Цирк

Он направился к кабинету Ринфилда, но потом в недоумении остановился, заметив, что в его единственном окне не было света. Фосетт подошел и толкнул дверь. Она не была заперта.

Он открыл ее и вошел, и свет померк у него в глазах.

Глава 3

Не удивительно, что Ринфилд, из-за выпавших на его долю хлопот и приключений, плохо спал в эту ночь. Наконец, в пять часов он не выдержал и поднялся. Побрившись и приняв душ, он оделся и на трамвае направился в свой зверинец. Это было для него обычным явлением. Когда он был чем-то недоволен или расстроен, он проводил время в цирке, так как любил его и проводил там больше времени, чем где-либо. Взаимоотношения между ним и животными все больше и больше налаживались по сравнению с тем, что было между ним и студентами-экономистами, на обучение которых он потратил лучшие годы своей жизни. Кроме того, он мог скоротать время с ночным сторожем Джонни, который, несмотря на разницу в их положении, был его близким другом и доверенным лицом. Больше ни с кем секретничать Ринфилду не хотелось.

Но Джонни нигде не было, а ведь он был не из тех, кто спит на работе.

Вначале с легким недоумением, затем с возрастающим беспокойством, он принялся за тщательные поиски и, наконец, обнаружил его в темном углу.

Джонни был тщательно связан. Во рту его торчал кляп, но он был жив и очень зол. Ринфилд вытащил кляп, развязал Джонни и помог старику подняться на дрожащие ноги. Жизнь в цирке научила Джонни массе всяких непечатных выражений, и он не выбирал эпитетов для излияния своих чувств, когда его освободил Ринфилд.

— Кто это сделал? — возмутился он.

— Не знаю, босс. Для меня это загадка. Я ничего не видел и ничего не слышал, — Джонни осторожно потер затылок. — Как будто мешком с песком...

Ринфилд осмотрел его загривок. Там был синяк и кровоподтек, но кожа была цела. Ринфилд обнял Джонни за подрагивающие плечи.

— Действительно, мешок с песком. Пошли, посидим в кабинете. У меня там есть кое-что, чтобы привести тебя в чувство, затем сообщим в полицию.

Они уже были на полпути к кабинету, когда плечи Джонни дрогнули и он прошептал странным голосом:

— Мне кажется, что мы сможем сообщить полиции нечто более важное, чем удар мешком с песком, босс.

Ринфилд вопросительно посмотрел на него, затем перевел свой взгляд туда, куда в ужасе уставился Джонни.

В клетке с тиграми лежали страшно изуродованные останки того, что недавно было человеком. На нем остались жалкие лохмотья, и лишь по иконостасу нашивок Ринфилд опознал в них то, что осталось от полковника Фосетта.

Он как зачарованный в ужасе наблюдал за продолжающейся сценой цирковые рабочие, артисты, полицейские в форме и детективы в штатском болтались по зверинцу, чрезвычайно занятые разгадкой происшедшего.

Санитары унесли останки Фосетта, бросив их на носилки. В маленькой группке, стоявшей отдельно от других, находились Мальтус — дрессировщик тигров, Бейбацер — укротитель львов, и Бруно — трое вошедших в клетку и вытащивших куски Фосетта. Ринфилд повернулся к Адмиралу, которому он позвонил первому, и который с самого прибытия не побеспокоился объяснить свое присутствие или кто он такой, и никто из полицейских не обратился к нему за разъяснениями, но это и понятно. Кое-кто из полицейских чинов приказал: «Не подходите к этому человеку».

— Боже мой, кто мог сделать такую ужасную вещь, сэр? — спросил Ринфилд.

— Очень сожалею, мистер Ринфилд, — это было нехарактерно для Адмирала сожалеть о чем-либо. — Извините за все. Извините за Фосетта, одного из способнейших моих заместителей и чудесного человека. Извините за то, что я вовлек вас в эту страшную историю. Это такой род рекламы, без которой обошелся бы любой цирк.

— Черт с ней, с рекламой! Кто, сэр, кто?

— Мне нужно извиниться и за себя, — Адмирал тяжело пожал плечами. Кто? Вероятно, тот же самый или те же самые, кто ликвидировал Пилгрима, если ваши предположения кто они аналогичные моим. Одно можно сказать с уверенностью, что они — кто бы они ни были — знали, что он придет сюда, иначе им не нужно было бы заставлять молчать сторожа, который должен благодарить судьбу, что не оказался в клетке вместе с Фосеттом. Возможно, это был ложный телефонный звонок. Это мы скоро узнаем. Я это проверю.

— Что проверите?

— Все звонки в нашу резиденцию, за исключением, конечно, специальных, которые записываются. По счастью, через несколько минут мы получим эту запись. А пока мне хотелось бы поговорить с теми тремя, которые вытащили части Фосетта из клетки. Как я понимаю, один из укротитель тигров. Как его зовут?

— Мальтус. Но... но он вне подозрений.

— В этом я не сомневаюсь, — Адмирал старался быть спокойным. — Вы думаете, что таинственные убийства могут быть раскрыты, если задавать вопросы лишь подозрительным лицам? Пожалуйста, приведите его сюда.

Мальтус, темноглазый болгарин с открытым лицом, был глубоко расстроен. Адмирал мягко обратился к нему со словами:

— Не надо так сильно переживать.

— Это проделали мои тигры, сэр.

— Похоже, они бы сделали то же самое с любым, за исключением вас.

Так?

— Не знаю, сэр. Если человек будет лежать спокойно, то не думаю, — он заколебался. — Ну... при определенных обстоятельствах могут.

Адмирал спокойно выжидал, и Мальтус продолжил:

— Если их спровоцируют. Или...

— Да?

— Если учуют кровь.

— Вы в этом уверены?

— Конечно, он уверен, — Адмирал, не знающий о чрезвычайной привязанности Ринфилда к своим людям, был удивлен резкости его тона. — Что вы думаете, сэр? Мы кормим их кониной и говядиной, а это сырое, пахнущее кровью мясо. Тигры сразу же рвут его на куски зубами и когтями. Вы когда-нибудь видели тигров за обедом?

Подумав, Адмирал мысленно представил себе картину гибели Фосетта и внутренне содрогнулся.

— Нет, не видел, и сомневаюсь, чтобы хотел видеть, — он опять повернулся к Мальтусу. — Итак, он мог быть живым — в сознании или без ведь кровь не течет, если человек мертв и брошен в клетку?

— Вполне возможно, сэр. Но теперь вы не найдете следов от ударов тяжелым кинжалом.

— Пожалуй, что так. Вы нашли дверь запертой снаружи. А это можно сделать изнутри?

— Нет. Изнутри можно закрыть ее на засов.

— Это что, достаточно сложное устройство?

Мальтус впервые чуть улыбнулся.

— Только не для укротителя, сэр. Когда я вхожу в клетку, я снаружи проворачиваю ключ и оставляю его там. Зайдя внутрь, запираю дверь на засов — не могу рисковать, что дверь распахнется или ее откроет один из тигров.

— Он улыбнулся еще раз и снова не очень весело. — Это может быть полезным и для меня. Если что-то не ладится, я отодвигаю засов, выскакиваю из клетки и запираю ее на ключ снаружи.

— Спасибо. Не могли бы вы попросить своего приятеля...

— Генрих Бейбацер, сэр. Укротитель львов.

— Мне бы хотелось поговорить с ним.

Мальтус уныло ушел, а Адмирал произнес:

— По-моему, он очень переживает.

— Еще бы! — вновь резкость тона Ринфилда резала Адмиралу слух. — Он не только чувствует личную ответственность, но и обеспокоен тем, что его тигры впервые ощутили вкус человеческого мяса. Как вы понимаете, сам Мальтус сделан из такого же материала.

— Об этом я не подумал.

Адмирал задал Бейбацеру несколько ничего не значащих вопросов, и затем пригласил Бруно. Когда тот подошел, Адмирал сказал:

— Собственно, по-настоящему мне были нужны только вы. Двое других были лишь прикрытием — за нами смотрят как циркачи, так и полиция.

Некоторые полицейские считают, что я очень важный полицейский чиновник, другие, что я из ФБР. Ну, и оставим им то, что они воображают. Ужасная история, Бруно, очень ужасная. Она показывает, что бедняга Фосетт был прав, нас толкают к тому, чтобы мы в отчаянии полезли в Крау. Что касается меня, то я уже зашел далеко. Но кто знает, кто окажется следующим? Я не знаю, право, никто не имеет права просить вас продолжать участвовать в этом страшном деле. Есть предел и патриотизму — у Пилгрима и Фосетта его было предостаточно, не так ли? Отныне вы свободны от всех обязательств, которые вы взяли на себя.