Страница 11 из 55
— Не бойтесь, леди. — Улыбка на лице Джекстроу стала еще шире, но мне стало не по себе: я знал, что за внешней жизнерадостностью и доброжелательностью у нашего эскимоса скрывался вспыльчивый нрав, очевидно, унаследованный от какого-то предка-викинга. — Это не заразно.
Наступило неловкое молчание, и я поспешил продолжить:
— Меня зовут Мейсон. Питер Мейсон. Руководитель этой научной станции.
Вам приблизительно известно, чем мы занимаемся, забравшись в ледяную пустыню. Это метеорологические, гляциологические наблюдения, исследование земного магнетизма, полярного сияния. Свечение воздуха, ионосфера, космические лучи, магнитные бури и десяток других предметов — все это темы, которые, я полагаю, также не представляют для вас интереса. — Взмахнув рукой, я продолжал:
— Как вы успели заметить, мы обычно одни не остаемся.
Пять наших товарищей отправились в полевую экспедицию на север. Недели через три они должны вернуться. Затем мы соберем свои вещи и, прежде чем наступит зима и паковый лед у побережья замерзнет, уедем отсюда.
— Прежде чем наступит зима? — выпучил глаза человечек в клетчатой куртке. — Вы хотите сказать, что здесь бывает еще холоднее, чем теперь?
— Конечно, бывает. Один исследователь по имени Альфред Вегенер зимовал милях в пятидесяти отсюда в 1930–1931 годах, тогда температура опустилась до 85° ниже нуля, что составляет 117° мороза по Фаренгейту. И это была еще не самая холодная зима, насколько нам известно.
Подождав, пока это радостное известие дойдет до сознания моих слушателей, я перешел к процедуре знакомства с гостями.
— Это что касается нас. Мисс Легард, Мария Легард не нуждается в представлении. — Шепот удивления, несколько голов повернулись в сторону актрисы. Оказалось, я был не вполне прав. — Но вот, пожалуй, и все, что я знаю о вас.
— Корадзини, — представился мужчина с рассеченным лбом. Белая повязка, запачканная кровью, выделялась ярким пятном на фоне его редеющих темных волос. — Ник Корадзини. Держу курс в милую моему сердцу Шотландию, как пишут в туристских проспектах.
— В отпуск?
— Увы, — усмехнулся Корадзини. — Еду управлять филиалом «Глобал»
Международной тракторной компании, что в пригороде Глазго. Слышали о ней?
— Слышал. Так, говорите, тракторная компания, мистер Корадзини? Вы для нас на вес золота. У нас есть допотопный трактор, который обычно заводится лишь при помощи кувалды и какой-то матери.
— Вот как, — опешил, как мне показалось, Корадзини. — Конечно, я могу попробовать…
— А по-моему, вы уже много лет не имели дела с тракторами, — заметила проницательная Мария Легард. — Так ведь, мистер Корадзини?
— Боюсь, что так, — грустно признался тракторозаводчик. — Но в ситуации наподобие этой я охотно применю другие свои способности.
— У вас будет такая возможность, — заверил я его. И перевел взгляд на стоявшего рядом проповедника, беспрестанно потиравшего руки.
— Смоллвуд, — представился он. — Преподобный Джозеф Смоллвуд. Делегат от штата Вермонт на международную ассамблею унитарных и свободных объединенных церквей, состоящуюся в Лондоне. Возможно, вы слышали о ней? Это первое наше крупномасштабное совещание за многие годы.
— Прощу прощения, — покачал я головой. — Но пусть это вас не беспокоит.
К нам довольно редко забегает почтальон. А кто вы, сэр?
— Солли Левин. Житель Нью-Йорка, — зачем-то прибавил человечек в клетчатой куртке. Он покровительственно обнял за широкие плечи молодого человека, сидевшего рядом. — А это мой мальчик Джонни.
— Ваш мальчик? Сын? — Мне показалось, что оба они похожи.
— Выбросьте это из головы, — растягивая слоги, произнес молодой человек. — Меня зовут Джонни Зейгеро. Солли мой менеджер. Извините, что затесался в столь приличное общество. — Окинув взором собравшихся, он задержал взгляд на роскошной молодой даме, сидевшей возле него. — Я что-то вроде кулачного бойца. Это означает «боксер», Солли.
— И вы ему поверили? — патетически воскликнул Солли Левин, воздев сжатые в кулаки руки. — Вы ему поверили? Он еще извиняется. Джонни Зейгеро, будущий чемпион в тяжелом весе, извиняется за то, что он боксер. Это же надежда белого мира, вот кто он такой. Соперник номер три нынешнего чемпиона. Друзья зовут его…
— Спроси доктора Мейсона, слышал ли он когда-нибудь обо мне, — осадил его Зейгеро.
— Это еще ни о чем не говорит, — улыбнулся я. — Но внешность у вас не боксерская, мистер Зейгеро. Да и речь тоже. Я не знал, что бокс — один из предметов, которые изучают в Гарвардском университете. Или вы окончили Йельский?
— Принстонский, — осклабился Джонни. — А что тут удивительного?
Вспомните Ганни, специалиста по Шекспиру. Роланд Ля Старза был студентом колледжа, когда выступал за звание чемпиона мира. Почему же я не могу быть боксером?
— Вот именно, — попытался поддержать своего протеже Солли Левин. Но голос его прозвучал неубедительно. — Почему бы нет? Когда мы победим вашего хваленого британца, эту старую перечницу, которую вследствие, самой чудовищной несправедливости в долгой и славной истории бокса назвали претендентом номер два… Когда мы уделаем этого старого обормота, из которого песок сыплется, то мы…
— Успокойся, Солли, — прервал его Зейгеро. — Сделай паузу. На тысячу миль отсюда ты не найдешь ни одного журналиста. Побереги свои драгоценные силы для них.
— Просто не хочу терять форму, малыш. Слова шли по пенсу за десяток. А у меня их в запасе тысячи…
— Надо говорить: «тыщи», Солли, тыщи. Держи марку. А теперь заткнись.
Солли так и сделал, и я обратился к особе, сидевшей возле Зейгеро:
— Слушаю вас, мисс.
— Миссис. Миссис Дансби-Грегг. Возможно, вам знакомо мое имя?
— Нет, — ответил я, морща лоб. — Не припомню. Конечно, имя это было мне знакомо, как и ее фотография, которую я раз десять видел на страницах самых популярных ежедневных газет. О ней, как и о многих других светских бездельниках, сплетничали досужие репортеры, излюбленными персонажами которых были представители так называемого светского общества, развивающие бурную и совершенно никчемную деятельность — источник неиссякаемого интереса для миллионов читателей. Насколько я помню, миссис Дансби-Грегг особенно отличалась в области благотворительности, хотя не слитком распространялась о своих доходах.
— В конце концов, это и неудивительно, — приторно улыбнулась она. — Вам так редко доводится бывать в приличном обществе, не так ли? — Посмотрев ни девушку со сломанной ключицей, светская львица произнесла:
— А это Флеминг.
— Флеминг? — Удивление, написанное на моем лице, на сей раз было подлинным. — Вы имеете в виду Елену?
— Флеминг. Моя собственная горничная.
— Ваша собственная горничная… — раздельно произнес я, чувствуя, как во мне вскипает негодование. — И вы не захотели помочь, когда я делал ей перевязку?
— Мисс Легард первой вызвалась ассистировать вам, — холодно заметила аристократка. — Зачем же было мне вмешиваться?
— Совершенно верно, миссис Дансби-Грегг, — одобрительно произнес Джонни Зейгеро. И, посмотрев на нее внимательно, добавил:
— А то могли бы и руки испачкать.
На изысканном, тщательно размалеванном фасаде впервые появилась трещина. Покраснев, миссис Дансби-Грегг не нашлась, что ответить. Люди наподобие Джонни Зейгеро и на пушечный выстрел не приближались к кругу состоятельных лиц, в котором вращалась леди. Поэтому она не знала, как с ними разговаривать.
— Выходит, осталось еще два человека, — поспешил я вмешаться. Рослый «полковник» с багровым лицом и белой шевелюрой сидел около худенького взъерошенного еврейчика, выглядевшего нелепо рядом с грузным соседом.
— Теодор Малер, — негромко проговорил еврейчик. Я подождал, но он ничего не прибавил. Весьма общительная личность, нечего сказать.
— Брустер, — объявил толстяк. Потом сделал многозначительную паузу. Сенатор Хофман Врустер. Рад, если смогу быть как-то полезен, доктор Мейсон.
— Благодарю вас, сенатор. Во всяком случае, вас-то я знаю. — И действительно, благодаря его удивительному умению рекламировать себя половина населения западного мира знала этого не стеснявшегося в выражениях сенатора, уроженца юго-запада, отличавшегося антикоммунистическими и чуть ли не изоляционистскими взглядами. — Совершаете поездку по европейским странам?