Страница 99 из 122
Свобода совести, как она понимается либеральной идеологией, противоречит церкви именно тем, что предлагает наделить единичную личность свободой в религиозном мире, в мире, где есть только религиозные общины, а не отдельные личности. Верующий человек в мире религии живет не один на один с нею, а в обществе, в союзе верующих людей, в церкви, а потому, становясь членом церкви, он принимает на себя обязательства, дисциплину и учение общества, которое ему преподается как живая традиция, которой нужно следовать, а не которую нужно еще сотворить.
«Что такое церковь? — вопрошает епископ Иоанн (Соколов) и сам же отвечает: — Не собрание только верующих во Христа, а общество христиан, соединенных собою единством веры и духа, которое утверждено в точном, определительном исповедании Божественного учения. Не трудно понять, что тут не может быть места независимой свободе мнений или совести. Может ли какое бы то ни было общество держаться там, где входящие в него люди не обязываются, или не считают себя обязанными следовать общим правилам, а каждый из них может иметь для себя свои правила? И это — в пределах не частных, касающихся своих дел каждого, а именно в основных идеях общества, составляющих положительные цели его? А какие цели церкви? Сохранение в мире веры Христовой, распространение Евангелия, утверждение на земле благодатного царства Христова — и в нем освящение и высшее духовнонравственное совершенствование людей»{373}.
Отсюда, из цели проповедования православной веры всем народам во спасение и формируется отношение к другим вероисповеданиям, на основе не свободы совести, не индифферентного равного уважения всех, а деятельной духовной борьбы с неправосмыслием других религиозных систем, сопряженной хотя и с терпимостью к ним, но отрицанием за ними всяческой благодатности и спасительности, а значит, духовной вредности.
Так, например, говоря об апостольских постановлениях, владыка Иоанн (Соколов) подчеркивает: «Особенного внимания здесь требуют правила против религиозного общения христиан с иудеями, еретиками и язычниками. Какая мысль этих правил? Какой дух? Какая цель? В основе их ненадобно видеть нетерпимости, которую можно было бы объяснить только духом времени; в целях правил нет мысли произвести совершенное разобщение между людьми разноверными, мысли, которая происходила бы от религиозной суровости или от недостатка широты в любви христианской; также совсем нет в этих правилах и духа рабства, то есть нравственного порабощения человеческой воли игу внешнего закона, противовольно налагаемому на христианина из презрения к человеческой природе или ненависти в свободе. Основания и цели указанных правил — совсем другие, высшие: мы означим их одним общим названием — церковных. Нужно было утвердить новооснованную Христом церковь, дать ей прочные опоры, раскрыть и укрепить ее дух, оградить ее от всякого вредного влияния вовне, дать верный, твердый ход ее жизни к назначенным для нее свыше целям. В таких видах, кроме того, что нужно было определить, так сказать, каждый шаг юного общества христиан, определить верно и точно на пути духовного его развития, надобно было еще оградить в жизни их основания самого общества или точнее — общественности, так, чтобы это было бы действительно тело Христово и верующие были действительно живыми членами этого тела: ибо духовное преспеяние христиан и целого христианства в мире не иначе должно было и могло развиться, по мысли самого Божественного Основателя веры, как в образе и составе церкви, то есть именно духовного общества христиан, а не под видом отдельного воспитания в вере каждого христианина и всех — врознь. Что же для этой цели было нужно? Упрочить самыми крепкими связями единство веры и духа между христианами: иначе церковь не могла бы долго существовать в мире и назначение христианства не могло бы быть выполнено»{374}.
Священные права православия и охранение их государством. (О господстве православия в государстве.) Но перейдем к теме отстаивания православным государством священных прав церкви, которая издавна для сохранения своего мира, благоустройства и благочиния просила помощи у православного государства, когда собственные, собственно духовные, меры у церкви не достигали результата. Об этой охранительной помощи государства говорят многие церковные правила (Карфагенский Собор: правила 59, 69, 74,78,86; Антиохийский 5; Двукратный 9).
« Известно, — писал профессор Т. Барсов, — что по объявлении христианства господствующим вероисповеданием в империи государственная власть, в видах большого торжества христианской веры и большего успеха благотворного ее влияния на общество, предоставила церкви и в частности ее служителям разные преимущества и привилегии в гражданском и общественном отношении. От участия во всех этих преимуществах и привилегиях были совершенно удалены и исключены иноверцы и еретики, как приверженцы и распространители противного вере нечестия. Преимущества (постановил еще закон императора Константина), данные из уважения к религии, должны быть распространены только на чтителей православного закона. Что же касается еретиков и раскольников, то хотим, чтобы они не только были чужды этих преимуществ, но и несли различные повинности»{375}.
Права православной церкви в обществе, которые требуют охранения государственной властью, очень мудро сформулировал епископ Иоанн (Соколов). «Священные права церкви православной, первенствующей в обществе, — пишет этот знаменитый русский канонист, — требуют: 1) чтобы иноверные религии не имели права распространения между православными в обществе, где эта церковь должна господствовать и где, следовательно, это право для нее одной должно быть сохранено (Карф. 104, 105, 112); 2) чтобы иноверцы своими открытыми обрядами не производили соблазна и вреда для сынов церкви, особенно чтобы своим вмешательством или насилием не делали никакого замешательства в православной церкви, в ее собраниях, обрядах, управлении (Лаодик. 6. Тим. 9. Ал. 75. II Всел. 6); 3) чтобы намеренно не препятствовали распространению православной веры в своих обществах и свободному обращению к ней желающих из своих членов; 4) чтобы, не подлежа прямо внутренним законам православной церкви, касающимся только ее членов, не нарушали внешних, к ней относящихся постановлений, как-то: относительно ее мира, благочиния, прав гражданских (Карф. 104); наконец — 5) чтобы со стороны государства употреблены были надлежащие меры к предупреждению и пресечению всяких совращений в иноверие от веры православной (Карф. 69, 71, 95, 104, 120)»{376}.
Теперь посмотрим, каково было отношение православной церкви и государства к неправославным в сферах личной и общественной жизни. Для этого попытаемся выяснить, есть ли в Священном Писании какое-либо указание на отношение правоверных к иноверцам и иноземцам, и как этому соответствовала история православных государств.
Святитель Иоанн Златоуст утверждал, что «пророчества (ветхозаветные. — М.С.) имеют, между прочим, и такое свойство, что многое, сказанное об них (иудеях), исполняется и на других». Такое применение пророчеств основывается на словах Соломона: «Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, — и нет ничего нового под солнцем. Бывает нечто, о чем говорят: “смотри, вот это новое”; но это было уже в веках, бывших прежде нас… Что было, то и теперь есть, и что будет, то уже было, — и Бог воззовет прошедшее» (Еккл. I, 9,10; III, 15); и Апостола Павла: «Все происходило с ними (с древними израильтянами), как образы; а описано в наставление нам, достигшим последних веков» (I Кор. XX, 11,6—10; Рим. XV, 4).
Священное Писание, упоминая о пришельцах, то есть иноземцах, говорит, что «для вас, общество Господне, и для пришельца, живущего у вас, устав один, устав вечный в роды ваши; что вы, то и пришелец да будет пред Господом» (Чис. XV, 14—15). «Но, — толкуя это библейское место, говорит А.А. Сапожников, — уравнивая пришельцев с коренными жителями относительно прав, Священное Писание уравнивает их и относительно обязанностей, гражданских и религиозных. Другими словами — пришельцы должны были принимать и исповедовать религию коренных жителей»{377}.