Страница 7 из 19
Благодаря исключительному актерскому таланту Распутину удавалось довольно долго держать в обаянии даже тех людей, которые изначально старались относиться к нему критически, а с течением времени оказывались в стане его ярых и убежденных противников.
Одним из таких людей был известный православный романтик, «мистик, аскет и отшельник»68, ректор Петербургской духовной академии архимандрит Феофан, по рекомендации которого 1 ноября 1905 года Распутин был впервые введен в императорские чертоги. Вот как накануне царский духовник мотивировал свою роковую рекомендацию: «Григорий Ефимович… крестьянин, простец. Полезно будет выслушать его, потому что его устами говорит голос русской земли. Я знаю все, в чем его упрекают. Мне известны его грехи: они бесчисленны и большей частью гнусны. Но в нем такая сила сокрушения, такая наивная вера в Божественное милосердие, что я готов был бы поручиться за его вечное спасение. После каждого раскаяния он чист, как младенец, только что вынутый из купели крещения. Бог ясно отличает его своей благодатию»69.
Любопытно, что, когда по инициативе начавшего было «прозревать» Феофана Распутин в 1909 году был вызван на третейский суд с участием церковных авторитетов, он сумел полностью оправдаться, доказав незадачливым судьям, что «всякий христианин должен ласкать женщин», ибо «ласка – христианское чувство»70. Трудно даже представить себе ту степень артистизма и схоластической изощренности, которая была потребна для введения в обаяние целого консилиума профессиональных моралистов, первоначально твердо намеревавшихся командировать Распутина в монастырь.
«Он актер, но не балагур»71, – признавал один из черносотенных недоброжелателей «старца» Борис Никольский.
Игра составляла смысл или, лучше сказать, стихию жизни «отца Григория» – и в этом отношении отнюдь не являлась бесшабашным карнавальным кривляньем или же банальным своекорыстным лицемерием. Распутин умел не просто «играть роль», но и полнокровно жить ею, так чтобы никто – включая его самого – не мог бы упрекнуть его в сценической фальши.
«Мне кажется, – вспоминал уже после смерти Григория его экс-покровитель, а впоследствии лютый враг епископ Гермоген, – что раньше у Распутина была искра Божия. Он обладал известной внутренней чуткостью, умел проявить участие, и, скажу откровенно, я это испытал на себе: он не раз отвечал на мои сердечные скорби. Этим он покорил меня, этим же – по крайней мере, в начале своей карьеры – покорял и других»72.
Осознавал ли сам Распутин себя «лицедеем»? И да и нет. Происходило своего рода слияние изображаемого Распутиным с его сущностью. Однако в момент такого вполне искреннего и органичного слияния продолжала сохраняться неуловимая грань, отделявшая и разграничивавшая внутреннее и внешнее, сущность и изображение. Постоянная игра и смена масок не происходили абсолютно бессознательно. Весьма характерен совет, который Распутин подал Николаю, озабоченному проблемой «обуздания» излишне напористого П. А. Столыпина: «Возьми одень самую простую рубашку и выдь к нему, когда он явится к тебе с особенно важным докладом». Если верить Илиодору, «царь так и сделал», заявив обескураженному премьер-министру, что «сам Бог в простоте обитает», в ответ на что П. А. Столыпин, ясно догадавшийся об источнике внезапного царского преображения, «прикусил язык и даже как-то покоробился»73.
«Когда я его видел, я ощущал полную подавленность…»
Актерское искусство прежде всего было необходимо Распутину для психического воздействия на людей. И хотя он никогда не прибегал к усыплению и гипнозу в строгом смысле этого слова, сила внушения «старца» была весьма ощутимой. «Мне не раз казалось, – вспоминал Ф. Юсупов, – когда я смотрел ему в глаза, что… он одержим каким-то внутренним „беснованием“… „Бесноватость“ сообщает особую уверенность некоторым его словам и поступкам, а поэтому люди, не имеющие твердых душевных и волевых устоев, легко ему подчиняются»74. «Сила, в нем находящаяся, – пишет Илиодор, – которую сам „старец“ называл… „электричеством“, исходит из него чрез руки, а преимущественно чрез его… глаза. Этою силою он прямо-таки покоряет себе всякую слабую впечатлительную душу»75. «Распутин был одним из самых сильных гипнотизеров, которых я когда-нибудь встречал, – отмечает экс-министр внутренних дел А. Н. Хвостов, использующий понятие „гипнотизер“ не вполне точно, что ясно из дальнейшего. – Когда я его видел, я ощущал полную подавленность… Распутин меня давил»76.
Существуют данные о том, что в начале 1914 года Распутин взял несколько уроков у одного из петербургских гипнотизеров, Герасима Дионисиевича Папнадато77. Вряд ли, однако, это добавило что-либо принципиально новое в богатую и вполне устоявшуюся к тому времени палитру используемых Григорием способов суггестивного воздействия на окружающих.
Первые проявления необычайных «экстрасенсорных» талантов Григория относятся к периоду раннего детства. Тогда он – если верить рассказам его отца – являлся деревенским ветеринаром-чудотворцем и лечил «внушением» заболевшую скотину (по словам Матрены Распутиной, эти чудесные способности ее отца, правда, после смерти брата Михаила резко ослабли). Ефимий Распутин, впрочем, «считал все подобные штуки работой дьявола и, не будучи религиозным человеком, все же лишний раз крестился – вреда не будет»78.
Сам Распутин был убежден в наличии у него особого душевного «тока». «И понял я, что во мне сила большая. Что в силе той – я не властен. Укрыть ее я не смог. <…> Господи, Спаситель мой, Ты избрал меня милостью своею аки хлебом насытил»79.
В. Рожнов полагал, что Распутин обладал «природным даром интуитивного проникновения в психологию людей и врожденными способностями гипнотического воздействия»80.
Здесь необходимо сделать две важные ремарки. Во-первых, правильнее все же говорить не о гипнотических а о суггестивных способностях Григория Распутина. А во-вторых, эффективными они оказывались при контакте далеко не со всеми людьми.
«Вот, мотри, я к тебе прикоснусь, что ты почувствуешь?» – обратился Григорий как-то к Илиодору. Ничего, по собственному признанию, не почувствовавший Илиодор лукаво протянул: «м-м-м-да-а!»81 Григорий возбужденно засуетился: «Вот видишь, вот видишь, голубчик; так-то и они (то есть цари. – А. К., Д. К. ), но ведь я к ним прикасаюсь иначе, везде, когда бываю у них»82.
«Никаких признаков гипнотической силы»83 не заметил в Распутине и П. Г. Курлов. Всего лишь «заученные им приемы какого-то гипнотизерства»84 отметил сменивший П. А. Столыпина на посту председателя Совета министров В. Н. Коковцов: «Когда Р[аспутин] вошел ко мне в кабинет и сел на кресло… долго не сводил их (глаз. – А. К., Д. К. ) с меня… Затем он резко закинул голову кверху и стал рассматривать потолок, обводя его по всему карнизу, потом потупил голову и стал упорно смотреть на пол и все время молчал. Мне показалось, что мы бесконечно долго сидим в таком бессмысленном положении, и я наконец обратился к Р[аспутину], сказавши ему: „Вот Вы хотели меня видеть, что же именно хотели Вы сказать мне. Ведь так можно просидеть и до утра“. …Распутин как-то глупо, делано, полуидиотски осклабился, пробормотал: „Я так, я ничего, вот просто смотрю, какая высокая комната…“»85
Но вот что пишут безусловно психически сильные, однако не столь эмоционально упругие, как В. Н. Коковцов, очевидцы. П. А. Столыпин: Распутин «бегал по мне своими белесоватыми глазами… произносил какие-то загадочные и бессвязные изречения из Священного Писания, как-то необычайно водил руками, и я чувствовал, что во мне пробуждается непреодолимое отвращение… Но я понимал, что в этом человеке большая сила гипноза и что он на меня производит довольно сильное, правда отталкивающее, но все же моральное впечатление»86. М. В. Родзянко: Распутин «повернулся ко мне лицом и начал бегать по мне глазами: сначала по лицу, потом в области сердца, а потом опять взглянул мне в глаза. Так продолжалось несколько мгновений. Лично я совершенно не подвержен действию гипноза, испытал это много раз, но здесь я встретил непонятную мне силу огромного действия»87.