Винтовая лестница. Стена

И однако же, сидя там, в библиотеке, куда сквозь открытые окна проникал уличный шум, я ощущала, как многое становится на свои места. Он пробыл в тюрьме меньше трех лет из своего срока. Затем был выпущен под залог. Казалось, однако, что это его ничуть не обрадовало. Держался он совершенно безучастно, пока фотографы запечатлевали его при выходе из тюрьмы. После него он попросту исчез.

Я вновь просмотрела все материалы об этой истории, однако не нашла даже упоминания о Джульетте. Погибшую женщину звали Верна Данн, а ее дочь скончалась несколько часов спустя. По словам мужа погибшей, в тот воскресный вечер они возвращались домой из церкви и даже не видели машину, наехавшую на них. Были они, как я поняла, простыми богобоязненными людьми и, вероятно, никогда не слышали о Лэнгдоне Пейдже.

«Я даже не знаю, как это произошло, — сказал муж погибшей, лежа на больничной койке. — Мы были все вместе, Милли шла с мамой под руку. Й глаза у нас на месте были. А потом я услышал пронзительный крик Верны. И больше ничего не помню».

Однако были там кое-какие факты, заставившие меня задуматься. На том уик-энде присутствовали не только Марджори Пойндекстер и Говард Брукс. Была там и миссис Уолтер Деннисон. О чем это говорило? И говорило ли это вообще о чем-нибудь? По крайней мере теперь становилось понятным упорное нежелание Марджори установить личность Аллена. Возможно, она считала, что Джульетту убил он. В конце концов,

когда женщина доводит мужчину до пьянства, а затем и до тюрьмы…

Я вдруг почувствовала, что вся дрожу, несмотря на жару. А в общем-то, почему бы и нет? В то утро он находился на холме. Умел обращаться с лошадьми — одним из его любимых занятий было поло. Он вполне мог проехать верхом до Орлиной скалы, перекинув труп через седло. Кроме того, он когда-то любил ее, и не исключено, что он же ее и похоронил.

Я вспомнила о том заказе на цветы для кладбища и обхватила голову руками. Неужели все-таки это сделал он? Он ведь отрицал это, но обещал мне, что ни один невиновный человек не сядет на электрический стул. Вполне вероятно, что он убил ее и даже не чувствовал себя виновным. Тюрьма производит с людьми странные метаморфозы. Но в душе я не желала этому верить. Вспоминала его силу, его нежность, даже его юмор— и не верила.

Тем не менее против него будут весьма серьезные улики, когда его личность будет установлена и узнают о его связи с Джульеттой. Я представила, что сказал бы шериф. Это он и высказал на самом деле, только чуть позже и в несколько иных выражениях: «Он сходил с ума по ней, Марша, а мне и прежде доводилось встречать такую сумасшедшую любовь, переходящую в ненависть. Теперь возьмем Фреда Мартина. У него был выход— он мог откупиться. Ей нужны были только ее деньги. Но у этого Пелла, или Пейджа, или как его там еще—у него выхода не было. Для него все было кончено. Никто не мог вернуть к жизни тех погибших женщин. Это свойство человеческой натуры— винить кого-нибудь другого, когда не можешь взглянуть правде в глаза и взять ответственность на себя.

Катаясь верхом, она где-то встретила его и вернулась домой напуганная. Нет, не Фреда она испугалась. Она ведь уже сказала ему, чего хочет. Но Пелла она вполне могла испугаться. Чем больше я об этом думаю, тем больше склоняюсь к мысли, что она его боялась».

Но в истории этой, выражаясь его же собственными словами, было слишком много нестыковок и неувязок. Если все это было правдой, кто в таком случае напал на самого Аллена и увез его? Оставил его в больнице с двумя сотнями долларов в кармане и исчез?

На какое-то мгновение перед глазами моими вдруг возникла дикая картина: Сэмюэль Данн, тихий, незаметный штукатур, сидит в зале суда, все еще перемотанный бинтами. «Я услышал пронзительный крик Верны. И больше ничего не помню». Предположим, узнав, что Аллена выпустили под залог из тюрьмы, он последовал за ним на остров, застал его разговаривающим с Джульеттой и, пребывая в безумной ярости, убил не того человека? Однако я тотчас же отмахнулась от этого предположения. В его кротких показаниях не сквозило никакой жажды мести— лишь трагедия и тихая покорность судьбе. Провидение ниспослало ему это испытание. На все воля Божия.

Тем не менее я решила повидаться с ним. Записала его адрес, сдала подшивку, взяла такси и отправилась домой. Было уже поздно, и Мэгги, открывшая мне дверь, была буквально потрясена моим видом. Будучи шотландкой, она держится сурово, пока все идет хорошо, но превращается в само сочувствие, стоит беде постучаться в дверь. Итак, сейчас она бросила на меня один только взгляд и велела немедленно подниматься к себе.

— Примите ванну и укладывайтесь в постель, — сказала она, — а уж поднос с ужином я мигом приготовлю.

Она пустила воду в ванну и вышла из комнаты. Постель моя была уже готова, и я принялась раздеваться. И тут — виной всему была жара и эмоциональное истощение— я вдруг увидела, как пол вздыбливается мне навстречу, и тихо упала в обморок. Когда я пришла в себя, то находилась все там же, вода хлестала через край ванны, а в дверях стояла Мэгги с подносом в руках. 

ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ

Я пролежала в постели два или три дня. Наш городской доктор был в отъезде, и Мэгги привела приятного молодого врача с круглым невыразительным лицом и умными глазами, скрытыми под очками в роговой оправе. Он знал о неприятностях Артура — да и кто, собственно, не знал? — и, будучи мудрым человеком, решил разговорить меня.

— Почему бы не обсудить все это? — предложил он. — У меня сложилось представление, что вы слишком долго держали все в себе. Потому-то и получилась такая вот разрядка.

И я выговорилась. Рассказала ему практически все—с некоторыми оговорками, — начиная с того самого утра, когда мы с доктором Джеймисоном сидели в ожидании у начала верховой тропы, и кончая арестом Фреда Мартина. Затем довольно робко поведала ему кое-что и о странных звонках в Сансете. Казалось, его это заинтересовало, но отнюдь не удивило.

— Было бы сущим идиотизмом, — заметил врач, — считать, что нам известно абсолютно все о нашей вселенной. — И добавил, поднимаясь на ноги: — Когда-то у меня была старенькая бабушка. Столь же умная и проницательная, какими их обычно изображают; но если бы я сказал ей, что могу покрутить телефонный диск и услышать какого-нибудь человека, обычным голосом разговаривающего где-то в Москве, она бы тотчас послала за проповедником, чтобы тот прочел надо мной молитву.

Он ушел, оставив меня в замешательстве, но в то же время и успокоившейся.

Я быстро поправлялась. Мэгги усиленно пичкала меня и ухаживала, а в промежутках восстанавливала в доме некое подобие порядка. Мое психологическое состояние тоже улучшилось. Я стала меньше нервничать и дергаться. Теперь, увидев все это дело в более ясной перспективе, я была уверена, что Аллен невиновен. Зачем ему было убивать Джульетту? А если бы он сделал это, зачем ему было оставаться на острове? Он запросто мог скрыться, но, по-видимому, даже и не помышлял об этом.

Артур заехал навестить меня. Выглядел он получше, хотя все еще негодовал по поводу шутки, которую сыграла с ним Джульетта. Но обыск, учиненный в их бывших апартаментах наверху, озадачил его.

— Что там искали? — спросил он. — Там же не было ничего ценного, правда?

— Не было, если только Джульетта что-нибудь туда не засунула, — ответила я. — А она вполне могла, сам знаешь. Время от времени она сюда заглядывала и совершала обход всего дома.

— И что же она могла туда положить?

— Ну, возможно, какие-нибудь документы.

Он улыбнулся.

Все еще играешь роль детектива в юбке! — заметил он. — О каких документах ты говоришь?

— Допустим, она все-таки развелась с Фредом. Должно же у нее было иметься какое-то документальное подтверждение этого, ведь так?

Вид у Артура сделался печальный— так случалось всегда, стоило напомнить ему о Джульетте. Но он все-таки постарался сосредоточиться, мысленно вернувшись в те почти забытые годы, которые он прожил с ней.