Страница 14 из 64
Прошло два дня.
Мучимый таинственной находкой, которую мы обнаружили вблизи монастыря бернардинов, я зашел к редактору областной газеты и спросил, не знает ли он кого из чекистов, кто бы имел касательство к делам печати и вообще был бы авторитетным, понимающим человеком.
А редактором в ту пору у нас был Иван Самсонович Дилигенский, крепкий, малоразговорчивый человек с загорелым, всегда обветренным лицом.
...Дилигенский поднял на меня свои выпуклые, все в красноватых прожилках глаза.
— А зачем вам чекист?
— Посоветоваться надо бы. Рассказ один задумал.
— Рассказ? На приключения потянуло? Полковник с серыми глазами говорит: «Все ясно», и группа парашютистов, сброшенных в Полесские леса, обнаруживается в течение одного часа? А кто за вас напишет очерк о колхозе имени Марии Баюс?
— Бойтесь бога, Иван Самсонович! Очерк давно лежит в сельскохозяйственном отделе. Никаких повестей я писать не собираюсь, а просто мне хочется посоветоваться со знающим, дельным товарищем относительно своих наблюдений.
— Темнишь, голуба? — сказал Дилигенский и испытующе поглядел мне в глаза.— Ну, бог с тобой! Набери коммутатор и проси полковника Косюру. Пантелей Сергеевич его зовут. Обаятельный мужик. В случае чего сошлись на меня...
...Когда, услышав в трубке мужской бас, ответивший: «Косюра слушает», я назвал свое имя и фамилию и сослался на Ивана Самсоновича, возникла некоторая пауза. По-видимому, полковник Косюра готовил себя к беседе со мной.
— Чем могу быть полезен? — спросил он сухо, но вежливо.
— Видите ли, товарищ полковник,— сказал я, несколько робея,— пару дней назад мне довелось быть причиной одной таинственной находки в пределах одного богоугодного заведения. Вы понимаете сами — я литератор, мы люди весьма любопытные, меня не могла не заинтересовать эта находка. Возможно, ее можно обнародовать в печати, и я бы просил...
Но невидимый полковник не дал мне договорить:
— У вас есть свободное время? Тогда приезжайте сейчас, а то через два часа я улетаю в Киев.
Машина редактора быстро примчала меня к серому зданию Комитета государственной безопасности на улице Дзержинского. Часовой, сверив мой паспорт с пропуском, объяснил мне, как пройти к полковнику Косюре.
Коренастый, светловолосый человек поднялся мне на-встречу из глубины просторного, солнечного кабинета, пристально посмотрел мне в глаза, предложил «сидайте» и, пока я усаживался, подошел к сейфу. Он достал оттуда знакомую мне общую тетрадь в коленкоровом переплете, от которой сразу запахло сыростью подземелья, и, протягивая мне ее, сказал:
— Читайте, а я тем временем поработаю...
И я стал читать рукопись, написанную убористым, четким почерком, озаглавленную «На дорогах измены».
«...Проходит тридцать два года с того дня, как автор этих строк, молодой, недоучившийся студент, в серой австрийской форме, имея звание четаря «Украинской Галицкой Армии», пересек реку Збруч, двигаясь в составе своего полка «освобождать большую Украину». Надо сказать прямо: многие подобные мне «сичевики», одурманенные тогда националистической пропагандой, свято верили в справедливость и закономерность этой нашей миссии — «освобождения», или «великого зрыва». Лишь значительно позже, на путях разочарований и раздумий, весь этот наш поход предстал в свете истории как величайшая политическая глупость. Посудите сами: отмобилизованные молодые люди, переодетые в форму недавно развалившейся императорской австро-венгерской армии, оставляют Галичину, землю своих отцов, и под командой недавних австрийских генералов и полковников идут «спасать» многомиллионный украинский народ. А провожающие их любимые девушки поют сочиненную одним из «усусусов-цев» песню:
От кого, спрашивается, уходят спасать Украину усусусы? От помещиков, фабрикантов, польских и других иностранных магнатов, от бельгийских, французских, английских и американских концессионеров? От украинских кулаков — «глитаев», что, как пауки, высасывали годами кровь украинской бедноты?
Ничего подобного!
...Мы пошли «спасать» украинский народ от него самого, от украинского народа тружеников: от украинского пролетария, от украинского бедняка; от шахтеров Криворожья, горняков Донбасса, токарей и слесарей киевского «Арсенала», грузчиков солнечной Одессы, литейщиков Бердянска, которые, следуя примеру рабочих революционного Петрограда, соединялись в отряды Красной гвардии и устанавливали у себя Советскую власть. Еще совсем недавно, угнетаемые так же, как и пролетариат России, русским царизмом, они видели общие цели в борьбе с русскими тружениками. Что же мы несли им взамен на своих желто-голубых знаменах в то самое время, когда сапоги легионеров польского генерала Галлера, вооруженных американскими винтовками, топтали землю нашего родного, украинского Львова? Свободу? Независимость? Гарантии укрепления украинской экономики, культуры, образования? Да ничего подобного! Будь на Западной Украине многотысячный рабочий класс, люди, закаленные коллективным трудом, они остановили бы нас. Но все дело в том, что нас захлестывала,— а это я понял много-много лет спустя,—мелкобуржуазная крестьянская стихия.
И подлинные цели нашего «освободительного» похода стали постепенно открываться мне во всей обнаженности. Тогда, сраженный сыпным тифом, я лежал на соломе в Крымских казармах города Винницы.
Уже начал падать первый снег трагической осени 1919 года. В огромном зале с выбитыми окнами, прямо на полу, чуть притрушенном соломой, рядом со мной, укрытые кое-как шинелями, подложив под голову походные ранцы, валялись в тифозном бреду сотни галицийских юношей из «Украинской Галицкой Армии». Это их послали «освобождать большую Украину» диктатор и политикан Евген Петрушевич, давно закупленный австрийскими императорами Габсбургами, и назначенный им командующий У ГА генерал Мирон Тарнавский.
Это рядовых бойцов УГА обманули и предали они своими речами о «самостийной Украине», о галицком «Пьемонте» и об исторической миссии галицийских «культуртрегеров», которым предначертано спасти «большую Украину». У Евгена Петрушевича, у генерала Тарнавско-го, у адвоката Костя Левицкого и им подобных представителей украинской буржуазной элиты были во Львове и под Львовом свои дома и имения, заведены счета в швейцарских, венских и других банках и спрятаны там «на всякий случай» драгоценности. У большинства молодежи, которую заставили они надеть австрийские шинели, не было за душой ничего, кроме юношеского порыва, слепой веры в своих старших поводырей. И вот в самом начале жизни эта молодежь была скошена тысячами на пол Крымских казарм Винницы. Санитарный шеф нашей армии, доктор Бурачинский, видя отчаянное положение, в котором очутилась У ГА, в докладе на имя Евгена Петрушевича просил тогда спасти молодежь. Он прямо писал: «Пане генерале, наша армiя то вже нiяке вiйсько, навiть не лiкарня, а мандруючий магазин трупiв».
К этому времени стало известно, что за нашей спиной атаман Симон Петлюра, вождь «Директории», уже договаривается с пилсудчиками, чтобы запродать им нашу родную галицкую землю и Волынь.
Что ж вы думаете, вняли этому истерическому призыву доктора Бурачинского да и других трезвых людей Петрушевич, Тарнавский и другие?
Ничего подобного!
Они были верными слугами банкиров, прежде всего заинтересованных в новых колониях и концессиях на украинских полях, а стало быть, в подавлении советской власти, в уничтожении большевизма. И эти слуги иностранного капитала, изображая из себя бескорыстных борцов за национальное самоопределение украинцев, спекулируя на давних мечтах украинцев иметь собственное государство, за обещанные им барыши и акции торговали самым ценным, что было в народе,— его молодежью.