Остров Женщин

2 — Вот остров наш, — сказал индеец просто, Сейчас прибудем… Близится причал. — Да, это был не парусник, а остров. От радости я чуть не закричал. Но радость вдруг сменилась огорченьем. О, как он мал, как тих и одинок! Обширным омываемый теченьем, В хурджине он бы уместиться мог. Открывшийся в конце дороги длинной, Оазис тот, который я искал, Схож с валуном, скатившимся в долину, Негаданно оторванным от скал. Он высится, как сноп, забытый в поле, Когда уж сено сложено в скирды. (Прости меня, мой гид, я поневоле Сравнения ищу на все лады.) Пришвартовались. Я из лодки вышел И сразу — словно вихрь меня увлек, — Быстрей, чем голубь отчей сакли крышу, Я обошел желанный островок. Ну, пусть не крыша… Весь он, предположим, С отелем скромным, с россыпью хибар Чуть больше, чем аул Цада, но все же Уступит он аулу Цудахар. Ах, в том ли суть? Уж я-то с детства знаю, Что тесный, чуть приметный уголок В себя вбирает все, как ширь земная, Когда он душу чем-нибудь привлек. Чего ты здесь искал? Благополучья? Величия? Прибоя мерный гул Ко мне взывает! — Приглядись получше И ко всему прислушайся, Расул. Я слушаю, смотрю, хожу по пляжу, По улочкам разбросанным брожу, Свое воображенье будоражу, Подробностью любою дорожу. Туристы жаждут здешнего загара, Скучающие баловни судьбы. Не видно лиц. Темнеют окуляры — Стекло размером с колесо арбы. Американки пожилые в шортах, Хоть о душе подумать им пора, Среди юнцов приезжих, дошлых, тертых, Резвятся в баре с самого утра. За этой стойкой, под зонтами пляжа, В углу укромном, в островной глуши, Идет все та же купля и продажа Воды и неба, тела и души. Но музыки развязному звучанью И выкрикам подвыпивших гостей Здесь противопоставлено молчанье Лачуг, рыбачьих лодок и сетей. Индейских песен, девичьего смеха, Мужской гортанной речи не слыхать. Заглохло в роще вековое эхо, Лишь рокот волн доносится опять. 3 …Воображенье складывает крылья. Я думаю об острове моем. Зачем его загадкой окружили, Зачем назвали овода орлом? Зачем, зачем… Ведь сам нашел я повод Рвануться в этот полусонный зной. А тут меня и впрямь ужалил овод, Москиты зазвенели надо мной. Сижу в раздумье на песке нагретом, Экзотику увидев без прикрас. Не зря меня предупреждал об этом Советчик мой, обозреватель ТАСС. Мне кажется, он вновь со мною рядом Возник незримо, в ухо мне гудит; «Скажи, своим придуманным Багдадом Доволен ты, восторженный пиит? Ну, какова она, твоя Гренада? Нашел Джульетту? Понял суть любви? Как видишь, брат, невелика награда За все мечты и поиски твои. Эй, Золушка! Ау, откликнись, где ты? К тебе сюда, за тридевять земель, Летел чудак. Но грязь с лица планеты Стереть не удалось тебе досель». Так говорит корреспондент бывалый. Он знает все, полмира облетав, И трудно возразить ему, пожалуй, Он дело говорит. Он прав, он прав… Я слушаю с вниманьем и почтеньем. Но давний замысел необорим. Мы трезвость журналистскую оценим, Но слово и Поэзии дадим. К Истории прислушаемся тоже, Тем более, что к нам уже спешит, С Абуталибом незабвенным схожий, Мой многомудрый, меднокожий гид. Старик — нас двое на пустынном пляже В мои глаза тревожно заглянул: — Я понимаю состоянье ваше. Так слушайте меня, сеньор Расул. На исповедь прекрасную надеясь, Я достаю дорожную тетрадь… Все, что поведал мне седой индеец, Читателям хочу пересказать.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

СНОВА ГОВОРИТ ИНДЕЕЦ

Женитьба, рождение детей, семья — источник наших радостей. Он кажется неисчерпаемым. Но однажды приходит беда — и она убивает радость.

Слова моего отца 1 — …Колумб, увидев этот скудный остров, Причаливать не стал — пустое дело! Пираты из флотилии Кортеса Клочок безводной суши обошли: «Пусть эта кость достанется собакам, А нам и без того хватает мяса. Пусть этот глаз выклевывают птицы, Чьи гнезда мы успели разорить». Мы были теми птицами, которых Свинцом и пламенем искореняли, Сгоняли с мест насиженных, топили, Сажали в клетку, втаптывали в грязь. Частица стаи, от врагов скрываясь, Нашла приют на острове пустынном. Сюда свезли мы все, что уцелело От ядер, пуль и от разбойных лап. Чем в плен идти, рабами становиться, Уж лучше жить в соседстве с комарами. Тех, кто познал насилие Кортеса, Засилие москитов не страшит. Мы высадились тут. Ревели волны, Звенела мошкара, клубились тучи. А мы ко всем богам без исключенья Тогда взывали: — Пощадите нас! Пускай никто на свете не заметит, Что мы сюда бежали от погони. Пускай и солнце, и вода, и тучи Нас от беды и голода спасут. Мы осушили гиблые болота, Чтобы избавиться от малярии. Взрыхлили неподатливую почву И на полях посеяли маис. Вы видите кокосовые пальмы? Вот падают плоды — поберегитесь! Мы эти пальмы некогда сажали, Чтобы детей и женщин прокормить. Мы высекли живой огонь из камня, Из камня возвели дома и башни, Вокруг строений наших постепенно Банановые рощи поднялись. И вот настало время первых свадеб. На берегу, как повелел обычай, В канун обряда женихи искусно Картины рисовали на песке. Невесты обрамляли те картины Узорами, в густой песок вкрапляя Морскую гальку, черепашьи яйца, Втыкая перья чаек по углам. Ракушки, собранные на прибрежье Руками девственниц — так полагалось, Ссыпались воедино, образуя Остроконечных холмиков гряду. Так перед новым бракосочетаньем Задабривался нами покровитель Семьи грядущей, очага блюститель, Незримый охранитель — Бог Любви. И появлялись на песчаном пляже, Как будто птичьих лапок отпечатки, Следы, украсившие побережье, Босых младенцев нежные следы. Чтоб сыновья достойные рождались, Чтоб новые красавицы сияли, Воздвигли мы особую молельню И Храмом Кукол нарекли ее. Рождалась дочь — мы ели птичье мясо, Сын подрастал — мы ели мясо тура, А если близнецы на свет являлись, Мы рыбой щедро потчевали всех. Мужчины уходили на охоту, Подруги шили, стряпали, вязали, На утлых лодках шли мужчины в море, В тревоге жены ожидали их. Так, обретая мир вдали от мира, Мы с морем ладили и небесами. Мы обживали крохотную сушу, Детей растили, старцев берегли. Так время шло на острове, покуда Стихия нами не распорядилась. На нас, безгрешных и многострадальных, Разгневался безумный Бог Ветров.