Разведка продолжает поиск

Мы с Поповым направились к своим разведчикам. Догадывались, что в ближайшее время предстоит выступить на боевое задание. Но отдохнуть опять не удалось. Вскоре снова прибежал посыльный, командира и меня вызывали в штаб отряда.

Макар Филимонович распорядился готовить людей к маршу на боевую операцию, а разведке обеспечить головной дозор к деревне Косьтени, что неподалеку от шоссе Воропаево — Поставы. Именно здесь решили оседлать большак и удерживать его до подхода регулярных войск, не давая противнику отступать на запад.

Бригада вышла под вечер. Предстояло пройти около 30 километров, занять исходные позиции, а на рассвете встретиться с отступающим врагом. Через Дисну переправились в Василинах, где размещались отряды бригады имени С. М. Короткина, затем у деревни Детково приблизились к дороге на Козяны.

По большаку движения никакого не было, значит, с тыла удар нам не угрожал. По перелескам подошли к Косьтеням. В деревне все спокойно, но сюда уже отчетливо доносился шум и гул с шоссе, что вело на Поставы. Полным составом разведки пробрались поближе к дороге: по ней спешно и в беспорядке двигались неприятельские войска. Автомашины с орудиями ехали в два ряда, изредка проходили танки. Техника то и дело прижимала пеших к обочинам и даже сгоняла в кюветы. Изредка проезжали автомашины с зенитными установками, готовыми в любую минуту открыть огонь по самолетам или наземному противнику. Неподалеку от нас находилась железная дорога Воропаево — Поставы, оттуда отчетливо доносились паровозные гудки и какие-то взрывы. Пройдя вдоль шоссе вправо и влево, разведчики обнаружили окопы и бункера, в которых наготове сидели гитлеровцы. Видно, охраняли шоссе от партизан.

На рассвете неподалеку от нас прошло боковое охранение, но разведку не обнаружило. Здесь лес подступал к самому большаку, рельеф бугристый — о таком месте для засады можно только мечтать. Когда доложили обо всем Фидусову, он тут же повел нас к комбригу. Николай Александрович уже имел сведения от разведок других отрядов, и данные, полученные им о поведении противника, совпадали.

Рассвело. Над дорогой стояло облако пыли. Партизаны, вижу по лицам, как никогда, волнуются. Ведь предстоит тяжелый бой с регулярными фронтовыми, хорошо обстрелянными войсками. Эти от партизан не побегут, а скорее всего развернутся и вступят в схватку. Обидно умирать в такой радостный час… В поведении своих разведчиков в эти дни я заметил какую-то осторожность, граничащую чуть ли не с самосохранением. Многие прямо так и говорили: встретиться бы с Красной Армией, повидать родных и близких, а потом хоть к черту на рога! Вот поэтому люди несколько подавлены: нет обычных шуток, ухарства. Даже никогда не унывающий командир группы подрывников Павел Гаврилов приумолк. Он сосредоточенно связывал толовые шашки, готовил фугасы. Разведчики тоже молчали, вид озабоченный.

Тяжелы минуты перед боем, а перед последним — вдвойне. Не скрою, нелегки они были и для меня. Кому хочется погибнуть, да еще в конце войны! Наша семья уже заплатила большую цену: погиб отец, погибла сестра, а мать с двумя детьми скрывалась от расправы оккупантов и их приспешников. Не догадывается она о гибели Нины, не знает, где старшая дочь с мужем и малолетним сыном, жива ли средняя, Мария, ушедшая добровольно в армию. Не знает также ни обо мне, ни о Саше. Изнывает материнское сердце по каждому из нас. Как хочется встретиться с мамой, поговорить, как-то успокоить, приободрить!

Смотрю на командира: он тоже молча переживает. Больше года мы бок о бок сражаемся на самом острие — в разведке. Отлично понимаем друг друга с полуслова, с полувзгляда. Его тоже не балует судьба. Родные и близкие на Тамбовщине. С 1939 года не был на родине Иван Митрофанович. И там не знают, жив ли он. Письма-то писал, но ни слова в ответ.

Возвратился от шоссейки Иван Киреев. Там все по-прежнему, правда, движение стало интенсивнее, больше пошло техники — танков, артиллерии, автомашин с пехотой. Подошел к нам Александр Галузо. Он все время теперь с разведкой. Вскоре явился посыльный от Фидусова — тот требовал разведчика. Нужно было провести взвод Ильи Шевлюги к дороге. Значит, уже принято окончательное решение нанести удар. Илья Владимирович — человек неторопливый, рассудительный и хладнокровный. Высокий, стройный красавец с вьющимися волосами, он был душой подразделения, его любили партизаны за храбрость и смекалку в бою. Побеждал командир взвода умом, притом всячески оберегал своих людей. Проводить к большаку взвод Шевлюги послали только что возвратившегося оттуда Ивана Киреева.

Следом за этим взводом отправились и другие отряды. Словом, вся бригада начала подтягиваться к дороге, в том числе и мы.

Тем временем над дорогой появились наши штурмовики и начали обрабатывать шоссе. Над нами самолеты делали разворот и снова пикировали на дорогу, забрасывая ее бомбами, «эрэсами», непрерывно строча из пулеметов. Вдруг в том месте, куда только что ушел взвод Ильи Шевлюги, началась сильная перестрелка. Отчетливо доносились перестук нашего «дегтяря» и автоматные очереди. Через минуту вдоль всей дороги уже полыхал бой, били пулеметы, автоматы, рвались гранаты. По нас ударили из минометов, правда, мины рвались с большим перелетом.

Ответный сильный огонь так же прекратился внезапно, как и начался. Только изредка рвались одиночные мины да автоматные очереди слышались то в одном, то в другом месте. Враг не ввязывался в бой, лишь огрызался огнем, продолжая движение. Противник понимал, что, сцепись он с нами, на шоссе образуется пробка — отличная мишень для штурмовиков, да и отступление задержится.

Неожиданно к непрерывному гулу моторов на шоссе добавился какой-то надрывный стальной грохот. Доносился он с тыла. Фидусов с опаской прислушался. Затем приказал:

— Федотов, бери людей и жми навстречу. Узнай, что там такое. Может, немецкие танки.

Я взял с собой первых попавшихся на глаза ребят. Помчались на лошадях. Только выскочили из леса, как увидели пыльную тучу над дорогой, ведущей в Поставы. Не облако, а именно тучу, и отчетливо услышали лязг гусениц. В том, что шли танки, сомнения не было. Хотел послать Капитона Григорьева предупредить своих, но передумал. Танки, конечно, но чьи они? В таком случае спешить нельзя, надо выяснить.

Мы свернули с дороги, спешились. Коней оставили в кустах, а сами — к дороге. Вот из-за поворота вынырнул первый танк, за ним второй, третий, шестой…

Немецкие танки мы знали, но такие машины видели впервые. Вдруг головной танк остановился во впадине, тут же открылся люк башни и оттуда показался человек в черном танкистском шлеме. Он огляделся, видно, сверял местность с картой, и весело крикнул:

— Подготовиться, подходим к шоссе!

Голос-то родной, русский, и мы стремглав скатились к машине.

Танкист поднял автомат, властно окликнул:

— Кто такие?

— Партизаны! — кричу счастливым голосом. — Свои! Свои!

Танкист спрыгнул с башни, и я обнял его. Между тем замечаю: Капитон уже галопом помчался к своим. Молодец, сообразительный!..

Затем обнимаю других танкистов. Целуемся, жмем руки, а слов-то нет: огромная радость перехватила горло! Наконец объяснил:

— Там — наши. Никак не оседлать шоссе…

— Что ж, поможем! — и он вскочил на броню.

— Молодцы наши разведчики! Доложили точно, что партизаны здесь оседлают шоссе, — крикнул командир другому танкисту и залез в люк.

Машины тотчас же двинулись вперед. Пока мы подъехали к месту засады, они уже смели гитлеровцев с шоссе, гнали их по широкому лугу. Партизаны помогали им. А на дороге, в кюветах дымились искореженные автомашины, валялись трупы фашистов.

Движение по большаку было прервано. Часть наших танков пошла в сторону Постав, другая устремилась на Воропаево. Нам тут делать уже нечего, и отряды направились на свои прежние места. Настроение у всех было приподнятое, бодрое.

По пути в Жуковщину мы встретились с нашей армейской пехотой. Она — не та, что в сорок первом. Вся на автомашинах, хорошо вооруженная, продвигалась в сопровождении танков и под прикрытием с воздуха.