Весточка из аула

4

Я, чувств не обижая прочих, Вернувшись к старому письму, Хочу воздать земную почесть Святому чувству одному. Перо сжимая, отличусь ли, Душ человеческих связной? Я, помнится, об этом чувстве С полночной говорил звездой. С крутого каменного склона Смотрел я молча в небеса, Пока две капельки соленых Не набежали на глаза. И подмосковные березы, Как над Гунибом в вышине, Зеленокудры и белесы, О нем нашептывали мне. Щемило душу чувство это, Но грусть светла моя была: А годы шли: то снова лето, То вновь зима белым-бела. Не пленником досужей страсти И я по свету колесил, Но каждый раз из дальних странствий Одни раздумья привозил. Смотрел с вершины Фудзияма На журавлей летящих я, Входил над Гангом в двери храма, Который стерегла змея. Кормил я чаек в море Красном, По римским улицам ходил. И в Лувре я перед прекрасным Вздыхал и слов не находил. Но весь я был во власти зова Родной отеческой земли. И откликался чувством снова, Что обостряется вдали. То чувство жаркое от века Значенье крови обрело И гордо сердце человека Превыше славы вознесло. Достойней нет авторитета, Оно всегда как высший суд, И пресвятое чувство это Любовью к родине зовут. Как перед вечным и прекрасным Словами в воздух не стрелял, Так никогда беседам праздным О чувстве том не поверял. И снилось мне, что ночь минула, Что первый луч сверкнул в ручье. Мне снилась девушка аула С кувшином полным на плече. И словно оживали строки Непозабытого письма: Кипели горных рек истоки И зрела медленно хурма. И вот уж строчка обернулась Дымком, что вьется из трубы, И узкой улочкой аула С колесным следом от арбы. И поднимаюсь я на кручи И дую в тонкую свирель. И облака, сбиваясь в кучи, Клубятся рядом, как метель. И вечер красною полоской Ложится на плечи высот. И снова мама с крыши плоской Зовет меня,                  зовет,                           зовет. С тех пор годов прошло немало, Как утекло немало вод, Но все мне кажется, что мама Зовет меня,                  зовет,                           зовет. В ненастный день и в день погожий, В какой бы ни был я дали, На материнский так похожий, Я слышу зов родной земли. Ни от чего не отрекаюсь, Готовый все начать с азов, Из дальней дали откликаюсь Я вновь и вновь на этот зов. О девочка, не потому ли Я сердцем льну к родным местам? А долго ль побывать в ауле? Прочел письмо — и словно там.

5

Как раньше, зорок я, не так ли? Скажи, писавшая ко мне, Не твой ли вновь над крышей сакли Мелькнул платок в голубизне? Ты не беги, моя соседка, Но дней печальных избеги. Иду аулом я, где метко Словцо седого Избаги. Красою гор я околдован. Мне рады мама и отец. Ах, мой отец, еще здоров он! Еще во всем он молодец! Какая жизнь — такие вести. Басыра встретил.                           Он опять Заводит речь о Бухаресте И рвется шрамы показать. К родной милиции привыкли, И мне рукою машет тут, Верхом летя на мотоцикле, Уполномоченный Махсуд. Тянусь я к сверстникам, как прежде, Как чарка к чарке на пиру. И, отдавая дань надежде, Детей я на руки беру. Спокон веков здесь бурка в моде, Жаль, на плечах у земляков Черкесок меньше стало вроде И больше штатских пиджаков… Письмо читаю…                       На тропинку Походит каждая строка. И вижу первую травинку, И воду пью из родника. Я не в горах ли сердцем, если Аулом мысленно иду. Погибших, — все они воскресли, — С живыми вижу наряду. Героев, пахарями ставших, Солдат, ушедших в чабаны. Спешат ко мне два брата старших, Не возвратившихся с войны. И кланяюсь родным порогам, Дорогам, вьющимся внизу, И говорю, как перед богом, Украдкою смахнув слезу: «Родной аул, души гнездовье, Лечу к тебе из всех земель, Ты выше славы и злословья, Моя сыновья колыбель. Вот наша сакля, где в камине Никто не разожжет огня, Но он горит, горит поныне, Переселившийся в меня». Вдруг словно севером подуло, Я слышу голос не один: «Танцуешь все вокруг аула, Иль ты не всей державы сын?» Не знает кто-то, мне на горе, Что солнце в красные часы Увидеть можно, выйдя к морю, А можно — в капельке росы. Моей любви верны устои, Отчизну матерью назвать Я, право, был бы недостоин, Когда б забыл родную мать. Я воду пил из многих речек, Но вспоминал в горах родник. Без клекота аварской речи Я онемел бы через миг. И за отеческим пределом Достойно, кажется, всегда Я представлял державу в целом, Кавказец родом из Цада. Но кое-кто не видит ровно, Что на пиру и в дни страды Она во всем единокровна — Судьба аула и страны. Что здесь доказывать мне? Или Лихие горские сыны В атаках головы сложили Не для спасения страны? К тому, что сказано, я вправе Добавить, истине под стать: Коль хороши дела в державе, То и в ауле благодать. И на плече своем держава Вас будет впредь, аулы гор, Держать высоко, как держала Под самым небом до сих пор… И ты, черешневая ветка, Души неугасимый свет, Услышь меня, моя соседка, Прими на весточку ответ. Пускай в Цада из тучи темной, Когда синеет небосвод, Идет в апреле дождик теплый И снова ласточка поет.