Страница 53 из 107
Внеформенный план состоит из четырёх исключительно тонких и глубоких уровней медитации, которыми Будда овладел под руководством наставников, перед тем как самостоятельно отправиться на поиски просветления. Он обнаружил, что эти состояния, при всей своей возвышенности, всё же не ведут к освобождению из круга перерождений. Для божеств, населяющих эти небеса, скандха формы перестала служить основой формирования «эго», так как они более не отождествляются с телом; но чувство «я» у них по-прежнему сохраняется, проявляясь посредством остальных четырёх скандх—ощущения, восприятия, обусловленности и сознания. На первом этапе погружения всё сущее воспринимается как бесконечное пространство, открытое, пустое, невещественное и свободное. Второй этап — это переживание бесконечности сознания. Третий — переживание абсолютного несуществования. На четвёртом этапе медитирующий превосходит даже идею несуществования и входит в такое состояние, в котором нет ни восприятия, ни не-восприятия. Это — высшая точка бытия.
Всеми небесами плана формы и внеформенного плана правит бог Брахма. В индуизме Брахма — это мужское олицетворение абсолютного внеформенного первоначала — бесполого брахмана (что означает просто «расширение» или «безграничность»). Во времена Будды Брахма и Индра (владыка нижних божественных небес) почитались как верховные божества, хотя позднее утратили былое влияние. Оба они как верховные представители всех живых существ во вселенной сыграли важную роль в жизни Будды: сперва они поощряли его в поисках просветления, затем воздали хвалы его достижениям и почтили его дарами, и, наконец, попросили его выступить с проповедью дхармы. Как уже было сказано в разделе, посвящённом голодным духам, Брахма олицетворяет одновременно и наивысшее благо, и творческое начало. Он подвластен закону кармы и представляет собою лишь одного из бесчисленных брахм, сменяющих друг друга. Его тибетское имя переводится как «Чистый», а в буддизме его чтут не как олицетворение творческого начала, а как воплощение истины, святости и чистоты. Благодаря своим исключительным достоинствам Брахма вошёл в буддийский пантеон как символ высших уровней, достижимых в пределах сансары.
Традиционно считается, что из пяти «ядов» на богов сильнее всего влияет гордыня — «яд», связанный с родом Ратна. Эта традиция соблюдена и в «Сотне преклонений», и в «Практике дхармы», но в «Освобождении посредством слушания» путь, ведущий в мир богов, возникает при явлении Вайрочаны, владыки рода Будда, ассоциирующегося с заблуждением. В комментариях к этому месту Трунгпа Ринпоче связывает богов с гордыней, которую определяет как «опьяненность существованием «эго»,[93] в прочих же своих работах он неизменно соотносит их с родом Будда. Преобладающее состояние сознания богов он описывает как полную поглощённость собой, а такое состояние подразумевает и гордыню, и заблуждение.
Поглощённость собой — это основа пребывания в мире богов на уровне человеческих переживаний. С низших уровней, относящихся к плану желания, мир богов представляется неограниченным наслаждением такими благами, как здоровье, богатство, красота, образованность и всевозможные чувственные удовольствия. Многие из нормальных для человека устремлений можно рассматривать как проявления божественного мира, или «рая на земле». Но пребывать в этом мире на психологическом уровне — значит не просто наслаждаться разнообразными благами, а использовать их как средства поддержания своего чувства «я».
Жизнь в таком случае представляется поисками счастья и удовлетворённости. Но когда эти поиски становятся единственной целью существования, они быстро вырождаются в навязчивую заботу о своей молодости и красоте, здоровье и самосовершенствовании, а также в бесконечные восторги по поводу собственных достижений в этих областях. Такой человек склонен трактовать свои устремления как духовные, хотя на самом деле его мнимая духовность основана на эгоистических побуждениях. Он пытается творить любовь, свет и покой, просто-напросто отгораживаясь от всего тёмного и неприятного. Всё это напоминает картину искажённых качеств рода Будда — рода, связанного с животным миром. Однако невежество и заблуждение богов чрезвычайно тонки, сложны и созидательны, в отличие от смятенного и недоразвитого состояния ума животных. Боги — верховные выразители иллюзий, строители воздушных замков, завороженные собственными волшебными творениями и убеждённые в их реальности и долговечности.
Ещё одна ярчайшая божественная характеристика, присутствующая в глубине души почти у каждого из нас, — чувство собственного бессмертия. Вновь и вновь великие учителя напоминали нам, что лишь осознание неотвратимости смерти способно вырвать нас из трясины самодовольства и успокоенности. Прижизненному чувству бессмертия сопутствует страстное желание посмертной вечности: вечного райского блаженства, вечного покоя или даже вечного небытия. Как заметил Трунгпа Ринпоче, описывая мир богов, «наивысшая мечта «эго» — вечность, а в особенности — вечность, представившаяся ему в опыте медитации».[94]
На высших планах божественного мира, на планах формы и внеформенности, мы полностью погружаемся в медитативные состояния, в результате чего чувство «я» становится гораздо более тонким, обманчивым и опасным. С точки зрения «эго», раз уж нам удалось попасть в такое замечательное место, естественно остаться в нём навсегда. Но если мы не узрим безграничной пустоты и не сможем раствориться в открытом пространстве медитации, то никуда не денемся и от голоса «эго», тихонько нашептывающего нам: «Это я осознаю, это я испытываю покой и блаженство».
Тантрическое предание о просветлении Будды Шакьямуни повествует о том, как все будды вселенной явились к нему и сказали, что достичь освобождения посредством самадхи внеформенного плана невозможно. Они перенесли его ниже, на небо Акаништха, высшее из небес плана формы, и только там Будда достиг полного просветления. В этой легенде заключён глубочайший смысл, ибо внеформенные погружения в бесконечное пространство, бесконечное сознание, несуществование и недвойственность — самые соблазнительные из всех разновидностей духовного опыта. На этом этапе очень трудно отличить утончённую жажду присвоения от подлинной реализации, а кристаллизацию «эго» — от его растворения. Если медитирующий не избавился от всех привязанностей, то эти состояния он, вероятно, будет воспринимать как слияние с Богом или неким внеформенным Абсолютом, ибо до тех пор, пока существует «я», стремящееся к слиянию, должен существовать и трансцендентный «другой», с которым желает слиться «я».
Мир богов, как и следовало ожидать, связан с бардо медитации. Любую технику медитации на любом уровне можно практиковать как с установкой на избавление от привязанностей, так и с настроем на присвоение. В подлинном самадхи — наиглубочайшем состоянии медитации — достигается полное недвойственное погружение, при котором «я» действительно растворяется; но для богов сам опыт погружения становится объектом присвоения и средством самосохранения. Открывающийся здесь «просвет» заключается в контрасте между таким «уплотнением», т. е. сосредоточением на своих переживаниях, и внезапно настигающим нас в то же время сомнением — вспышкой открытости. Мы перестаём понимать, что происходит: стоим ли мы на пороге просветления или просто сошли с ума? На пике этой напряжённой двойственности мы можем либо прорваться в состояние пробужденности, либо скатиться обратно в божественный транс — то есть, по выражению Трунгпы Ринпоче, «к абсолютному пределу смятенности, на самое дно невежества».[95]
Будда, являющийся в мир богов, носит имя Шатакрату. Это одно из имён Индры, означающее «Свершитель сотни жертвоприношений» (иначе говоря, в высшей степени почитаемая и святая особа). Лицом и телом он бел, как будда Вайрочана. Изображается он играющим на струнном инструменте. Поскольку боги погружены в наслаждения, этот будда говорит с ними на том языке, к которому они непременно прислушаются, — на языке музыки. Музыка — самое эфемерное из искусств: звук возникает из тишины и возвращается в неё почти мгновенно, и моменты тишины в музыке столь же важны, как и моменты звучания. Музыка непрерывно меняется; сама её сущность — в движении; и это — великолепный урок непостоянства для богов, существ, столь привязанных к бессмертию и вечности.
93
«Тибетская книга мертвых» (Franchesca Fremantle and Chogyam Trungpa, The Tibetan Book of the Dead, Berkeley, Shambhala Publications, 1975, p. 10).
94
Чогьям Трунгпа. «За пределы безумия» (Chogyam Trungpa. Transcending Madness.Boston, Shambhala, 1992, p. 60).
95
Чогьям Трунгпа. «Миф свободы» (Chogyam Trungpa. The Myth of Freedom. Boulder, Shambhala, 1976, p. 26).