Страница 37 из 63
Надоело ему это спокойное скитание: нет ни романтики, ни опасности, ни риска, нечем похвалиться перед товарищами. И Виктор стал проситься на боевое задание. Сначала командир посылал его проводником с группами партизан, а затем — с подрывниками: водил их к «железке» или шоссейной дороге. Это уже было дело! Здесь ему приходилось рисковать, быть в опасности. И ответственность большая. Ведь от проводника во многом зависит успех операции. Благополучно подведет к железной дороге — слетит эшелон под откос. Заминируют шоссе — взорвется автомашина вместе с фашистами. Это ж здорово!
Все тропинки-стежинки в округе Виктор знал как свои пять пальцев, и вскоре его закрепили проводником за диверсионной группой Алексея Лютикова. Они ходили на «железку» почти каждый день, и все — в разные места. Остановятся в каком-либо кустарнике недалеко от насыпи или выемки, а с наступлением темноты — туда. Сделают свое дело — и быстренько в сторонку, переднюют — и опять в дороге. Эта группа спустила под откос 11 эшелонов!
Не всегда, правда, все удавалось, были и срывы. Однажды Виктор повел группу подрывников, чтобы спустить эшелон возле самой Оболи. Шли по глубокому оврагу между деревнями Фермой и Левшами. Только приблизились к речке — а по ним огонь из бункера. Еле ноги унесли. Ни Виктор, ни кто другой из партизан не знал, что бункер построили всего день назад…
А в январе сорок четвертого, когда мы встретились в очередной раз, Виктор Пузиков рассказал про случай, происшедший совсем недавно, уже нынешней зимой.
После оттепели землю прихватил мороз, наст стал твердым, хоть боком катись. Словом, идти было легко, не то что в осеннюю слякоть или в метель. Юный партизан решил повести подрывников по оврагу, что между Крупенино и Тупичино. За Крупенино как раз находилось то место «железки», куда направлялись партизаны.
Поначалу все шло как по писаному. И в клетчинском леске не нарвались на засаду, и удачно прошмыгнули шоссе Полоцк — Оболь. Двинулись дальше. Виктор, как всегда, впереди, подрывники — в полсотне шагов, на расстоянии видимости. Луна светила — хоть иголки собирай! И вдруг паренек заметил на своем пути пни. Что такое?! Откуда они? Раньше тут не стояло ни одного деревца, даже кустика в помине не было. Может, сбился с пути? Осмотрелся: нет, шел точно по маршруту. Значит, что-то не то, и Виктор подал сигнал партизанам. Те залегли, а он — вперед. В это мгновение засвистели пули, над ним и по сторонам, аж волосы стали дыбом. Это ожили «пни»…
Виктор упал, но тут же подхватился, бросился к своим. Подрывники тоже открыли огонь. Паренек бежал что было духу. Когда оглянулся, кто-то догонял его. Известно для чего: взять живым!
— Ах ты, гад, так тебе и дамся! — вырвалось у Виктора.
На бегу он выхватил гранату, рванул чеку, а граната возьми да и выскользни из руки…
Не успел юный партизан сообразить, что делать, как за спиной раздался взрыв. В тот же миг его швырнуло на снег, а над головой взвизгнули осколки.
— И даже, представь, Михаил, ни капельки не царапнуло. Везучий я!
Пузиков от души смеялся, и я радовался за него, везучего.
А теперь, спустя почти полгода после нашей первой встречи, лежали мы с Виктором на мокром и грязном, перемешанном снарядами и минами апрельском снегу на лугу между Ляхово и Красным. Говорить не могли: страшно громыхало вокруг. Однако вскоре огонь ослабел, и Пузиков, кивнув на прощанье мне головой, бросился догонять своих партизан. Через какую-то минуту сзади его вспыхнул столб разрыва. Виктор судорожно схватился за голову и на моих глазах стал как-то неуклюже оседать на землю. К нему подбежали Мария Дементьева и несколько партизан, подняли и понесли из-под огня.
«Везу-учий», — с горькой досадой вспомнились его слова, сказанные не так давно.
Нам тоже надо было спешить занять свой участок обороны, поэтому, не обращая внимания на артиллерийский и минометный огонь, мы где перебежками, а где ползком бросились в мертвое пространство и рванулись к Быстрикам…
Снова встретился я с Виктором Пузиковым только в сентябре 1945 года, когда сам уже работал в Оболи. Встретил его случайно. Виктор шел в… школу. В ту самую, Обольскую, которую не успел окончить до войны. Встретились мы как старые знакомые. Долго говорили о военных днях, вспоминали друзей, товарищей, разные боевые эпизоды. Рассказал он и о своей дальнейшей партизанской судьбе.
— Когда после страшного разрыва за спиной пришел немного в себя, схватился за голову. Хочу сдернуть кубанку, а не могу, и в тот же миг обожгла мой затылок страшная боль. И тут же сзади на кубанке моя рука коснулась куска еще теплого металла. Случилось неимоверное: осколок снаряда прошил кубанку, пригвоздив ее к голове. Вот почему и держалась так крепко… Кричу партизанам: «Вытащите осколок!» Никто не может осмелиться. Тогда Мария Дементьева, которая когда-то упросила командира отряда принять меня в разведку, ка-ак рванула осколок, и я потерял сознание…
Очнулся Виктор уже в деревне Гомель, в партизанском госпитале. Сильно болела голова. Долго его лечили наш доктор Михаил Семенович Федура и сестрички. И во время тяжких и опасных переходов они были с ранеными, спасали их как могли. Он же, Михаил Семенович, привез Виктора вместе с другими тяжело раненными на партизанский аэродром в Плино, чтобы отправить за линию фронта. Но в это время к самолету подвезли тяжело раненных партизан из Смоленской бригады: они нуждались в неотложной операции. Поэтому Виктора Пузикова оставили на следующий рейс. Однако следующего рейса не было: аэродром захватили каратели.
Вот так Виктор остался в своем отряде, у того же самого доброго Михаила Семеновича Федуры. Это благодаря ему, партизанскому медику, и постоянным заботам сестричек он выжил, смог стать на ноги и активно продолжать борьбу с врагом до полного изгнания оккупантов с территории Белоруссии.
В настоящее время Виктор Митрофанович Пузиков — профессор, живет в Минске, преподает в одном из высших учебных заведений нашей столицы.
В обороне
Вторая линия нашей обороны начиналась от деревни Усвица 1-я, расположенной на берегу Западной Двины, и тянулась через Кисели, Муравец, Быстрики и Батярщина. Далее, к юго-западу, сдерживала натиск гитлеровцев бригада В. В. Мельникова. На новом месте, как и на прежнем, были заранее вырыты окопы, траншеи, пулеметные гнезда, ходы сообщения. Правда, местность здесь пересеченная: то взгорки, то лощины, много речушек, соединяющих небольшие озера. Но лесов не было, один кустарник, и это могло сдерживать маневренность, да и в случае летной погоды партизаны оказались бы живой мишенью для вражеских стервятников.
В тот день, после боя на Залуженской горе, гитлеровцы больше не наступали. Дело шло к вечеру. Партизанам предстояло привести в порядок всю линию обороны. Нашу разведку снова отправили в поиск. Требовалось определить, что представляют собой вражеские тылы. Однако ни группа Ивана Митрофановича, ни моя так и не смогли просочиться через передний край гитлеровцев. Везде нарывались на плотные заслоны, на частые посты и пикеты. Противник, как говорится, не спал в шапку, чувствовалась фронтовая выучка.
Всю ночь вражеская линия освещалась ракетами, коротко, но часто били пулеметы, и разноцветные трассы торопливо неслись к нашей траншее.
Чуть передохнув, часов в одиннадцать мы с Поповым пришли в штаб бригады. Там уже был Фидусов: видно, пожалел нас будить и сам доложил о неудачной разведке. Поэтому Николай Александрович Сакмаркин спросил прямо:
— Так и не удалось просочиться? Да-а, сплошной стенкой пошли…
Он задумался, потом, резко тряхнув головой, сказал, обращаясь к Антону Владимировичу Сипко, видно, продолжил разговор, прерванный нашим приходом:
— Хотя и фашистов положили порядком, но, если будем так воевать, ты прав, комиссар, останемся без командного состава…
Мы поняли, о чем шла речь: только за первый день блокады, по предварительным данным, 27 убитых и 34 раненых. Погибли шесть командиров и политруков. Среди них Михаил Аржевников, Михаил Смольников, Василий Кусакин, Григорий Скориков… Тяжело ранены начальник штаба бригады имени К. Е. Ворошилова Петр Пузиков и пять командиров взводов — И. Конюхов, Ф. Демидов, А. Лемнев, С. Баев, П. Иванов. Все командиры — люди опытные, кадровые военные, и горечь комбрига была для нас ясна без комментариев.