Страница 39 из 40
Что же еще можно было ожидать от Аденауэра, который любыми способами помогал замести кровавые следы своего фаворита?
Имея такого высокого покровителя и заступника, Оберлендер расправляет плечи. Рано еще помышлять об уделе пенсионера. Его походка становится тверже, он печатает шаг по тротуарам Бонна с той же уверенностью и четкостью, как тогда, когда его батальон «Нахтигаль» с голосистой маршевой песней «Будем ляхив ризаты» маршировал по Яновской улице Львова.
В феврале 1962 года, имея поручения канцлера Аденауэра и дипломатический паспорт, Теодор Оберлендер отправляется за океан. 21 февраля этого года агентство АДН сообщило из Бонна о том, что уже с 17 февраля Оберлендер пребывает с «тайной миссией» в Соединенных Штатах Америки. Во время пребывания в США, как следовало из этой информации, Оберлендер должен был прежде всего провести беседы с эмигрантскими политиками из стран Восточной Европы. Целью его бесед должно было быть противодействие определенным реалистическим концепциям, обсуждаемым в правительстве Кеннеди и касающимся политики в отношении Востока. Среди собеседников Оберлендера предполагалось увидеть и бывшего польского премьера, «праведного христианина» Миколайчика.
Миколайчика нисколько не смущала кровь польских профессоров на мясистых руках Теодора Оберлендера. И не такие компромиссы случаются в хваленом западном мире. Если лидеры сионистов могут сидеть сейчас за одним круглым столом в Нью-Йорке вместе с вожаками бандеровцев, уничтоживших тысячи и тысячи мирных евреев Львова, Станислава и других городов, и находить с ними общий язык и полное единодушие, то стоит ли удивляться тому, что Миколайчик «забыл» о трагической гибели четырех десятков польских ученых?
Находясь на американском берегу, Оберлендер тайно и неоднократно встречался с вожаками бандеровцев и с украинскими националистами других направлений, которые отлично помнили своего шефа по временам организации и кровавых действий батальона «Нахтигаль». Была достигнута полная договоренность относительно того, как впредь освещать его историю, чтобы уже никогда больше не болтать так, как это сделали Пауль Леверкюн и бывший русский меньшевик, а сейчас американский историк А. Даллин. В совместных беседах Оберлендера с его воспитанниками из бандеровских шаек был найден и главный козел отпущения. Им оказался не кто иной, как шеф Станиславского гестапо и командир одной из групп «фельдсгестапо» гауптштурмфюрер СС Ганс Крюгер.
Когда в ноябре 1942 года Лянцкоронскую привезли вместе с протоколами, составленными Кучма-ном, в Берлин, ее допросил один из судей ведомства Гиммлера, некий штурмбанфюрер СС Гертль. К. Лянцкоронская подтвердила свои показания, Гертль заставил ее подписать краткий протокол и сказал:
«На основании ваших показаний я вынужден буду начать процесс против Крюгера. Приготовьтесь к очной ставке...»
Тем не менее очной ставки не было, и дальнейшая судьба шефа Станиславского гестапо была для К. Лянцкоронской неизвестной.
Но, по-видимому, Оберлендер хранил хорошую память о своих подчиненных, и не без его участия бывший гауптштурмфюрер СС Ганс Крюгер недавно угодил в одну из тюрем Западной Германии. А в националистической украинской печати за океаном появились очень странные, явно инспирированные этим опытным мастером политических комбинаций сообщения на этот счет.
На основании привезенных в США бандеровцам информаций Оберлендера одна из бандеровских газетенок, выходящих в Торонто, «Гомш Украши», писала:
«Из достоверных источников пришло из Западной Германии известие об аресте некоторых гестаповцев, которые в 1941—1944 годах, во время немецкой оккупации, проводили свою жестокую деятельность на территории Станиславской области. В следственной тюрьме западнонемецких судов находятся шеф Станиславского гестапо Ганс Крюгер — гауптштурмфюрер СС, унтерштурмфюрер и ляйтер СС Ассман и еще около пяти менее известных гестаповцев. Оба брата Мауэры заключены в тюрьме в Зальцбурге (Австрия). Заместителя Крюгера — Бранда уже, наверное, нет в живых. Вступительное следствие проводит— а может быть, уже закончила — прокуратура в Дортмунде. Обвинение составлено за массовые убийства евреев, в чем сознаются, по-видимому, все, за исключением Ассмана...
В течение следствия против вышеупомянутых гестаповцев немецкая прокуратура должна расследовать и массовые убийства, которые чинили эти гестаповцы над украинским населением. А она это сделает только после того, как получит доказательства...»
Рекомендуя дальше собирать и упорядочить эти доказательства и переслать их немецким властям, бандеровский писака, который сам обагрил руки в крови мирного украинского и польского населения, в примечании к своей заметке очень ловко добавляет:
«Один из заключенных братьев Мауэров еще до 1938 года был игроком польской футбольной команды
«Погонь». Он именно тогда был во Львове, когда проводилась ликвидация польских ученых».
Примечательное заявление, не правда ли?
Итог прост: Крюгер и другие уничтожали еврейское и украинское население. О «Нахтигале», служившем немцам,— полный молчок. Ну, а что же касается убийств польских ученых, то к ним несомненно причастен перешедший на службу в гестапо футболист польской футбольной команды Мауэр...
Эта статейка была опубликована в пасхальном номере газеты «Гомiн України» от 14 апреля 1963 года. В приложении к этому же номеру «Вояцка ватра («Военный костер») — страничке бывших бандеровских убийц, живущих сейчас в Канаде и США,— опубликованы воспоминания некоего Ст. Луженко-Конопли «Первая засада», в которой этот воспитанник Мыколы Лебедя рассказывает, как бандеровцы уничтожали мирное польское население на Любачовщине.
«...10.30 утра. На Бозевском шляхе показалась подвода, за ней — вторая.
«Ага, наконец! — выкрикнул с удовлетворением Шура.— Едут «наши»!»
««Наши» или нет, еще неизвестно»,— говорю.
Но нет, уже первая подвода достигла Полиповского кустарника и свернула на Остаповскую дорогу. Эге, действительно «наши». Сколько их там едет, неизвестно: кудрявые вербы, что растянулись над дорогой, не дают нам их хорошо рассмотреть.
«Сколько бы их там ни ехало,— говорит Линок,— а конец для них один — капут!»
Искренне смеемся над шуткой Линка, только Шура недовольно кривит носом, потому что как же это так, что это не он, а Линок «загибает»? Но...
Тем временем поляки уже достигли Матвеевских кустов маслин, повернули влево и едут просто на Ивановский брод. Кони идут мелкой рысцой.
«Должно быть, задумали проскочить в овраг незаметно для людского глаза»,— шепчет Линок.
— «Возможно»,— соглашаемся молча с ним.
На передней подводе видим четырех, на задних трех с возницами гражданских людей...
«Ишь как умудрились,— говорит Шура,— невинными прикидываются».
«Ничего, когда мы им вжарим по фонарю, они сразу роги наставят и маски посбрасывают»,— тихо смеясь, говорит Линок.
...Подводы уже близко. Кони замедлили шаг, идут, спокойно фыркая. Поляки сидят уверенно, разговаривают, смеются, как бы на свадьбу ехали.
«Чертовы недолюдки,— думаю.—Так вам кто и поверит».
...«Та-та-та!» — заиграли долгими сериями наши автоматы по подводам. Кони завернули на месте, встали на дыбы во рву и испуганно ржут. Двое поляков лежат неподвижно, другие спрыгнули с возов... Вот один, раненный, упал, ползет на ощупь. Жарим дальше по ним густыми очередями из автоматов. Еще один пошатнулся, падает. Остальные добегают счастливо до кустов... Согласно инструкции командира Дуба, оставляем место столкновения и лесом идем под Богдановку. На сердце стало как-то веселее...»
Такими воспоминаниями на пасху угощал своих читателей бандеровский «Гомiн Украiни» в тот день, когда гудели во всех церквах и костелах Канады пасхальные колокола.
Подобную духовную пищу для подрастающего поколения националистических бандитов могли бы также составить и воспоминания бандеровских головорезов о том, как они коварно, из засады, убивали прославленного героя гражданской войны в России и Испании, генерала «Вальтера» — Кароля Сверчевского на шоссе под Балигродом и его боевого друга, советского генерала Ватутина на шоссе близ старинного Кременца.