Тайны русской империи

Карамзин и Забелин приписывали Софье большое влияние на Иоанна, Соловьев, Иловайский считали, что Софья ничего особенного не добавила к уже имевшимся историческим стремления московских государей.

«Высказывалось мнение, — писал исследователь этого вопроса Савва, — что благодаря браку с византийской царевной Иоанн III стал смотреть на себя как на наследника византийских императоров, в доказательство чего ссылались на то, что Иоанн III начал титуловаться царем и позаимствовал герб византийский, однако не было обращено внимания на то, что Иоанн III начал в некоторых случаях называть себя царем не после брака с Софьей, но после прекращения зависимости своей от Золотой Орды, что ни Иоанн III, ни Василий III не настаивали на признании за ними царского титула, что в отношении к подданным своим они не назывались царями, не титуловали их так и подданные, что никто из московских государей в доказательство прав своих па царский титул никогда не ссылался на получение права на это Иоанном III чрез брак с Софьей. Говорилось вообще о влиянии византийском, проникшем в Москву с появлением там Софьи, но точно не указывалось, в чем оно проявилось»{30}.

Великие князья московские обладали чувством большого государственного достоинства в отношении иностранных государей, что проявилось в их деятельности сразу после свержения татарского ига. Устами великого князя Василия Дмитриевича была высказана политическая программа для всех последующих московских государей — «мне имение собирать и возноситься».

Уже в 1489 году, отправляя посольство к «цесарю», великий князь Иоанн III наказал им в случае получения предложения выдать свою дочь за цесарского племянника отказать из-за несоответствия такого брака достоинству великого князя.

«Во всех землях то ведомо, а надеемся, что и вам ведомо, что Государь нага, Великий Государь уроженный изначала от своих прародителей; а и наперед того от давних лет прародители его по изначальству были в приятельстве и в любви с передними Римскими Цари, которые Рим отдали Папе, а сами царствовали в Византии, да и отец его, Государь нага, и до конца был с ними в братстве и в приятельстве и в любви, и до своего зятя до Ивана Палеолога Римского Царя; и такому Великому Государю как давати своя дочи за того Маркрабия?»{31}

Еще один пример понимания важности единовластия и единения земель. В 1496 году великий князь Иоанн III посылает посла к своему зятю великому князю Литовскому Александру и велит своему послу сказать наедине своей дочери следующее: «еси говорила… что князь велики [Александр] да и Панове думают, а хотят Жыдимонту дать в Литовском в великом княжестве Киев, да и иные городы. Ино, дочи, слыхал яз, каково было нестроенье в Литовской земле, коли было государей много; айв нашей земле слыхала сси, каково было нсстроснье при моем отце; а опосле отца моего, каковы были дела и мне с братьею, надеюся, слыхала еси, а иное и сама помнишь; толко Жыдимонт будет в Литовской земле, ино вашему которому добру быти?»{32}

Хорошо известно, что и многие иностранные дворы уже тогда начали понимать силу московских государей. Так, в грамоте 1514 года император Максимилиан I назвал великого князя Василия III «Цесарем Всероссийским»[2].

Принимая мысль о влиянии идеи византийской власти на московских государей, все же необходимо указать и на различие, на которое указывал профессор В.И. Савва.

«Различие, — писал исследователь, — в идеях власти московского царя и византийского императора, наглядно выражающееся в церковно-гражданских обрядах того и другого, весьма значительно. В Византии обряды эти выражали особое положение императора в церкви, как царя всех христиан, в Москве же в этих обрядах выражалась не столько высота власти царя, как государя русского, сколько глубина его благочестия. В Византии в этих обрядах император на первом плане, особенно в обряде, который совершался в неделю Ваий: он затемняет даже патриарха, в Москве наоборот — в тени смиренная фигура царя. И народ русский, видя царя своего в церковно-гражданских обрядах, скорее видел глубину его смирения, чем высоту его сана»{33}.

Уважение к особе государя в Московском государстве проявлялось, вообще говоря, гораздо более, чем в Византии, несмотря на все внешнее великолепие византийских церковно-государственных обрядов.

Идея «Москва — Третий Рим». В 1453 году турками был взят Константинополь, и последний император Византийской империи погиб при штурме. Московская Русь осталась единственным свободным православным государством. Впервые идея «Москва — третий Рим» была высказана старцем Филаретом в послании дьяку М.Г. Мисюрю Мунехину: «Яко вся христианская царства приидоша в конець и снидошася во едино царьство нашего государя, по пророческим книгам то есть Ромеиское царство. Два убо Рима падоша, а третий стоит, а четвертому не быти».

Это значение власти московских государей, положения в мире Московского государства понимали в том числе и в Европе.

Так, в 1473 году венецианский совет писал Ивану III, что Византийская империя «за прекращением императорского рода в мужском колене принадлежат Вашему Высочеству, в силу Вашего благополучнейшего брака с Софиею Палеолог».

Андрей Палеолог, брат Софии, наследник византийских императоров, в 1480 и 1490 годах бывал у великого князя Ивана III и предлагал продать свои права за деньги.

В 1519 году приезжал посол магистра прусского Тамберг и передавал послание папы римского, приглашал великого князя Василия III «за свою константинопольскую вотчину стоять и что время к тому удобное».

В 1576 году венское цесарское правительство предлагало Ивану Грозному союз для изгнания турок, «чтобы все царство греческое на восток солнца к твоему величеству пришло, чтобы Ваша Пресветлость были за восточного цесаря»{34}.

Официально статус московского государя как православного владыки подтвердил константинопольский патриарх. В 1561 году он утвердил Ивана Грозного в сане царя, как родственника византийских императоров.

Па этом фоне знаменитая сегодня формула старца Филофея (ок. 1465—1542), игумена псковского Елиазаровского монастыря, «Москва — третий Рим» — не была чем-то уникальным, необычным и уж тем более претенциозным.

Роль православной церкви в возрастании Русского государства лучше всех, пожалуй, охарактеризовал известный русский богослов архиепископ Никанор (Бровкович). Он писал: «Православная Церковь принесла на Русь из православной Византии идею великого князя как Богом поставленного владыки, правителя и верховного судии подвластных народов, устранив славяно-варяжскую идею князя как старейшего в роде атамана удалой, покоряющей огнем, железом и дубьем, дружины. Церковь перенесла на Русь из Византии идею государства с устранением варяжской идеи земли с народом, которую род может дробить без конца как удельную свою собственность. Церковь утвердила единство народного самосознания, связав народы единством веры как единокровных, единодушных чад единого Отца Небесного, призывающих Его Небесное Имя на едином языке, который с тех пор стал для всех славянских племен единым, родным и священным языком. Церковь создала сперва одно, потом другое дорогое для народа святилище в Киеве и Москве, закрепив там своим благословением, своими молитвами, сосредоточением там высших церковных учреждений, местопребывание всесвязывающей государственной власти. Церковь принесла на святую Русь грамоту и культуру, государственные законы и чипы Византийского царства. Единственно только Церковь была собирательницей разрозненных русских княжеств, разделенных еще более, чем старинные племена славянские, удельными усобицами. Единственно только Церковь спервоначала была собирательницей русских людей, князей, городов и земель, раздавленных татарскими погромами. Церковь выпестовала, вырастила слабого Московского князя сперва до великокняжеского, а потом и до царского величия. Пересадив и вырастив на Русской Земле идею византийского единовластительства, Церковь возложила и св. миропомазание древних православных греческих царей на царя Московского и всея Руси. Церковь же оберегла народ и царство и от порабощения игу ляшскому в годину смут самозванцев и общего шатания умов»{35}.

2

Петр I ссылался именно на эту грамоту, доказывая свои права на титул «Императора Всероссийского».

Что касается самого слова «царь», то в 1892 году знаменитый русский филолог академик А.И. Соболевский высказал свое суждение по поводу его этимологии. Он утверждал, что «слово цесарь, цьсарь, откуда у южных Славян и у нас царь, — слово, бывшее уже в IX в. народным болгарским и означавшее вообще государя. Переводчики Евангелия и других церковных книг постоянно употребляли это слово, когда речь шла о Государе, применяя его к Государям византийским, еврейским, персидским и т.д. Вместе с книгами слово царь, в значении государя, перешло от Болгар к Сербам и к Русским и у тех и у других быстро вошло в живое употребление». Соболевский А.И. видит здесь влияние скорее южнославянское с Афона, чем византийское.

Первым, по мнению А.И. Соболевского, писателем XV в., решившимся назвать московского великого князя «царем», стал Пахомий Серб. (Чтения в историческом Обществе Нестора Летописца. Кн. IV. С. 7.)