Страница 16 из 107
Много из всех городов; были выбраны все, кто пригоден.
В битвах герой неустанный в Иолк поспешил изобильный,
Отпрыск Алкмены-царицы, которой гордится Мидея.114
20 С ним спустился и Гил к скамьям Арго крепкозданным,
К славному судну, что мимо сходящихся скал Кианийских
Быстро промчалось (они же стоят с этих пор недвижимы),
Словно орел, на простор и к глубокого Фазиса устью.
Стали Плеяды всходить, и паслись от маток отдельно
Юных ягняток отары, и к лету весна повернула.
Этой порою к отплытью собрались божественных мужей
Цвет и краса и, взойдя на Арго, корабль крутобокий,
Плывши три дня, Геллеспонта достигли при ветре попутном
И к берегам Пропонтиды115 причалили, где натирают
30 Плуг кианийский до блеска быки о борозды пашен.
Начали, выйдя на берег, по парам, как были гребцами,
К вечеру ужин варить, совместное ложе готовить
И на лужайке, манившей их пышной и мягкой травою,
Резать камыш остролистый и заросли чабра густые.
Гил белокурый хотел, чтоб вечером ужин сготовить,
Воду себе и Гераклу добыть, и бойцу Теламону,116
Вместе с которым всегда они трапезу оба делили.
Медный кувшин захватил и увидел он скоро источник,
В русле глубоком текущий; вокруг него разные травы:
40 «Ласточкин цвет» темнолистый, зеленые «женские кудри»,
С пышной листвой сельдерей, ломоноса ползучего стебли.
В глуби ручья хоровод недреманные нимфы водили,
Нимфы — богини ручьев, устрашение сельского люда,
Нимфы Эвника, Малида, Нихея со взором весенним.
Только лишь мальчик успел опустить свой кувшин многоемкий,
Только воды зачерпнул — они его руку схватили:
Всех их внезапно сердца распалились любовною страстью
К мальчику, Аргоса сыну. И падает в темную воду
Прямо стремглав он. Так ночью звезда с небес, запылавши,
50 Вдруг в пучину летит, и моряк своим спутникам молвит:
«Легче канаты, ребята! Задует нам ветер попутный».
Голову мальчика нимфы к себе положив на колени,
Слезы его отирали, шептали слова утешенья.
Амфитриона был сын той порою за друга испуган.
Взял он изогнутый лук, меотийской прекрасной работы,117
Так же и палицу взял, что имел всегда под рукою.
Трижды он Гила окликнул всей силой могучего горла,
Трижды и мальчик ответил, но голос из водной пучины
Замер, слабея, и, близкий, казался очень далеким.
60 Словно как лев благородный, почуявший свежее мясо,
Голос заслышав оленя, бродящего в чащах нагорных,
С логова мягкого вскочит и к пище несется готовой,
Также носился Геракл, раздвигая упрямый терновник,
В страстной о мальчике муке бежал, поглощая пространство.
О, как несчастен, кто любит! Как много он вынес, блуждая
Там между гор и лесов, про Язоново дело забывши!
Все на корабль полубоги взошли уже, снасти приладив;
Но когда полночь пришла, опять они парус спустили:
Все поджидали Геракла. А он, сколько ноги терпели,
70 Мчался в безумии вдаль. Поразил его бог беспощадный.
Вот как прекрасный Гил был блаженным богам сопричислен.118
В шутку герои Геракла с тех пор беглецом называли,
Помня, как, бросив Арго, корабль в тридцать парных уключин, —
К колхам пешком он пришел на неласковый Фазиса берег.
Другу Тиониху здравствовать долго!
Того же Эсхину.
Где это ты пропадал?
Пропадал? А что же случилось?
Плохи, Тионих, дела мои.
То-то уж больно ты чахлый.
Вон как усы запустил, и кудри не прибраны вовсе.
Давеча точно такой приходил ученик Пифагора119 —
Желтый какой-то, босой. Говорят, он афинянин родом.
Тоже любовью томился, но, думаю, — к свежему хлебу.
Шутишь, дружище, ты все. А я вот прелестной Киниской
Так оскорблен, что бываю на волос всего от безумья.
10 Вечно уж ты, мой Эсхин дорогой, через край перехватишь.
Все тебе вынь да положь. Расскажи, в чем дело, однако.
Раз аргивянин один, из Фессалии Апис-наездник,
Я и Клеоник-солдат — все втроем собрались, чтобы выпить.
Были они у меня. Двух телят молодых заколол я
И поросенка зарезал. Откупорил флягу из Библа;120
Года четыре хранил, а по запаху — будто с точила.
Устриц купил и бобов, — и премилая вышла попойка.
Было уж поздно, когда мы решили, вина не мешая,
Выпить за здравье — кого кто захочет, лишь имя назвавши.
20 Все мы, назвав имена, тут же выпили так, как сказали.
Только она промолчала — при мне-то! Ну что мне подумать?
Кто-то ей в шутку: «Молчишь ты? Иль волка увидела?»121 Вспыхнув
Так, что и факел зажегся б: «Ах, как ты умен!» — отвечала.
Знаю я, кто этот волк: это Ликос, сын Лабы-соседа,
Нежен и ростом высок, красавчиком кажется многим.
Вот она тает по ком, изнывая от страсти великой!
Правда, уже кое-что до ушей мне подчас доходило,
Но не придал я значенья — дурак, бородою обросший!
После, как четверо были мы пьяны, по правде, изрядно,
30 Вдруг ларисянин противный опять свою песню заводит:
«Ликос да Ликос» — напев фессалийский, и тотчас Киниска
Вдруг как заплачет навзрыд! Шестилетняя девочка, право,
Горше рыдать не могла б, если б к матери рвалась в объятья.
Знаешь, Тионих, каков я: вскочил, оплеухою славной
Раз и еще наградил. Она, подобравши свой пеплос,
Быстро к дверям побежала. «Проклятье! Не нравлюсь тебе я?
Слаще другие объятья? Ну ладно! Иди же к другому!
Грей на груди, негодяйка, того, о ком ты рыдаешь!»
Словно как ласточка, быстро к малюткам юркнув под крышу,
40 Пищу для них принесет и немедленно мчится обратно,
Так же мгновенно она побежала от мягкого ложа
Прямо сквозь сени к дверям — как ее только ноги помчали.
Есть поговорка у нас: «Пошел наш бычок по трущобам».
Двадцать уж дней протекло, еще восемь, и девять, и десять,
Нынче одиннадцать: два лишь прибавь, и два месяца минет,