Немецкие шванки и народные книги XVI века

26

Один дворянин, владеющий несколькими деревеньками, призвал к себе двух ученых мужей, докторов, и загадал им следующую загадку: «Ежели дворянину принадлежат деревни и жители деревень, то не означает ли это, что ему же принадлежит и все добро деревенских жителей?» И добавил, что тому ученому мужу, разгадка которого будет верна, он подарит лошадь ценою примерно в сорок гульденов. Первый доктор сказал: «Нет, добро этих людей дворянину не принадлежит». Второй возразил ему: «Отчего же? Как же может добро не принадлежать тому, кому „принадлежат владельцы этого добра?“ И был одарен за лукавый ответ лошадью. А первый ученый муж, сказавший сущую правду, посетовал в рифму:

Я стремился дать разгадку, Лжец польстился на лошадку. 27

Затеял один горожанин судебную тяжбу, и пошел, как водится, к судье, и преподнес ему в дар повозку, а может, и карету. Но когда тот, с кем он судился, прослышал о таком даре, он сам пошел к судье и преподнес ему пару запряжных. А когда дело дошло до приговора, то вынесен он был отнюдь не в пользу того, кто преподнес карету. И сказал проигравший: „Ах, карета моя, карета, по какой кривой дорожке ты покатилась“. Судья же, услыхав такое, возразил: „Карета сама не катится, она едет туда, куда лошади везут ее“. Так вот судьи и стряпчие принимают подношения, и бахвалятся, и сулят скорый успех, и обещают за мзду выиграть любое дело, — да вслед за одною мздой ждут другой, — а уж прореху в законе всегда отыщут. О них-то, видать, и сказал Исайя: „Горе вам, выдающие белое за черное, а черное за белое, горе вам, ведущие себя не по-людски“.

28

Запретил врач одному больному принимать в пищу свинину, молоко, рыбу, овощи и т. д. Больной возразил: „Все бы хорошо, но без рыбы мне не обойтись, потому как я рыбак“. Врач посоветовал: „Вкушайте же только рыбий хвост, он не приносит вреда, ибо находится под водою в беспрестанном движении“. — „Коли так, — заметил больной, — то не худо бы мне полакомиться и языком моей супружницы, он-то уж находится в беспрестанном движении и днем и ночью“. Поэтому не след слушать врачей.

29

В одной деревне враждовали друг с дружкой две соседки и норовили превзойти одна другую по части всяческих пакостей. Работящие были женщины и благочестивые, но сварливые и злые. Палисад у них располагался за домом, и стоило одной затеять уборку, как весь мусор летел через забор к соседке. Да не тут-то было — та подбирала мусор руками и перебрасывала обратно. И повторялось это по многу раз подряд. А одной из них и того было мало, и задумала она вот что: набрала мелких камушков, накалила их, перемешала с горячей золой, а потом, дождавшись появления соседки во дворе, высыпала пепел с камнями через забор. Учуяв такое, соседка рванулась было голыми руками перекинуть мусор обратно, как поступала не раз, да обожглась о золу и горячие камни. Стала она плевать на пальцы и заорала как оглашенная. С тех пор они ничего друг дружке через забор не кидали. Говорит же Францискус Петрарка, что злоба и зависть проистекают из житья по соседству и находящиеся на достаточном удалении друг от друга подобных чувств не испытывают. Король Французский не испытывает ненависти к Царю Сирийскому; ему нет до него никакого дела, а ненавидит он только своих соседей, будь это Король Испанский или Английский или кто-нибудь еще. Вот их он и ненавидит, и нестерпимо ему быть не самым могущественным властелином во вселенной. Сильные мира сего норовят обвести друг дружку вокруг пальца, враждуют и завидуют, — ведь каждому досадно наблюдать, как богат и славен другой. Поэтому на голубой крови не сделаешь кровяную колбасу, она вмиг распадется. Таково же и члену магистрата, отправленному послом к королю или к императору, или просто на заседании, когда его опережает кто-нибудь пошустрей, а о нем самом забывают: вот он этому шустрому и завидует, потому что тот рядом, — а живи он в другом городе, так и печалиться бы не стоило. Не иначе обстоит дело и с нами, лицами духовного звания, — заведись изрядный проповедник где-нибудь в сорока милях от моего дома, мне было бы все равно; а приди он в мой город, да засти своим светом мой светоч, да брось тень на мое дарование, — я бы ему, признаюсь, позавидовал.

Не иначе и с женщинами: на незнакомую красавицу где-нибудь на улице смотришь с удовольствием, раз уж она всем желанна и хороша, а придя в гости, хочешь найти не красивую хозяйку, а хорошую печь. Да, кстати, если уж в доме уродливая хозяйка, то печь должна быть непременно хороша. Чтобы гость, зайдя в дом и увидев уродливую хозяйку, мог перевести взор на печь и воскликнуть: „Клянусь всем святым, что за славная печь!“ А если одна красавица живет в Кельне, а другая в Страсбурге, то они друг дружке не завидуют, случись же им жить по соседству да выслушивать похвалы сопернице, они бы тотчас одна другую невзлюбили. Поэтому с соседями надлежит жить в мире, избегать ссор и не связываться с теми, кто горазд на пакости.

Не будешь знать, чего ты стоишь, Пока с соседом не повздоришь. 30

Жила-была женщина, обращавшаяся со своим супругом чрезвычайно нежно, выказывавшая ему любовь и говорившая соответствующие слова — мол, случись ему смертельно заболеть, так пусть уж лучше она сама умрет первой, потому что смерть его было бы ей не перенести. И подумал муж: а хорошо бы узнать, как она будет вести себя на самом деле, когда его не станет. И вот затеяла она однажды на реке большую стирку и завозилась с нею до десяти часов и еще ничего не ела. Когда же увидел муж, что она возвращается домой, лег он на спину, раскинул руки, как мертвец, и затаил дыхание. Найдя его в таком положении, жена испугалась и попробовала было к нему обратиться, но он молчал. Она сложила ему руки на груди, но те сразу же судорожным движеньем упали вновь, и ей показалось, что он как раз в это мгновенье внезапно умер. Что же делать, подумала женщина. Крик поднять? Но я устала, и не просохла, и еще не завтракала. Сначала надо бы переодеться в сухое и поесть. Переоделась в сухое, пожарила себе яичницу, съела ее, да и остатками солонины от ужина не побрезговала. А как поела, так разобрала ее жажда, и взяла она умеренных размеров кувшин и поспешила с ним в погреб за вином. Но прежде чем кувшин был налит доверху, — кто-то принялся отчаянно стучать в ворота. Так ей и не пришлось выпить — поставила кувшин на приступку в погребе и побежала открывать. Оказалось, пришла соседка. „Что это вы так запираетесь, — полюбопытствовала она, — не случилось ли чего дурного?“ Тогда хозяйка зарыдала и поведала, что ее муж скоропостижно скончался. Собрались и другие соседи, человек примерно двадцать, встали над мертвецом и запричитали. И добрая женщина воскликнула: „Дорогой мой муженек, почему мне так плохо, как прикажешь жить дальше?“ И стала ломать руки. Муж решил: пошутили — и хватит, сел на ложе и произнес: „Женщина, ты плотно позавтракала, и сейчас тебе плохо, потому что ты не успела выпить кувшинчик вина, припасенный тобою в погребе“. Сразу же всеобщее горе перешло в веселье, но виновнику торжества запало в душу, как повела себя его супруга, поверив в кончину мужа. Да и кому не захочется узнать, что будет делать жена после твоей смерти! Францискус Петрарка говорит: она будет печалиться и пребывать в одиночестве или же заведет себе другого мужа, и тогда ее поведение станет его заботой. Ибо обязанности праведной жены состоят в том, чтобы блюсти верность тебе при твоей жизни. Или полагаешь ты, что ей надлежит оставаться верною и твоему бездушному праху, как выражается Вергилий? А сколько замужних женщин мечтают о других мужчинах при жизни мужа! Да еще и размышляют при этом так: случись моему супругу умереть, откуда мне будет взять мужчину красивей, добродетельней и богаче, чем этот? А чести от этого ведь, как говорится, не убудет, помыслы пошлиной не обложишь. Никому не дано познать мысли собственной супруги иным способом, кроме описанного выше.