Золото и мишура

Вот золотоискатели на Запад все продвинулись,

Где их уж ждали шлюхи, чьи ляжки враз раздвинулись.

Они совокупились, и брызнул в вульвы ток —

Родился сын Америки, прекрасный, как цветок.

Взобравшись наконец наверх, он несколько помедлил, дожидаясь, когда же две огромные хрустальные люстры, свисавшие с обитого металлическими листами потолка, прекратят свою пляску.

— Мистер Младший, — позвал снизу Кан До. — Я приготовил для вас кофе.

— Потом, Кан До. Я хочу увидеть своего отца. Мой папуля — сенатор. Бедняга!.. Он как-то говорил мне, что его единственной мечтой было стать индейцем-шоуни. Представляешь? Сенатор Арчер Коллингвуд, богатейший человек в Калифорнии, единственный из всех, кто приперся сюда не в поисках золота — и такие вот мечты! Разве он не псих?

Кан До уже начал подниматься по лестнице, держа в руках поднос с кофейником и чашкой. Но Арчер, отпустив перила, нетвердой походкой двинулся по коридору верхнего этажа в спальню отца. По стенам широкого коридора висело множество картин, среди которых были и хорошие, и совсем плохие. Тут были шедевры Тициана, Ватто, де Латур, меж которыми располагалась дешевая сентиментальная мазня современных художников. Собиравшая эти полотна Эмма обладала зорким взглядом, но не безупречным вкусом.

Арчер медленно покачивался перед массивной дверью орехового дерева, расположенной в самом конце этой галереи, и наконец постучал. Шесть недель назад отец серьезно заболел брюшным тифом. Целую неделю он бредил, причем это состояние еще более усугублялось острыми кишечными кровоизлияниями. Тогда вся семья серьезно опасалась за его жизнь, однако теперь доктор полагал, что кризис миновал и жизнь мистера Коллингвуда вне опасности. Все облегченно вздохнули, поскольку сенатор пользовался большой любовью калифорнийцев.

Ни для кого не было секретом, что истинным лидером в семье была Эмма Коллингвуд — финансовый гений, сколотивший состояние, которое можно было сопоставить с богатством семейства Вандербильтов. Но если кого и обожал Арчер-младший, так это доброго, мечтательного Арчера-старшего.

Кан До был тут как тут.

— Мистер Младший, глотните кофейку, пожалуйста…

— Тсс… Кажется, отец спит, — сказал Арчер и осторожно повернул золоченую дверную ручку.

Открыв дверь, он вошел в огромную спальню, потолок которой уходил вверх футов на двадцать. Но даже несмотря на это, в спальне было душно, и первым побуждением Арчера было открыть одно из окон. Он пошел по дорогому, расшитому цветами аксминстерскому ковру и только тут заметил сиделку, дремавшую рядом с большой орехового дерева кроватью отца. В тот же самый момент сиделка проснулась, и Арчер, приложив к губам палец, на цыпочках бесшумно направился к ней. Кан До так же бесшумно следовал за ним.

В голове Арчера промелькнул целый калейдоскоп воспоминаний: как он, бывало, в детстве охотился вместе с отцом и ловил рыбу, используя приемы индейцев, как отец пытался научить его понимать язык лесных оленей.

Однако же мистеру Арчеру-младшему никогда не был близок индейский образ жизни. В 1863 году, когда мистеру Арчеру-старшему выпало заменить в Сенате серьезно заболевшего сенатора Брукинга, его сыну было всего тринадцать лет. Повзрослев, Арчер-младший стал чрезвычайно гордиться отцом, и не только потому, что это был его отец, но и потому, что тот был одним из немногих людей в Америке, знавших и понимавших индейцев; более того, Арчер-старший чуть ли не в одиночку сражался в Вашингтоне за права индейцев.

Однокашники Арчера-младшего по Принстонскому университету не упускали случая безжалостно припомнить ему «грабителя банков», «индейского любимчика сенатора Коллингвуда». Для них, как и для многих людей в Америке, не было секретом, что жене Арчера-старшего пришлось выложить двадцать тысяч долларов, чтобы купить ему помилование, с тем чтобы он смог просто голосовать, не говоря уж об избрании его в государственное учреждение. Многим было известно также, что Эмма потратила немало средств на избирательную кампанию губернатора Стэнфорда с таким расчетом, чтобы можно было проторить для Арчера-старшего дорожку в Сенат. Благодаря отцу Арчер-младший с симпатией относился к индейцам, несмотря на то, что сам так никогда и не научился разговаривать с животными.

Два года назад, в 1875 году, в битве при Литтл-Бигхорне от руки индейцев пал генерал Джордж Армстронг Кастер, и всю нацию охватила бешеная ненависть к краснокожим, тем самым, у которых белые отняли Америку. Для симпатизирующего индейцам сенатора Коллингвуда это явилось последней каплей. Сенатор и вообще-то не слишком жаловал Вашингтон, работа в котором отрывала Арчера-старшего от семьи. Он подал в отставку с сенаторского поста и, сломленный, вернулся в Калифорнию. Он понял, что ему не удалось отплатить за смерть Джо Тандера. А именно это и было главной и единственной целью «крестового похода» сенатора. Тот факт, что ход истории не может изменить никто, даже американский сенатор, не имел для Арчера-старшего никакого значения — он попросту считал себя неудачником. Окруженный богатством, накопленным супругой, он погрузился в своего рода летаргию, вспоминая о тех временах, отстоявших теперь на добрую четверть века, когда он скакал верхом вместе с Джо Тандером. Он часто говорил сыну, что то были самые лучшие, самые светлые дни в его жизни. И хотя Арчер-младший силился понять отца, при всем желании он не мог этого сделать. Мистер Младший слишком любил и ценил материальные блага, которые обеспечивали деньги его матери. И вот почему Арчер-младший, когда был пьян, задирал Эмму и превозносил отца.

— Отец!.. — прошептал Арчер, улыбаясь все еще красивому человеку, лежавшему на постели.

— Послушайте, мистер Младший, — также шепотом сказал Кан До, — не беспокойте его.

— Отец!

Выражение пьяного ужаса появилось на лице Арчера-младшего, когда он коснулся руки отца, лежавшей поверх стеганого одеяла. Отцовская кожа была холодной, пульс не прощупывался.

— О Господи… Нет же, нет!..

Арчер упал на колени возле кровати. К нему поспешила сиделка.

— Он умер, — недоуменно прошептал сын. — Самый замечательный человек из когда-либо живших на свете — умер…

Закрыв лицо руками, Арчер-младший разрыдался. И тут его коснулась мысль, что он уже не кронпринц. Теперь он — король.

Да, но была еще и королева, всемогущая Эмма.

Может быть, он и король, но пока еще не глава семьи.

Девятнадцатилетний китаец снял рубашку и протянул ее двум солдатам тонги Суэй Синг — общины под названием «Чертог благоприятной победы». Молодой человек, которого звали Фонг Ах Синг, выглядел испуганным и в то же время взволнованным, ибо это был величайший момент всей его жизни. Солдат тонги аккуратно сложил протянутую ему рубашку и положил ее на деревянную полочку, в то время как второй солдат открывал железную дверь. Эти, более пожилые, солдаты тонги были «бу хау дой»— «сыновья боевого топора», поскольку тонга Суэй Синг была чертогом убийц, как и большинство из многих дюжин тайных общин, которые играли главенствующую роль в преступном мире Сан-Франциско. Как только железная дверь открылась, двое суэй-сингов сделали знак Фонг Ах Сингу, чтобы он проходил внутрь.

Во внешних помещениях тайного убежища «Чертога благоприятной победы» было так же жарко и так же воняло, как на Споффорд-Элли, грязной улочке Чайнатауна, где размещался «Чертог». Но как только молодой человек очутился во внутренней комнате с низким потолком, он сразу же ощутил сырую прохладу, к которой примешивались ароматы благовоний. Комнату освещали тусклые китайские светильники. Железная дверь закрылась, и двое суэй-сингов повели молодого человека по узкой лестнице, кирпичные ступени которой вели в подвальную комнату.

Эта комната была пустой и темной, хотя молодой человек и смог разглядеть деревянную дверь. Где-то раздался удар далекого гонга, и почти сразу эта дверь распахнулась внутрь. Суэй-синги схватили молодого человека за руки и втолкнули в другую комнату, гораздо большую и хорошо освещенную фонариками и свечами. Несколько китайцев в белых, подпоясанных кушаками одеждах и повязанных на пиратский манер платках дружно повернулись в сторону Фонга Ах Синга и двоих сопровождающих его людей. Обряд посвящения в тонгу совершался с чрезвычайной торжественностью; два человека, приведшие сюда Фонга, считались его «крестными отцами». Сам по себе обряд, который несколько разнился в каждой из тонг, основывался на ритуалах, которые возникли двести лет назад, когда для сопротивления манчжурским завоевателям в Китае были сформированы самые первые тонги — пекинские.