Плоть Кретации

Манакель остановился на расстоянии удара от дикаря. Сердцебиение человека оставалось спокойным, на лбу не было видно пота. Манакель зарычал. Он был дитем Сангвиния, воплощением гнева, а этот человек казался достаточно высокомерным, чтобы не бояться его. Манакель взревел, желание сломать человеку шею, оторвать голову и омыться в его теплой артериальной крови поднялось внутри него, словно раскаленная магма. Расчленитель уже потянулся, чтобы сокрушить его…

… а затем замер, так как впервые заметил металлический талисман, болтающийся в протянутой руке человека.

Тамир позволил великану взять талисман и уважительно коснулся головой земли.

Манакель повертел кусок металла в руке. Он истерся под влиянием времени и постоянного ношения, но в нем безошибочно угадывался имперский орел, символ Императора человечества.

— Где ты его нашел? — Манакель старался говорить спокойно, но требовал ответа.

Человек поднял глаза и промолчал.

— Где ты нашел… — Манакель замолчал, когда из леса вышли сотни дикарей, скрестив руки на грудях в грубом подражании аквиле. — Что это, во имя Императора?

При виде варваров Манакель разинул от удивления рот. Вторая волна шла плотными рядами, на их плечах покоилось четыре носилки. Каждая из них имела четыре метра в длину, ручки были изготовлены из цельных веток шириной с бедро обычного человека. Дно носилок было из звериных шкур и палой листвы, привязанных к ручкам сплетенными лианами и растениями, похожими на веревки.

Манакель взглядом проследил за процессией.

— Император… — он недоверчиво посмотрел на то, что лежало на носилках. Наплечники, наручи, нагрудники, цепные мечи, болт-пистолеты — останки, оружие и доспехи его отделения. Манакель продолжал наблюдать, пока дикари не опустили носилки перед ним. Скорбь переросла в ярость, когда он увидел то, что осталось от Расчленителей. Как и Лаххеля, их сильно обглодало зверье.

С ударом невидимого барабана море варваров расступилось, позволив пройти на поляну третьей группе. Они принесли с собой корзины из дерева и сухих листьев и начали петь, сначала тихо и мягко, но затем все громче и громче, пока со вторым ударом барабана напев не достиг пика. Стараясь не задеть тела Расчленителей, они развели вокруг носилок огонь.

Старый дикарь, пока старейших их всех, которых встречал Манакель, шагнул к нему. Старик преклонил колени и сложил знак аквилы, после чего отвернулся и прокричал что-то на гортанном языке.

— Мук-да, мук-да хети, — на крик отозвалась тысяча варваров, которые вместе опустились на колени и склонили головы к земле.

Впервые с момента высадки Манакель был спокоен.

«Где остается только один, побеждает гнев», — слова эти были подернуты скорбью, но грустить о гибели отделения он станет позже.

Манакель бросил холодный взгляд на тысячу склонившихся перед ним воинов. Нет ничего странного в том, что менее развитые люди почитали космических десантников как богов, хотя от такого проявления уважения ему стало не по себе. Подобное преклонение могло перерасти в гордыню, которая породила гражданскую войну, более ужасную, нежели все, о чем можно только помыслить. До сих пор весь масштаб предательства Гора только предстояло осознать. Армии Императора победили, но Манакель знал, что за каждый спасенный мир приходилось платить еще одной планетой, превращенной в безжизненную скалу, целые поколения были обречены тратить свои жизни, закапывая покойников. Манакель ударил кулаком по нагруднику и скрестил руки в знаке аквилы.

Варвары радостно закричали.

Манакель улыбнулся. Он был богом не более любого другого космического десантника, но решил воспользоваться верой дикарей в своих целях. Расчленитель снова посмотрел на ряды склоненных голов и спросил себя, насколько прочными окажутся их верования, когда они поймут, что он принес им не избавление, но смерть.

— Ута, — старик повернулся к Манакелю, скрестил пальцы и пошевелил ими, бросив при этом взгляд на носилки.

Огонь.

Погибнуть в неистовстве боя или сгинуть в опаляющей ненависти, все Расчленители в конечном итоге сгорят. Манакель посмотрел на погребальный костер и кивнул.

Старик пробормотал что-то похожее на молитву и ударил камнями друг о друга, выбив из них искру, которая подожгла охапку листвы. Он поднялся и протянул факел Манакелю.

— Погоди, — Манакель поднял руку. Шагнув в середину костра, он скользнул взглядом по останкам своих братьев. На его месте Серафим бы забрал у погибших Расчленителей оружие и снаряжение, но Манакель никогда не разделял тактическое хладнокровие своего наставника. Он не мог заставить себя осквернить павших братьев подобным образом. Оружие переживет то, что не выдержит плоть, и позже он за ним вернется. Впрочем, Манакель забрал боеприпасы, охранив их от огня и невежества дикарей.

— Вы отдали свой долг, братья, — Манакель провел ножом по ладони и окропил кровью тело каждого из погибших соратников. — Смерть, скрепленная Кровью, станет окончательной, она дарует вечный покой.

Это слова скорее подошли бы Зофалу или кому-то другому капеллану, ведь их ораторское искусство намного превосходило его собственное. Манакель коснулся кулаком наплечника и отступил от костра. Он надеялся, что этих слов будет достаточно.

Приняв факел из рук старика, Манакель поджег тела.

Варвары остались на коленях все время, пока горел костер, вдыхая клубящийся над ними дым. Космический десантник знал, что в некоторых примитивных культурах огонь высвобождал душу воина, и что те, кто дышал этим дымом, давали им приют в своих телах, позволяя таким образом жить дальше. В свою очередь они обретали толику силы покойника.

Манакель сделал глубокий вдох.

— Как Кровь служит мне щитом, так пусть братья мои станут мне мечом.

Слабый всплеск воды привел Кассиила в чувство. Он открыл глаза и тут же зажмурился от боли и яркого света, который лился сверху. Скаут оказался на открытом пространстве, и теперь его ноющие кости радовались солнечному теплу. Он сел и закрыл глаза, смаргивая соринки. Кассиил замер, едва на него упала тень, которая приобрела резкость в багровой вспышке. Скаут повалился на спину, на его горле сомкнулись чьи-то могучие руки.

Там, где подвел инстинкт, верх взяла выучка.

Подавив первое желание отодвинуться как можно дальше, Кассиил повернул голову в сторону, ослабив давление на сонную артерию. Благодаря этому он не лишился сознания и выиграл пару дополнительных секунд, чтобы сбросить с себя нападавшего. Кассиил потянулся, схватил его за руки и попытался убрать их со своей шеи. Но напавший был слишком сильным, и на скаута обрушился весь немалый вес противника. Кассиил выгнулся, вжимая голову в землю, как можно дальше от нападавшего. Но руки продолжали сжимать его горло. Скаут стал отчаянно лягаться, разбрызгивая вокруг себя воду, пытаясь нащупать ногами опору. Прилив адреналина не позволил Кассиилу лишиться концентрации, когда он понял, что нападавший не стремился задушить его. Он хотел оторвать ему голову. Скаут рванулся вверх и нащупал голову нападавшего. Если бы он нашел хоть какую-то точку опоры…

Что-то врезалось в нападавшего, сбросив его с Кассиила.

Схватившись за горло, Кассиил втянул воздух в грудь и перекатился в защитную стойку, прикрыв голову руками. Он напряженно прождал удар сердца, ожидая удара сверху, а затем рывком вскочил на ноги.

Асмодель боролся с Мелехком. Сержант рычал, из его рта во все стороны разлеталась слюна, а пальцы были скрючены, словно когти, на ногтях запеклась кровь. Кассиил коснулся шеи.

— Брат-сержант? — недоверчиво спросил он.

— Хватит… смотреть… и помоги мне, — Мелехк скривился, пытаясь обхватить мускулистой рукой шею Асмоделя.

Кассиил стоял как громом пораженный. Предательство Асмоделя подействовало на него куда сильнее, чем он мог представить. Сержант, наблюдавший за кандидатами из покрытой шипами башни, был чем-то постоянным в жизни Кассиила с тех самых пор, как его приняли в орден. Немыслимо, чтобы Асмодель пытался убить его. Кассиил застыл на месте, будто загипнотизированный, потерявшись в воспоминаниях.