Ночные птицы. Памфлеты

Машину вытащили. Иван Огиенко спасся. Но, надо полагать, нервное потрясение, еще более усилившее страх перед большевиками, и доныне властвует над его сознанием.

Но не будем забегать вперед.

Одним из тех, кто получил министерский портфель где-то на перегоне между местечком Чемировцы и Тарновом, был выскочка Иван Огиенко. Бывший ректор Каменец-Подольского университета почти одновременно сделался петлюровским министром просвещения и министром вероисповедания. Это были должности, не связанные ни с какой реальной работой. Кого он мог просвещать? Кого вероисповедать? Какими делами мог заниматься министр, которого прогнали за пределы родной земли? Единственным делом, которое оставалось у такого министра, было ожидание возвращения к месту выбранной им резиденции. И «министр» Иван Огиенко ожидал этого счастливого часа очень долго, обосновавшись в Польше на целых двадцать лет.

К каким только средствам ни прибегал он в Варшаве, чтобы устроиться профессором. Это было довольно тяжело без настоящих дипломов. Все же липовые титулы бывшего университетского ректора и министра несуществующего правительства помогли ему получить скромную должность преподавателя в православной богословской академии. Да и это произошло только потому, что пилсудчики потворствовали своим бывшим союзникам — петлюровским эмигрантам. Прорвавшись в Польшу с генералами и полковниками несуществующих армий, Симон Петлюра за право гостеприимства там должен был сделать официальное заявление, что его «уряд» поддерживает полный нейтралитет в отношении Восточной Галиции. Галицийская земля была в то время единственным клочком украинской земли, за которую могли еще торговаться вершители судеб послевоенной Европы — авторы Версальского договора. Этот клочок земли захватило правительство Пилсудского и держало его крепко, хотя и не имело никаких прав на исконную территорию Западной Украины. Об этом было известно всему миру. И вот именно тогда так называемое правительство Симона Петлюры заявило, что ему решительно *все равно, какова будет судьба Галичины. Пилсудчикам только это и требовалось. Они имели теперь возможность заявить Антанте»: «Вот, глядите, сами украинцы отрекаются от этой спорной территории. Таким образом, мы можем спокойно задержать ее у себя, ибо она... и так польская».

Один из бывших петлюровских министров, Огиенко, мог благодаря подобному содружеству петлюровцев с пилсудчиками не только припеваючи жить в Варшаве, но даже отпраздновал там в 1937 году тридцатилетний юбилей своей весьма сомнительной «научной деятельности». Ловкач и специалист по саморекламе, он ухитрился организовать «юбилейный комитет» по подготовке к празднованию и выпустить в свою собственную честь «научный сборник», в котором были оглашены приветственные телеграммы «юбиляру». Среди лиц, приветствовавших этого авантюриста от науки, были гетман Павло Скоропадский, униатский митрополит граф Андрей Шептицкий, ярые иезуиты епископы Николай Чарнецкий, И. Бучко, граф Адам Монтрезор. Однако преподавание в богословской академии не устраивало Огиенко. Вскоре после прибытия в Варшаву он также начал издавать журнал «Piдна мова». Это было тусклое подобие научного органа, посвященного одной проблеме: как правильно говорить и писать по-украински. Но люди, читавшие его, убеждались все больше, что эта научная цель, по существу, является лишь поводом для того, чтобы превозносить в «Рiдной мовi» заслуги самого Огиенко.

Но вот в тихий, увешанный плахтами и рушниками варшавский кабинет Огиенко доносится рокот самолетов с черными крестами на крыльях. Спустя несколько дней разрывы артиллерийских снарядов, падающих на улицы польской столицы, напоминают ему годы его бурной деятельности в правительстве УНР, когда счастье казалось так близко, так возможно.

И, убеленный сединами, но по-прежнему жаждущий власти, легкой славы, дешевой популярности, комбинатор от науки Огиенко решает начать жизнь снова, повернуть стрелку компаса своей карьеры по иному пути. Ветер приносил дымы пожаров и запах сжигаемых трупов. Наступило время, когда из различных нор выползали на опаленную войной землю Европы двуногие гиены.

И вскоре разнеслась по оккупированной стране весть: профессора Ивана Огиенко сделали... митрополитом.

Кто? Зачем? Каким? Трудно было что-либо понять вначале. Буржуазного польского правительства, которое раньше пригревало этого «министра», уже не было. Оставалась лишь одна немецкая оккупационная армия. Было известно, что, готовя планы больших завоеваний, немецкие фашисты особенно не интересовались религиозными вопросами. Церкви были нужны им в первую очередь под госпитали и конюшни. Зато они создали в Кракове «украинский центральный комитет» и сделали его председателем, пожалуй, самого глупого и жалкого из всех Квислингов— доцента Краковского университета Владимира Кубиевича, который слепо подражал фашисту-геополитику Гаусгоферу.

Всякие истории рассказывали о том, как Владимир Кубиевич «сделал» митрополитом Ивана Огиенко. Ближе всех к истине была версия о том, что Иван Огиенко приехал сам в УЦК, зашел в кабинет к «премьеру», как некогда заходил к Петлюре, и сказал Кубиевичу:

«Коллега! Пришли времена, когда обязательно должен быть у вас новый митрополит — украинец. А кто же может лучше меня справиться с этой задачей?»

Огиенко прихватил с собой на «высочайшую аудиенцию» к холую Ганса Франка сделанные им переводы каких-то церковных песнопений и молитвенников, и, конечно, возражать геополитику Кубиевичу, который ни уха ни рыла не смыслил в тонкостях богословия, было очень тяжело. А писать «послания» Иван Огиенко был мастак. Он чувствовал неудержимый зуд в руках, если в течение недели его убеленная сединой голова не производила на свет какого-нибудь нового «послания».

После разгрома гитлеровской армии митрополит Илларион метнулся вслед за фашистскими войсками из Польши дальше, на Запад. В поверженной Германии он чувствовал себя неважно и вскоре перебрался в Швейцарию. Однако на швейцарской земле его шансы на успех были невелики, и митрополит стал подумывать, как бы ему перебазироваться туда, где живет украинское население — выгодный для митрополита объект религиозного обмана. Такой страной была Канада, где проживает свыше полумиллиона украинцев, эмигрировавших из родных мест в дореволюционные годы.

Осенью 1947 года украинский религиозный двухнедельник «Вiстник», выходящий в Канаде, сообщил:

«В пятницу 19 сентября 1947 года прибыл в Виннипег из Европы митрополит Илларион, ранее известный как профессор Огиенко».

С этого дня население Канады увеличилось еще на одну персону.

В одном из коттеджей Виннипега самосвят-митрополит скрипит пером, сочиняет новые «послания», выводит строчки своей автобиографии. Что, интерес но, напишет он в ней?

Ничего странного не будет в том, если со временем мы прочтем, что в годы немецкой оккупации, когда народ скрывался от вывоза в Германию в лесах и подземельях, когда тысячи людей умирали в Майданеке и Освенциме, этот угнетенный народ «изъявил свою волю и избрал себе в митрополиты прославленного профессора, бывшего ректора, министра, доктора Ивана Огиенко». Ничего не будет странного в том, если вдруг мы прочтем, что новоизбранный митрополит сделался мучеником при жизни.

...Тем временем, пока житие митрополита не закончено и биография его не завершена, он продолжает свою враждебную народу деятельность, обманывая тружеников Канады. Он составляет богословские монографии об украинских святых, раздает камилавки и скуфии, епигонаты — палицы — и золотые кресты, дарует своим подчиненным — священникам грамоты, архимандритство и набедренники и продолжает портить бумагу, восхваляя свою собственную особу, как и встарь, в Варшаве. Его органы «Вера и культура» и «Вiстник» — это издания, почти сплошь заполняемые беззастенчивыми восхвалениями личности митрополита, его стихами, воспоминаниями о его пребывании в Холме, панегириками послушных священников в его честь.

Таково подлинное лицо этого «борца за мир», сменившего потрепанный костюм петлюровского министра на мантию заокеанского митрополита.