Страница 6 из 11
Не в укор М. И. Артамонову замечу, что несколько завышенную им оценку ремесла беловежцев надо объяснять опять-таки политическими особенностями времени, в которое писалась статья. Но, декларировав в тезисах к Пленуму ИИМК 1952 г. (время борьбы с космополитизмом) обнаружение «многочисленных ремесленных мастерских русского периода», назвать он смог всего две — кузницу и мастерскую по обработке янтаря (в: Медведенко H. A. 2006. C. 136). После известной публикации в газете «Правда», по сути отстояв все свои основные позиции на заседании Ученого совета ЛГУ, М. И. Артамонов обязан был произнести: «Материалы, полученные раскопками Саркела-Белой Вежи, убедительно свидетельствуют о превосходстве русской славянской культуры над предшествующей хазарской». А по-другому сравнивать в той конкретной ненормальной политической ситуации культуры славянскую и салтово-маяцкую было немыслимо. Любопытно, что уже в 1958 г. он замечает, что и эта кузница возникла, кажется, в хазарское время (Артамонов М. И. 1958. С. 43). Невозможно представить, что археолог Артамонов не видел несравнимо более высокий уровень материальной культуры Хазарского каганата во всех её проявлениях.
Сегодня известно, что в выработке черных металлов и изделий из них каганат опередил славян даже хронологически, а в гончарном ремесле превосходил во все века своего существования. Да и в целом салтово-маяцкая культура несравнимо выше культур соседних славянских племён, в частности боршевской.
В итоге, оценивая сегодня высказывания М. И. Артамонова о Саркеле, как и о Белой Веже, надо постоянно помнить, что в его время проблема «город в Хазарском каганате» во всей её полноте не стояла. Само собой подразумевалось, что города в Хазарии были, как известные по именам, так и ещё не найденные. Что касается «замка», Правобережного Цимлянского, то такое определение возникло по иной причине. Правобережная крепость рассматривалась им в русле противостояния местных «феодальных образований» и центральной власти (в: Медведенко H. A. 2006. С. 121), а где речь заходила о феодализме, там появлялся и «замок» — укрепление феодала, как аллюзия Западной Европы. Но тему феодализма в Хазарии М. И. Артамонов в своих исследованиях глубоко не затрагивал. В течение всей творческой жизни изучая Хазарский каганат во всех его иных проявлениях, он подытожил: «Не следует забывать, что Хазарское государство было первым, хотя и примитивным, феодальным образованием Восточной Европы, сложившимся на местной варварской основе, не прошедшей через рабовладельческую формацию» (Артамонов М. И. 1962. С. 37). «Государство, феодальное», но при этом, обратим внимание, — примитивное образование. «Образование» — что-то неопределённое, аморфное, неустойчивое. Обращаясь к творческому наследию М. И. Артамонова, необходимо учитывать, когда и по какому случаю дано то или иное заключение. Многие археологические представления и высказывания раннего М. И. Артамонова сегодня имеют лишь историографический интерес, но знать их необходимо, чтобы понимать, как складывались не только его поздние взгляды, но и положения современного хазароведения, в том числе и ошибочные.
Это программное название носит книга С. А. Плетнёвой, требующая отдельного и детального рассмотрения по многим вопросам (Плетнёва С. А. 1996), что выходит за рамки нашей темы.
Трактовке Саркела как «перевалочного пункта (на северном ответвлении Великого шёлкового пути. — В.Ф.) и крупнейшей таможни в стране» (Там же. С 150) противоречит констатация в заключительном разделе книги: «Высказанные гипотезы об экспорте[4] в Саркеле и через Саркел в IX в. основаны на крайне небольшом количестве конкретных материалов на памятниках. Что же касается прямой связи Саркела с „шелковым путём“, то их по существу нет» (Там же. С. 153; выделено мною. — В.Ф.). К этому приходится добавить, что реконструкция двух отсеков крепости как «караван-сараев» построена на серии предположений. «Сохранность всех помещений очень плохая», — отмечает автор. Другими словами, сам археологический источник ненадёжен, отсюда выделение «гостиничного комплекса», двухэтажность зданий и трактовку каждого помещения (Там же. С. 35–56) принять не представляется возможным. Впрочем, ещё М. И. Артамонов, ориентируясь на толщину стен и допуская, что здания могли быть двухэтажными, объективно подчеркнул, что «никаких следов вторых этажей, хотя бы в виде остатков лестниц, которые вели наверх, не сохранилось» (Артамонов М. И. 1958. С. 18).
Было бы некорректно с моей стороны умолчать, что и М. И. Артамонов в тезисах по итогам раскопок 1950 г. упомянул здание «типа караван-сарая» (в: Медведенко H. A., 2006. С. 134), но затем к этой версии не возвращался никогда.
В связи с проблемой «караван-сарая» отвечу на небольшую реплику Ф. Х. Гутнова на мою совместную с И. Г. Равич публикацию по поводу случайного, не в качестве товара, попадания в Саркел шахматной фигурки и бумаги среднеазиатского происхождения, а в погребение у Большой Орловки — восточного блюда. Наше сомнение в регулярных торговых связях с Востоком, если угодно, по ответвлению Шелкового пути, ввиду недостатка археологических подтверждений, Ф. Х. Гутнов назвал «излишне принципиальным подходом». Приходится заметить: принципиальность не имеет степеней (не может быть излишней или недостаточной). Не будем, однако, придираться к неудачному выражению, но нельзя не считаться с тем, что Саркел (Левобережное Цимлянское городище), как и соседнее Правобережное Цимлянское городище, раскопки которого ныне возобновились, не дают оснований для противоположного утверждения. Иное дело, что в культуре каганата и сопредельных территорий прослеживается много связей с культурой Средней Азии, в частности Согда (в поясных наборах, даже в прикладном искусстве — Флёрова В. Е. 2001 б), но это совершенно иное явление, требующее специального изучения. Возражая мне и И. Г. Равич, Ф. Х. Гутнов пишет: «Саркел первоначально представлял собой крепость, специально (выделено мною. — В.Ф.) построенную для размещения в ней караван-сарая для остановок проезжавших по Хазарии купеческих караванов» (Гутнов Ф. Х. 2007. С. 247). Откуда такая уверенность? Ссылка на «дословный перевод» С. А. Плетнёвой топонима «Саркел» как «белая гостиница» не может быть принята. С. А. Плетнёва, кстати как и автор данных строк, не владела восточными языками. Напомню, что писал о переводе слова «саркел» Б. Н. Заходер: «История расшифровки этого названия настолько почтенна, что сама по себе может стать темой для очерка» (Заходер Б. Н. 1963. С. 192).
Саркел (Левобережное Цимлянское городище) — это кирпичная миниатюрная крепость, 178,6 х 117,8 м по внутреннему периметру. В жилищах нет ни малейших признаков, отличающих эти постройки от известных по сельским поселениям. Ничем не выделяется и материальная культура. Кирпичные помещения внутри крепости, на мой взгляд, вероятнее всего складские помещения, арсеналы. Для жилья они мало пригодны, особенно в зимнее время, так как для поддержания внутри них плюсовой температуры требовался бы большой расход топлива.
Раскопки не дали никаких оснований полагать главной функцией Саркела «торгово-таможенную деятельность», что приписывает ему С. А. Плетнёва. Процент находок импортных видов керамики (амфоры и др.) здесь не больше, чем на других памятниках Нижнего Дона. Заметим, что амфоры из Саркела имеют не восточное, а причерноморское происхождение, как и более редкие на Дону красноглиняные баклажки и эйнохои. Во всём облике культуры Саркела нет ничего, что позволяло бы говорить о «сходстве этой крепости с городком» (Плетнёва С. А. 2002. С. 118). В конечном итоге С. А. Плетнёва признаёт: «У нас нет данных говорить о том, что Саркел был городом» (Там же). Мало того, в заключительной главе книги в связи с дискуссией по известной формулировке «…и градъ ихъ и Белу Вежу взя…» С. А. Плетнёва прямо пишет о Саркеле как о «посёлке, ещё даже не ставшем городом» (Там же. С. 157). Казалось, это определение станет окончательным. В дальнейшем выясняется, что это не так.
4
Вероятно, не экспорте, а импорте, так как далее речь идёт об «импортных», т. е. привозных, предметах: согдийской фигурке слона и самаркандской бумаге. О малочисленности восточных импортов в каганате см.: Равич И. Г., Флёров B. C. 2000.