Караван в Ваккарес

— Этого человека я вижу на паломничестве в третий раз. И третий год я работаю на Гэюза Строма. Он задавал вопросы прошлой ночью. Сегодня утром он спустился из отеля посмотреть, что сделали с моей кибиткой. И сейчас он пристально смотрит прямо на нас. Я думаю...

— Подумай лучше о Боумане, — посоветовал Серл. — Мой тебе совет — помалкивать. Наш шеф желает оставаться инкогнито. Он не хочет, чтобы вмешивались в его жизнь. Понимаешь?

Кзерда неохотно кивнул, засунул пистолет под рубашку и ушел.

Ле Гран Дюк задумчиво посмотрел ему вслед через очки.

— Боже мой, — сказал он мягко. — Он уже исповедался.

Лила переспросила вежливо:

— Прошу прощения, Чарльз?

— Ничего, моя дорогая, ничего. — Он перевел взгляд и встретился глазами с Тиной, которая, очевидно бесцельно, бродила вокруг с мрачным видом. — Честное слово, очень симпатичная шустрая девчонка. Возможно, чем-то удрученная... да, определенно расстроенная. Но красивая.

Лила сказала:

— Чарльз, я начинаю думать, что ты любитель хорошеньких девушек.

— Аристократы всегда этим отличались. Карита, моя дорогая, в Арль, и как можно быстрее. Я неважно себя чувствую.

— Чарльз, — озабоченно отозвалась Лила, — ты нездоров? Солнце? Если мы поднимем верх...

— Я голоден, — сказал ле Гран Дюк просто.

Тина проводила взглядом лимузин, который отъехал, мягко шурша шинами, затем бегло осмотрелась вокруг. Лакабро на ступеньках кибитки не было. Не было также видно Мака и Мазэна. Как будто совершенно случайно она оказалась около палатки-исповедальни. Не смея оглянуться, чтобы окончательно убедиться, что за ней не следят, Тина откинула полог и вошла в палатку. Сделала пару неуверенных шагов к исповедальной кабине.

— Отец! Отец! — позвала она трепетным шепотом. — Я должна поговорить с вами.

Глубокий скорбный голос Серла донесся из кабины:

— Именно для этого я здесь, дитя мое.

— Нет, нет! — ответила девушка все еще шепотом. — Вы меня не понимаете. Я хочу рассказать вам что-то ужасное.

— Нет ничего ужасного, чего не может слышать служитель Бога. Твои секреты умрут вместе со мной, дитя мое.

— Но я не хочу, чтобы о них никто не узнал! Я хочу, чтобы вы пошли в полицию.

Занавеска отодвинулась, и появился Серл. Его худое аскетическое лицо выражало сострадание и озабоченность. Он обнял девушку за плечи:

— Что бы тебя ни мучило, дочь моя, твои горести уже позади. Как твое имя, дорогая?

— Тина, Тина Деймел.

— Доверься Богу, Тина, и расскажи мне все.

В кибитке, окрашенной в зеленый и белый цвета, Сара, Мари и ее мать сидели в глубоком молчании: время от времени мать Мари всхлипывала и вытирала глаза платком.

— Где же Тина? — спросила она, ни к кому не обращаясь. — Где же она может быть? Она отсутствует слишком долго.

— Не волнуйтесь, мадам Зигэр, — успокаивающе отозвалась Сара. — Тина разумная девушка. Она не наделает глупостей.

— Сара права, мама, — подхватила Мари. — После вчерашней ночи...

— Я знаю. Я знаю, что это глупо. Но Александре...

— Пожалуйста, не надо, мама.

Мадам Зигэр кивнула и замолчала.

Внезапно дверь распахнулась, и Тина тяжело рухнула на пол кибитки лицом вниз. В дверях стояли Лакабро и Кзерда, первый — ухмыляясь, второй — свирепый, с трудом сдерживая ярость. Тина лежала там, куда они ее бросили, неподвижно, явно без сознания. Ее платье на спине было изодрано в клочья, спина вся в крови и почти сплошь покрыта фиолетовыми рубцами: девушка была страшно, безжалостно избита плеткой.

— Для вас всех, — произнес Кзерда мягко, — это послужит хорошим уроком.

Дверь закрылась. Три женщины в ужасе уставились на жестоко избитую, изувеченную девушку, затем бросились на колени, чтобы помочь ей.

Глава 5

Боуман очень быстро переговорил по телефону с Лондоном и вернулся в отель через пятнадцать минут. Коридор, ведущий в его номер, был покрыт толстым ковром, который заглушал шаги. Он почти уже взялся за ручку двери своего номера, когда услышал голоса, доносящиеся из комнаты. Не голоса, понял он, а только один голос, и доносился он с перерывами. По тембру голоса можно было безошибочно определить, что он принадлежит Сессиль, однако слов разобрать было невозможно. Боуман уже собрался приложить ухо к двери, но из-за угла появилась горничная со стопкой простыней в руках. Он безразлично прошел мимо, а через пару минут снова вернулся. В комнате было тихо. Боуман постучал и вошел в комнату.

Сессиль стояла у окна. Она обернулась на стук закрываемой двери и улыбнулась ему. Ее блестящие темные волосы были как-то по-новому расчесаны... или уложены... или что-то в этом роде, словом, выглядела она еще очаровательнее, чем обычно.

— Восхитительно! — воскликнул Боуман. — Как ты сумела обойтись без меня? Если бы наши дети могли взглянуть!..

— Да, вот еще что, — прервала она его. Улыбка, как заметил Боуман, была холодной. — Почему при регистрации ты предъявил паспорт на имя мистера Паркера? Отвечайте, мистер Боуман!

— Мне его на время одолжил приятель.

— Конечно, как же иначе? Твой приятель очень важная персона?

— Почему?

— Чем ты занимаешься?

— Я уже говорил тебе.

— Разумеется. Я забыла. Профессиональный бездельник. — Она вздохнула. — А сейчас — завтрак?

— Сначала мне нужно побриться. Это, конечно, испортит мой цвет лица, но у меня есть грим, я смогу его восстановить. А затем — завтрак.

Боуман вынул из чемодана футляр с бритвой, прошел в ванную комнату, закрыл дверь, приготовился бриться и огляделся. Она была здесь, сняла все свои тряпки, осторожно, чтобы по возможности не смыть грим, приняла ванну, снова оделась, нанесла грим на руки — и все это в течение пятнадцати минут. Не говоря уже о прическе и прочем. Он не верил этому. Она выглядела так, словно за это время только почистила зубы. Он осмотрел ванну — та еще была мокрой, так что, по крайней мере, кран она открывала. Поднял полотенце — оно было сухим, как пески пустыни на Синайском полуострове. Она просто причесалась, и все. И еще кому-то позвонила.

Боуман побрился, восстановил грим и отвел Сессиль к столику, стоявшему в углу богато украшенного и заставленного скульптурами патио отеля. Несмотря на относительно ранний час, оно было заполнено людьми: одни завтракали, другие пили кофе. Большую часть посетителей составляли туристы, но были и зажиточные местные завсегдатаи в традиционных праздничных или цыганских костюмах.

Усаживаясь за столик, Боуман и Сессиль обратили внимание на припаркованный у тротуара огромный «роллс-ройс», в оригинальной окраске которого присутствовали все оттенки зеленого; рядом стояла женщина-шофер в форменной одежде такого же цвета. Сессиль смотрела на сверкающую машину с искренним восхищением.

— Великолепная, — сказала она. — Необыкновенно красивая.

— Да, в самом деле, — согласился Боуман. — И не подумаешь, что она может управлять таким большим автомобилем. — Он не обратил внимания на неодобрительный взгляд Сессиль и лениво оглядел патио. — Три предположения относительно владельца?

Сессиль проследила за его взглядом. Третий столик от них занимали ле Гран Дюк и Лила. Появился официант с очень тяжелым подносом и поставил его перед ле Гран Дюком, взявшим и осушившим стакан апельсинового сока раньше, чем официант успел разогнуться, — возможно, у него болела спина.

— Я думал, что этот парень никогда не придет, — сказал ле Гран Дюк громко и раздраженно.

— Чарльз, — покачала головой Лила. — Ты же недавно плотно позавтракал.

— А сейчас у меня второй завтрак! Время бежит, моя дорогая.

Сессиль положила ладонь на руку Боумана:

— Боже мой! Там, за столиком, Дюк и Лила.

— Что тут удивительного? — Боуман смотрел на ле Гран Дюка, который старательно накладывал себе джем, в то время как Лила наливала ему в чашку кофе. — Естественно, что он здесь. Где цыгане, там должен быть и собиратель цыганского фольклора. И, конечно же, в лучшем отеле. Кажется, у них завязывается настоящая дружба. Она умеет готовить?