребывай он в вечной праздности и меланхолии.
— Не могу сказать о нем ничего плохого,— возразил щепетильный Гордон. Наверняка он понимал, что Эвелин его не любит. Просто ей слегка вскружила голову романтичная латинская внешность этого чудака.
— Джим, я бы не назвал его внешность латинской,— возразил я.— Рюлок больше похож на уроженца Востока.
— Не пойму, при чем здесь Рюлок,— буркнул Гордон. Чувствовалось, что нервы у него на пределе.— С тех пор, как мы с Эвелин поженились, он относился к нам по-дружески. Неделю назад даже прислал ей кольцо — символ примирения и запоздалый свадебный подарок, так говорилось в приложенной записке. Еще он писал, что отказ Эвелин — не столько его беда, сколько ее. Самонадеянный осел!