Страница 13 из 123
4 Я покинут друзьями, и сердце мое изболело: Жажду встречи с любимой, вздыхаю о ней то и дело. И зачем мне совет, и к чему мне любезный ответ, И на что уповать, если верности в любящей нет? Кто утешит меня? Что мне сердце надеждою тешить? Так и буду я жить — только смерть и сумеет утешить. 5 В стан я племени прибыл, чьих воинов славны дела. Было время покоя, роса на пустыню легла. Там я девушку встретил, красивее всех и стройней, Как огонь, трепетали запястья и бусы на ней. Я красы избегал, нарочито смотрел на других, Чтобы чей-нибудь взор не приметил желаний моих, Чтоб соседу сказал, услаждаясь беседой, сосед: «Небесами клянусь, эта девушка — жертва клевет». А она обратилась к подругам, сидевшим вокруг, — Изваяньем казалась любая из стройных подруг: «Заклинаю аллахом — доверюсь я вашим словам: Этот всадник заезжий пришелся ли по сердцу вам? К нам войти нелегко, он же прямо проходит в шатер, Не спросившись, как будто заранее был уговор». Я ответил за них: «Коль приходит потайный жених На свиданье любви, никакой ему недруг не лих!». Радость в сердце влилась, как шатра я раздвинул края, — А сперва оробел, хоть вела меня воля своя. Кто же к ней, белолицему солнцу в оправе зари, Не придет повидаться, лишь раз на нее посмотри? 6 Возле Мекки ты видел приметный для взора едва След кочевий былых? Не блеснет над шатром булава, И с востока и с запада вихри его заносили, — Ни коней, ни людей, — не видать и защитного рва. Но былую любовь разбудили останки жилища, И тоскует душа, как в печали тоскует вдова. Словно йеменский шелк иль тончайшая ткань из Джаруба, Перекрыла останки песка золотого плева. Быстротечное время и ветер, проворный могильщик, Стерли прежнюю жизнь, как на пальмовой ветви слова. Если влюбишься в Нум, то и знахарь, врачующий ловко От укусов змеи, потеряет над ядом права. В Нум, аллахом клянусь, я влюбился, но что же? — Я голос, Вопиющий в пустыне, и знаю, пустыня мертва… Уезжает надолго, в затворе живет, под надзором. Берегись подойти — ни за что пропадет голова! А покинет становье — и нет у чужого надежды Вновь ее повстречать, — видно, доля его такова! Я зову ее «Нум», чтобы петь о любви без опаски, Чтоб досужей молвы не разжечь, как сухие дрова. Скрыл я имя ее, но для тех, кто остер разуменьем, И без имени явны приметы ее существа. В ней врага наживу, если имя ее обнаружу, — Здесь ханжи и лжецы, клевета негодяев резва. Сколько раз я уже лицемеров не слушал учтивых, Отвергал поученье ее племенного родства. Сброд из племени садд твоего недостоин вниманья, Я ж известен и так, и в словах моих нет хвастовства. Меня знают и в Марибе все племена, и в Дурубе, Там, где резвые кони, где лука туга тетива. Люди знатные мы, чистокровных владельцы верблюдов, Я испытан в сраженьях, известность моя не нова. Пусть бегут и вожди, я не знаю опасностей бранных, Страх меня не проймет, я сильнее пустынного льва. Рода нашего жен защищают бойцы удалые, В чьем испытанном сердце старинная доблесть жива. Враг не тронет того, кто у нас покровительства ищет, И о наших делах не забудет людская молва. Знаю, все мы умрем, но не первые мы — не исчислить Всех умерших до нас, то всеобщий закон естества. Мы сторонимся зла, в чем и где бы оно ни явилось, К доброй славе идем, и дорога у нас не крива. У долины Батта вы спросите, долина ответит: «Это честный народ, не марает им руку лихва». На верблюдицах серых со вздутыми бегом боками Лишь появится в Мекке, — яснее небес синева. Ночью Омара кликни — поднимется Омар и ночью, И во сне ведь душа у меня неизменно трезва. В непроглядную ночь он на быстрой верблюдице мчится; Одолел его сон, но закалка его здорова; Хоть припал он к луке, но и сонный до цели домчится. Лишь бы сладостным сном подкрепиться в дорогу сперва! 7 Он пробрался к тебе, прикрываясь полуночным мраком, Тайну он соблюдал и от страсти пылал он жестоко. Но она ему пальцами знак подала: «Осторожно, Нынче гости у нас — берегись чужестранного ока! Возвратись и дозор обмани соглядатаев наших, И любовь обновится, дождавшись желанного срока». Да, ее я знавал! Она мускусом благоухала, Только йеменский плащ укрывал красоту без порока. Тайно кралась она, трепетало от радости сердце, Тело в складках плаща отливало румянцем Востока. Мне сказала она в эту ночь моего посещенья, — Хоть сказала шутя, упрекнула меня без упрека: «Кто любви не щадит, кто упорствует в долгой разлуке, Тот далеко не видит, и думает он не глубоко; Променял ты подругу на прихоть какой-то беглянки, — Поищи ее в Сирии или живи одиноко». Перестань убивать меня этой жестокою мукой — Ведь аллаху известно, чье сердце блуждает далеко.