Жара

Вода засипела и заклокотала под крышкой, он снял чайник и залил растворимый кофе кипятком. Обхватив чашку рукой, не касаясь приклеенной ручки, направился затем в большую комнату и остановился перед опустевшим письменным столом. Он раскрыл ноутбук, посмотрел, не отрывая взгляда, на его свинцово-серый экран, закрыл опять. Провел указательным пальцем по фотографии, стоявшей рядом с лампой, по пыльным глазам, и отвернулся. Сел на кожаную софу, стал пить кофе, имевший горький, но приятный вкус. По чашке ползла капля, в самом низу она зависла, и он смахнул ее тыльной стороной руки. Потом громко откашлялся и испугался, услышав эхо, показавшееся ему более громким, чем обычно бывает в нежилых помещениях.

Он смотрел сквозь свое отражение в стеклянной двери. За Хазенхайде поднимался дирижабль, рекламируя пиво, казалось, лопасти воздушного винта баламутят ослепительно яркий солнечный блеск. Он вышел на балкон, уселся на складной стул и поставил чашку на столик, найдя свободное от птичьего помета местечко. Небо синее, ни облачка, и первые лучи солнца уже пробились сквозь дырявый водосточный желоб у него над головой — через несколько минут фасад дома будет залит ярким светом… Он закрыл глаза.

— Нет, нет и нет! Я тебе не половая тряпка, нечего об меня ноги вытирать, запомни это! Я не потерплю здесь весь этот сброд. Убирайтесь отсюда!

Бледная от гнева, маленькая Николь вышла на соседний балкон. Она бросила тетрадь и горсть цветных карандашей на пластмассовый стол, причем с такой силой, что карандаши подпрыгнули и с громким стуком скатились на цементный пол. Девочка влезла на мешок с цветочной землей и перегнулась через балкон. С мрачными мыслями на гладком челе она смотрела какое-то время вниз, беззвучно шевеля губами. Наконец она вытянула губки, выпустила длинную струю слюны и склонила голову набок, чтобы лучше слышать, как шлепнется внизу на асфальт плевок… Ни звука, она удивленно подняла брови и еще раз посмотрела вниз, обтерев сначала подбородок рукавом модного тоненького свитерка в желто-коричневую полоску. Де Лоо наигранно покашлял.

Она мгновенно обернулась.

— Симон! — Внезапная улыбка осветила ее лицо, глаза засияли. А над домом встало в этот момент солнце.

— Привет, Николь!

Она соскочила с мешка, быстро обошла стол.

— Я видела папу в телевизоре!

— Да что ты говоришь!

— Правда, правда, вчера вечером!

— Ну и как? Впечатляло?

Она подошла к боковой стороне балкона и отодвинула несколько горшков с бегониями.

— Сначала нет. Он стрелял в комиссара!

— О боже! Надеюсь, промазал?

— Да это никакой роли не играет!

— И то правда. У твоей матери снова танцульки и снова вечер танго?

Она захихикала.

— А ты откуда знаешь?

— Ну, видишь ли. Когда ты вчера стояла перед холодильником, я вытянул шею и заглянул к вам. Наверняка уже было одиннадцать, и тебе, собственно, полагалось находиться в постели. Однако кругом на ковре опять валялись растоптанные чипсы.

Ковыряя пальцем в носу, она медленно покачала головой.

— Вот и неправда. Жареный арахис.

— Ну, или так. Хочешь, давай сходим опять в гриль-бар поесть жареной курочки?

— Да! Да! — Раскрыв таинственно глаза, она указывала большим пальцем себе за спину и говорила шепотом: — Но только без этой!

Симон пожал плечами.

— Ну, если тебе так хочется…

Она очень серьезно кивнула в ответ, потом вдруг напряглась и показала пальчиком вниз.

— Смотри! — Над улицей летали по воздуху клочья пепла, как всегда в более теплое время года, когда тяги нет, а печки еще топят. — Смотри! Кто-то сжигает свадебное платье.

— Что сжигает? Как тебе могло прийти такое в голову?

— Не знаю. Но так говорят, когда летом по воздуху летает пепел. Послушай, мой папа выглядел в фильме даже лучше тебя. Правда, правда. С такими длинными кудрями, знаешь. Я нахожу, сверхсексапильно. И они не были такими, ну, как это… — Она обернулась назад. — Мама, как правильно сказать про твои волосы? Вперемешку с мукой?

В балконной двери показалась ее мать, отодвинувшая рукой в сторону полог из крупного красного бисера.

— Обязательно так кричать? Не с мукой, а с проседью. С какой это стати вы говорите о моих волосах?

— Даже и не думаем, — сказала девочка и подмигнула Де Лоо. — Мы тут флиртуем.

— Привет, Симон… Вот неожиданность. Давненько тебя не было видно.

— Привет, Дора. Красивая блузка…

Она оглядела себя.

— Серьезно? Кто бы мог подумать, а она такая старая. Знаешь, я надеваю ее только дома.

Дочка ехидно хмыкнула. Затем отвела прядь волос за ухо и сказала, оттопырив мизинец, кокетливым тоном:

— Ты так находишь, умопомрачительный мужчина? Знаешь, я надеваю ее только…

Мать, ухмыльнувшись, вышла на балкон, хотела схватить ее, но девочка проскользнула в комнату у нее под рукой и крикнула оттуда:

— Он меня пригласил! Только меня одну! Где моя голубая водолазка?

Женщина подошла к бегониям, обобрала увядшие цветки, зажала их в ладони.

— Этот чертенок слишком рано взрослеет, уже заглядывается на мужчин. — Она пристально смотрела на него, на открытый ворот рубашки, потом покачала головой, кивнув в сторону двери. — Как тебе нравится эта история со звонком, а?

Де Лоо усмехнулся.

— Ну что тут скажешь. Я потом найду его на блошином рынке.

Она скривила рот, кивнула с грустью.

— И снова, что ли, купишь? Ах, что говорить, здесь, на самом верху, уже не так надежно, как прежде. Тем более если живешь без мужчины и с ребенком. Любой алкаш безо всякого вваливается в дом. Позавчера на лестнице лежало собачье дерьмо, огромная куча. И что? Я кинулась к фрау Андерсен, стучу, трезвоню, поднимаю шум, а она даже не открыла мне. Так, только выглянула в маленькую щелочку. Обратитесь к Максу, сказала она, как всегда с палитрой в руке. И как сверкнет на меня глазами, словно кипятком обдала.

Она немного нагнулась вперед, округлившаяся грудь напряглась.

— Ты про выставку слыхал? Я думала, что рехнусь. На Фридрихштрассе! Это после стольких-то лет… Бог ты мой, может, ее картины, конечно, и заслуживают того. Мне они, по правде, ничего не говорят, но пожелать ей успеха все-таки можно, что ты скажешь? Да и в этот разваливающийся катафалк, может, будет тогда что вложить. Как ты думаешь, сколько времени я обиваю пороги, чтобы новую ванну поставили. Но у нее никогда нет денег. Или она только вид делает. Мне кажется, мы с тобой единственные, кто регулярно платит ей за квартиру. — Она показала на чашку. — Хочешь еще кофе?

Де Лоо встал, сложил стул, прислонил его к столу.

— Спасибо, Дора. Мне надо идти.

Она кивнула, слегка разочарованно вздохнув. Увядшие лепестки бегонии, которые она, раскрыв ладонь, выпустила из руки, медленно закружились между балконами, опускаясь на тротуар.

— Да, конечно, отказываешь мне, да я ничего другого и не заслуживаю. Tomorrow never happens, itʼs all the same fucking day, man[34], — знаешь, чьи это слова?

Де Лоо отрицательно покачал головой и вошел в комнату.

— Я тоже нет, — сказала она. — Забыла. А впрочем, что ты сейчас сказал, я тебя правильно поняла? Ты приглашаешь нас в гриль-бар?

Он кивнул.

— Как-нибудь потом. Я позвоню.

Она подняла руку, помахала ему.

— Ты всегда так говоришь.

Закрыв балконную дверь изнутри и снова погрузившись в тишину квартиры, он услышал звуки флейты, кто-то в доме сыграл всего несколько тактов. Он ополоснул в кухне чашку, вытер ее досуха бумажным полотенцем и поставил назад в полку с постеленной внутри и давно уже не новой фольгой — с рождественским рисунком.

Затем он вернулся в спальню, и снова, едва он только поставил ногу на первую половицу, открылась дверца шкафа, по-хозяйски заняв с душераздирающим скрипом свое законное место в комнате и выдав к тому же его отражение в зеркале, а Де Лоо посмотрел на пальто и платья в целлофановых мешках, на аккуратно сложенные стопочкой, с пожелтевшими газетами между ними, пуловеры, цветные коробки с нижним бельем и чулками, цепочки, платки и пояса, висевшие в мешочке перед зеркалом. Он протянул руку, взял одно из украшений, пощупал его пальцами. Это были высохшие и сморщенные, цвета зерен граната, слегка заигравшие на солнечном свету ягоды шиповника, нанизанные на золотую цепочку, и он снова прикрыл дверцу.

34

Хит Дженис Джоплин (1943–1970), рок-певицы 60-х гг. (англ).