Вадим и Диана

Пространство тамбура охватила немая торжественность, подчёркнутая оркестровкой вагонного железа. Диана пристально смотрела на меня сквозь дым. Почуяв смысл мизансцены, старшеклассник поспешил удалиться.

– Лето убегает …

– Нет, это мы пытаемся убежать от него.

– Поезд не остановить …

– Но всегда можно выйти на ближайшем полустанке.

– Я уже выходила однажды.

– Я тоже …

– Вадим, чем ты займёшься теперь? Я чувствую созревшую в тебе решимость. Мне радостно за тебя и – если совсем честно – страшно.

– Для начала подкорректирую реноме.

– Вправо или влево?

– Диана, ты слышала о закрытии Газеты? Пожалуй, последней стоящей газеты нашего времени.

– Так ты глотатель пустот… Вот новость для меня!

– Скорее уж истребитель пробелов.

– Последний из поколения.

– Один из немногих …

– Авторитет наших газет, Вадим, близок к авторитету дворовых бабок.

– Извини, но ты слишком далека от …

– Возможно … Только мне не нужно заглядывать в газеты, чтобы узнать какое время на дворе. Достаточно просто выйти на улицу и посмотреть в глаза людей.

– И о чём говорят эти глаза?

– Они настороженно равнодушны, Вадим.

– Быть может, пришла пора для серьёзной борьбы?!

– Значит влево … как Зотов.

– Пример Зота не наука, но он честный борец. Борец с подсказанной самой жизнью идеей.

– Идеи, большие цели … Мужчины любят прикрывать пафосом слов тягу к насилию. И знаешь почему? Многие из них не умеют жить нормально – здесь и сейчас. Они боятся жизни, как боятся строптивой женщины. Не выдержав, они убегают от неё и, убегая, мстят.

– Ты права лишь наполовину. На свою активную женскую половину, душа моя.

– Так-так, ну и какое оправдание приготовил анимус?

– Анимусу незачем оправдываться.

– Пусть мой меч скажет за меня. Не правда ли?

– Единственная моя правда сейчас в том, что я люблю тебя….

Мы стояли на перроне главного вокзала города. От солнечного дня не осталось и намёка. Занялся редкий докучливый дождик. Диана стрельнула сигарету у таксиста-зазывалы и теперь медленно курила, скользя рассеянным взглядом по темнеющему асфальту. Я держался за её плечо.

– Этой осенью я уеду из города.

– Далеко?

– Далеко и безвозвратно. Ты смеёшься …

– У меня с детства так. Я так сомневаюсь.

– Сомневаешься. Значит, не веришь мне?

– Тебе верю, а твоему раскладу не очень.

– Тогда объясни … А впрочем, я уже обещала.

– Наши пути пересекались?

– С ним?! … Возможно. Даже скорее всего … Наш город умеет сближать людей. Прогуливаясь по центру в выходной, обязательно встретишь пару-тройку знакомых мордашек.

– А ещё жители этого славного города большие артисты. Они ловко разыгрывают веселье, но лучше всего на их лицах сидит маска грусти.

– Ты хочешь видеть мою весёлость?

– Буду признателен.

– Тогда я подарю тебе прощальный танец Хлои.

– Изумительно. Правда, у Лонга всё оканчивается свадебной мистерией.

– Наш режиссёр слишком современен для пасторального наива.

– Он женат?

– Двадцать семь лет. Двадцать из которых, по его же собственным словам, является последовательным женоненавистником… Но он профессионал и это спасает ситуацию.

Её сигарета плюхнулась на асфальт и зашипела. Дождь усилился. Редкие люди пересекали перрон в разных направлениях. Грузный дворник в потёртой спецовке громыхал переполненной урной, чертыхаясь на лопнувший по шву мусорный мешок. Раздался молодецкий смех, но тут же захлебнулся в дребезжащем кашле. В размытой дали сипнул локомотив, потом ещё … и ещё раз.

Я не заметил, как она начала танцевать. Тихо выскользнув из под моей руки, словно пресытившаяся ласками любовница, она расходилась кругами по воде и трепетала огненным пёрышком свечи, вилась лозою и окаменевала статуэткой античной подлинности, предлагала себя и, в тоже время, оставалась абсолютно неприступной. Танцевала не Диана. Мне представилось, что в эти гибкие формы облеклась сама идея нового столетия, раскрывающая в движениях (быстрых, но точных) его драматический замысел.

Люди, забывая про дождь, останавливались и смотрели на неё. Она же, казалось, не видела никого.

– Зачем ты остановил меня? Зачем увёл?

– Я подумал, что ты не выдержишь.

– Глупости. Я уже другая. Не та слезливая декаденточка с филфака, которой ты из самолюбования отпускал поэтические остроты: « сия черкотина пустая лишь отражение того …». Помнишь?

– Ещё тогда, у Андрея, я хотел поговорить с тобой о нашей первой, как говорили раньше, молодости, но ты уехала … Вру … У меня просто не получилось сказать первого нужного слова.

– Может и сейчас не стоит?

– Диана …

– Вадим, прости. Эта реплика из прошлого не имеет ничего общего с моим отношением к тебе. Мне холодно. Возьму такси.

– Не убегай так скоро. Заглянем в кафе?

– Я сделала свой выбор, Вадим. Он ждёт …

– Кто же он?

– Если бы знать … Прощай.

Я остался один на жёлтой парковой скамейке с массивными чугунными ножками в виде львиных лап. Огибая клумбу, Диана тряхнула влажными рыжими прядями и меня мгновенно укололо воспоминание о Лизе – сколь милой, столь и далёкой теперь.

– Постой, Диана, – крикнул я уже набегу.

Она услышала и остановилась.

– Телефон … Твой номер … Я запишу…

– Очень скоро я всё сменю. Я ведь уеду в другую жизнь.

– Ты не уедешь.

– Записывай скорее. Я действительно тороплюсь.

Она продиктовала мне одиннадцать обычных цифр, означавших для меня чуть ли не шифр её души, а девятка в конце почему-то вселяла надежду на нашу скорую встречу. Мы дождались такси и, сажая Диану на задние сиденья, я успел коснуться губами её прохладного (с крестовинкой бирюзовых жилок) запястья … Через несколько секунд она уехала, оставив на рукаве моей куртки две медные ниточки волос.

Город встречал моё появление приготовленным загодя ритуалом. На трамвайной остановке, безыскусно сложенной из силикатных кирпичей (ночном приюте бродячего люда) меня добросовестно обнюхал чёрный, неопределённой породы, собачий нос. Со стороны кленово-ясеневых прогалов в полтора окна посматривал купеческий особнячок: вздыхал и кланялся, кланялся и вздыхал.

«Оказаться под присмотром целого города! Неужели ему всё ещё интересен человек, постыдно бежавший милости этих реликтовых домов, улиц, площадей? Как много значительного, летописно великого легло на его чело задолго до меня. Зачем я нужен ему? Чего он ждёт, оборачиваясь любопытным прохожим или наблюдая за мной голубиным оком с классического фронтона?».

Трамвай плавно замедлил движение и я вышел на знакомой свежевыкрашенной остановке. Зайдя в квартиру, я тут же ощутил степень её одиночества. Тяжёлый застоявшийся воздух, словно неприветливый хозяин, рад был как можно дольше держать меня у порога. Я приоткрыл оконную секцию, нарушив тишину звуками вечернего полиса. Через час я мысленно обнаружил себя на шведском диване в компании «Любимого города». С первых же реплик и фотографий понял я, что за прелесть мне подсунули. Героями номера были четверо насильников, надругавшихся над девочкой-подростком. Самоуверенная журналистка, тщетно стараясь показать животную мерзость ситуации (работайте над стилем, дамы и господа!), написала сентиментальное приключение с позитивно-романтическим финалом: жертва становится директором московской фирмы V. На первой странице разворота святой отец тридцати четырёх лет от роду с тату-портретом кумира на розовой шее рассказывал, как поменял косуху на рясу, а байк на ортодоксальную «Ладу» десятой модели. На второй – прошлогодний выпускник психфака давал советы женщинам по охмурению богатеньким холостяков. Муарная шатенка на плохо сделанном рекламном фото, небрежно прикрывающая грудь газовой тканью, символизировала «Уют в вашем доме».

Газета переливалась улыбками простых дыбинцев, которые делились с миром впечатлениями от южного отдыха, кулинарными рецептами, народными средствами против геморроя. «Теперь банкир Гламазеев собирается ехать за очередной пивной кружкой в Индию» – последнее, что мелькнуло перед моими, пленёнными сном, глазами.