Тувинские сказки

Кинулся хан к подножью утеса. Там были лишь огромные груды камней.

Последний раз ярко осветило солнце утес Хун-Хая. И больше с тех пор никогда этот утес не освещался солнцем. Засохли на нем травы и цветы, погиб кустарник. С тех пор люди зовут этот утес «Хун-кёрбес» — «солнца не видящий».

Каша в кувшине

Поздним вечером бродячий лама-бадарчы[44] шел по степи. За плечами у него был старый мешок с молитвенными книгами. Лама посматривал на юрты, над которыми вились дымки от очага, и принюхивался, откуда пахнет вкуснее.

Вдруг запахло пшенной кашей, и лама свернул к ближайшей юрте.

Собака с громким лаем бросилась на ламу и сбила его с ног.

Лама грохнулся в снег и закричал:

— Люди добрые, помогите! Спаси-и-ите-е…

Отбиваясь от собаки, он все глубже и глубже зарывался в рыхлый снег. Собака хватала его за ноги и лаяла еще громче.

Из юрты выбежала хозяйка, помогла подняться толстому, неуклюжему ламе, отряхнула от снега его желтый халат. Зашел лама в юрту и жадными глазами уставился на котел, в котором варилась густая пшенная каша.

Лама сел поближе и стал четки свои перебирать. Хозяйка хлопотала у огня. Помешала она кашу поварешкой, посолила круто и вышла.

Прибежала в юрту девочка с чашкой соли, всыпала соль в котел, лукаво усмехнулась и выбежала.

Немного погодя вошел хозяин, всыпал чашку соли в кашу и тоже за дверь.

Злится голодный лама: «Как же есть человеку такую соленую кашу? Пусть дадут своей корове, это ей полезно есть соленое».

Когда все собрались, хозяйка взяла чашки и наполнила их кашей. Лама нахмурился и говорит:

— Мне чуть-чуть положите, я сыт.

Хозяйка подала ему маленькую чашку с кашей. Попробовал лама и чуть свой палец не откусил — каша-то была с сахаром! Голодный бадарчы не заметил, как проглотил ее! Все наелись, один он не наелся. Хозяйка собрала остатки горячей вкусной каши, переложила из котла в кувшин и поставила на полку.

Скоро в юрте все заснули. Не спит только жадный лама, вспотел даже от волнения. Тихо поднялся, схватил кувшин с кашей. Кувшин был еще горячий, и лама обрадовался. Он сунул руку в кувшин, набрал пригоршню каши, потянул обратно, а ручища застряла — ни назад, ни вперед. Зажал он кувшин между коленями, и так и сяк — вытащить руку не может. А горячая каша жжет больно, до костей доходит.

Выскочил лама из юрты и обеими руками хлоп кувшином по какому-то черному камню. Камень как подскочит, как залает, завизжит! А кувшин цел остался.

Побежал лама дальше, видит — лежит на пути большая темная горка. Хлоп кувшином по горке, — а то оказался верблюд. Как заревет он, как плюнет на обидчика! А кувшин опять цел остался.

Лама испугался и бросился бежать прочь от верблюда. Добежал до овечьего загона и решил здесь разбить кувшин с кашей. Ударил его по столбу, проснулись пастухи: «Вор! Держи его!» — и бегом к нему.

Пустился лама от них без оглядки, задохнулся от быстрого бега и упал замертво.

Бедный и богатый

Это было давным-давно, когда от жары еще реки пересыхали, а клювы птиц плавились. На северном склоне Кара-Дага жил старик Боралдай со старухой. Кроме жалкого чума да семи коз, у них ничего не было. Бедно жили. А тут на беду еще козы одна за другой пали.

Стала тогда старуха старика донимать — сходи да сходи к своему младшему брату, не умирать же с голоду. Долго отнекивался Боралдай, наконец согласился:

— Ладно уж, пойду к братцу, только знаю — не поможет он нам.

Побрел старик на южный склон Кара-Дага, идет и горькую думу думает: «Почему это так на свете устроено — одни от голода умирают, другие от жира лопаются?» Когда подошел он к аалу брата, на него свора собак набросилась — лают, загрызть готовы.

Велел богатый своим слугам узнать, на кого лают собаки. Те разузнали и говорят:

— Это ваш старший брат пришел.

— Гоните его! — закричал богач. — Нищего в аал пускать — беду накликать! Гоните!

Передали прислужники Боралдаю слова брата, заплакал тот горькими слезами и отправился в обратный путь.

Подходит Боралдай к своему чуму, а его уже старуха поджидает.

— Ну как? Поможет нам твой брат? Говори скорее!

Рассказал Боралдай, как его встретил богатый брат.

— Теперь нам конец пришел, старуха. Умрем с голоду, если утром — то рано, если вечером — то поздно.

— Постой, постой, старый, — остановила его старуха. — Без тебя я странный сон видела. Близ высокой черной скалы будто бы растет развесистое дерево, а под ним еды всякой разложено — видимо-невидимо. Поискал бы ты это дерево. А?

Долго отнекивался Боралдай, наконец согласился. Два раза всходило и заходило солнце, а он все брел по тайге, питался сараной да водой ключевой, совсем ослаб. На третий день хотел домой повернуть, да вдруг заметил, что перед ним возвышается высокая, до самого неба, черная скала, а вблизи красуется развесистое дерево.

Побежал было Боралдай из последних сил к этому дереву, да вдруг откуда ни возьмись гром грянул, ветер сильный подул и повалил старика на густую траву. Взглянул на небо, видит — с высоты на землю шесть птиц огромных спускаются, крыльями белоснежными помахивают. Ударились птицы о землю и обернулись царевнами-красавицами, излучающими свет луны и солнца. Одна из них, самая красивая — Золотая царевна, — подошла к скале и достала из расщелины белую барбу и молоточек на длинной ручке. Ударила царевна молоточком по барбе, и она сразу чем-то наполнилась, раздулась. Подбежали остальные царевны и стали барбу вытряхивать — посыпались оттуда разноцветные шелка заморские. Еще раз взмахнула Золотая царевна молоточком, и барба наполнилась дорогими яствами.

Украсили царевны дерево шелком и стали под ним пировать, песни петь и резвиться. Долго веселились. Наконец Золотая царевна спрятала в расщелину барбу с молоточком, хлопнула три раза в ладоши, и все красавицы вновь обратились в птиц с белоснежными крыльями. Облетели птицы три раза дерево, помахали крыльями и скрылись в поднебесье.

Вскочил Боралдай на ноги, подбежал к дереву и принялся поедать остатки пищи. Ест, а сам про старуху думает: «Ей, наверно, и во сне не снится, чем я угощаюсь. Вот бы ее сейчас сюда, бедную».

Наелся Боралдай до отвала и стал искать по расщелинам скалы волшебную барбу с молоточком. Разыскал с трудом и, не чуя под собой ног, поспешил домой.

Подходит Боралдай к чуму, а его уже старуха поджидает.

— Ну как? Помог мой сон? Да говори скорее.

— Помог, помог, старая. Теперь всегда сыты будем. Вот видишь, что я добыл под скалой, — и показывает ей пустую барбу и молоточек с длинной ручкой.

Заругалась старуха, с кулаками подступает к мужу.

— Ты что, старый, из ума выжил? Надо мной потешаться вздумал?!

— Постой, подожди, старуха! — взмолился Боралдай. — Сейчас я чудо сотворю.

Ударил старик молотком по барбе, и она наполнилась такими дорогими яствами, какие старуха не только не ела, но в жизни своей не видывала.

Ест старуха, а Боралдай знай себе молотком по барбе постукивает да добро из нее вытряхивает. Выросла возле чума целая куча белой кошмы для юрты. Зажили старики в достатке и согласии.

Мало ли, много ли времени прошло с тех пор, только вспомнил богач про своего бедного брата. Призывает он слугу и говорит:

— Скачи к моему брату. Старик со старухой, должно быть, уже давно умерли с голоду. Так ты покопайся в их рухляди, если найдешь что-нибудь стоящее, то вези в мой аал.

Подъехал всадник к тому месту, где раньше на северном склоне Кара-Дага стоял ветхий чум Боралдая, и обмер от удивления. Вместо чума красуется белая юрта. А вокруг стада тучные ходят, травку сочную пощипывают. «Какой-то знатный хан сюда перекочевал. А мы живем и ничего не ведаем!» — подумал слуга и с земным поклоном вошел в юрту. Рот раскрыл, а слова вымолвить не может. Восседают Боралдай со старухой на девятислойном олбуке, в шелковых халатах, в расписных идыках, а кругом чего только нет! Все в золоте и серебре горит.

44

бадарчы — странник.