Страница 36 из 38
Оказывается, жених с невестой ездили в Большие Катки звонить родителям и вернулись оттуда автобусом — минут десять назад я видел на шоссе его светлые лучики-пики. Утреннее блаженное состояние с них сошло, они стали нормальными людьми. Рита была молчалива, как всегда, а Слава весел.
— Золотчишки захотелось? — говорил он. — Гробницу Чингисхана копаете? Смотри, Рита, стоило только нам на день оставить их без присмотра… Нет, Борька, ты прямо как мальчишка…
Но тем не менее и он, и Рита тоже включились в дело. Отобрали у нас с Сашкой лопаты и ударили по кургану, словно хотели наверстать все то, что потеряли за день на раскопках. Мы с Сашкой сидели на краю совсем уже приличной ямы и весело канючили вполголоса:
— Маленьких обижать! Отдайте лопату!
Прошло, наверное, еще полчаса, не больше, когда рыжий Митяй вскрикнул в яме:
— Ой!
— Что там еще? — сурово спросил Боря.
— Лопата стукнула во что-то твердое.
— Пусти!
Боря посветил фонариком, ничего не увидел и ударил ломом. Послышался глухой звук. Сердце у меня радостно екнуло, я схватил Сашку за руку.
— Кажется, деревянная камера, — произнес Боря сдавленно.
Он сильно ударил ломом еще раз, еще, и вдруг лом провалился в пустоту — Боря выпустил его из рук. Мы все отчетливо слышали, как там, внизу, лом звякнул, стукнувшись, вероятно, о камень.
В лихорадочной спешке очистили дно ямы. Мы с Сашкой сгребали землю прямо руками. В круглом пятне света карманного фонарика появилось полусгнившее дерево.
— Балка! — сказал Боря.
— Горбыль, — сказал рыжий Митяй.
Да, Митяй угадал, это был горбыль. К счастью. Потому что если бы балка, пришлось бы бежать в лагерь за подмогой; без лома нам самим балку ни за что бы не поднять.
С горбылем тоже управлялись долго, хотя он и основательно прогнил. Пришлась подкапывать яму с одного конца. Наконец подняли. Светили вниз фонариком, но ничего не видели, кроме ровного земляного пола.
— Взрослому не пролезть. — Слава измерил растопыренными пальцами ширину отверстия. — Ну, пацаны, требуется доброволец. На жизнь иль на смерть идущий.
— Я! — выдохнули разом Сашка и рыжий Митяй.
Я отстал от них на полсекунды. Ровно столько мне потребовалось, чтобы справиться со страхом, который лез на меня из черной дыры в земле
— И я тоже.
Боря посветил фонариком нам в лица. Я зажмурился.
— Сашка! — сказал Боря.
— Но почему… — начал я.
— Цыц! Мы же договорились!
Сашку обмотали веревкой, другой ее конец держали Боря и Слава.
Сашка присел на край отверстия, сунул туда ноги, потом осторожно протиснул туловище.
— Теперь подымай вверх руки. Смелее, смелее, мы же держим! — командовал Боря. — Глаза закрой, наберешь в них земли.
И вот уже Сашка там, внизу. Боря подал ему фонарик. Мы все прильнули к отверстию.
— Ни с места без команды! — Боря отсюда, сверху, управлял Сашкой, как роботом. — Зажги фонарь. Так. Теперь осмотрись. Только ничего не трогай, слышишь? И не пугайся, если увидишь скелеты.
— Никаких здесь скелетов нет, — донесся из-под земли глухой Сашкин голос.
— А что есть?
— Ничего нет, пусто… Хотя нет, вот стол.
— Стол?! — поразился Боря.
— Ну, не настоящий стол, а пень и на нем плаха деревянная.
— А на плахе что?
— Свеча.
— Не может быть!
— Влезай сам, увидишь.
— Подай ее сюда. Только осторожно. Она может рассыпаться.
Боря опустил руку в отверстие. Когда вытащил, я включил свой фонарик-жучок.
Боря держал огарок свечки. Самой обыкновенной белой свечки, которую мама зажигает на кухне, когда неожиданно гаснет электрический свет.
— Ты что-нибудь понимаешь? — растерянно спросил Боря у Славы.
Тот тронул свечу пальцами:
— Кажется, стеариновая.
— В том-то и дело. Девяносто копеек пачка.
Лица у них вытянулись. Я спросил:
— А вдруг какое-нибудь великое открытие?
— Прямо переворот в науке, — сказал Слава. — Гунны лопали свечи вместо конфет.
— Коробка! — услышали мы снизу голос Сашки.
— Какая там еще коробка? — Боря нагнулся над отверстием.
— Картонная. Из-под обуви. Сейчас… «Цебо. Чехословацкое изделие. Размер: сорок один с половиной. Цвет черный», — прочитал вслух Сашка. — Открыть?
— Открой! — Боря переглянулся, со Славой.
— Разве тогда была Чехословакия? — спросил я. — Разве тогда люди носили ботинки?
Ответил рыжий Митяй:
— А то нет! Что они, по-твоему, босиком бегали? Летом еще можно, летом даже здорово, а зимой как, в снег?
— Что молчишь? — крикнул Боря. — Что там в коробке? Говори же!
— Бляшки какие-то. Медные, что ли. И пластинки, тоже медные… Ого! — неожиданно услышали мы.
— Что случилось? — встревожился Боря.
Сашка молчал.
— Эй! Сашок!
Молчание.
И вдруг веревка задергалась.
— Тяните! — закричал Сашка. — Тяните меня! Золотая гривна! Та самая! Вот она, вот, я держу ее!
— Толик! — Боря дышал быстро и прерывисто. — Сейчас же за Владимиром Антоновичем. Бегом, слышишь!
Он и Слава взялись за веревку…
Наш физкультурник упрекает меня, что я медленно и тяжело бегаю. Посмотрел бы он, как я несся по сонной деревне! Ветер свистел в ушах, темные дома бежали навстречу и исчезали один за другим за моей спиной. Кажется, я даже не касался ногами земли, а проносился над ней, как самолет на бреющем полете.
Я летел с такой скоростью, что не успел посторониться, когда на моем пути неожиданно вырос человек. Врезался в него, мы оба свалились на землю.
— Извините, извините, — пробормотал я, вскакивая на ноги и потирая ушибленное плечо.
Мужчина тоже поднялся.
— Несется, как паровоз, — ворчал он. — Ослеп, так — нет?
Савелий Кузьмич!
— Я… Я не хотел… Я случайно.
— Ты, сынок? — только теперь он узнал меня и страшно удивился. — Откуда так поздно?
Я не удержался, выпалил:
— С Чертова кургана! Мы его разрыли. Никаких там нет привидений.
Зачем скрывать? И так завтра вся деревня узнает.
— Постой, сынок, постой…
— Некогда мне! — крикнул я уже на бегу. — За дядей Володей надо.
Возле самого входа в палатку я зацепился за веревку и рухнул на брезентовую крышу, чуть не сорвав с кольев наше жилище. Дядя Володя еще не спал, только расстилал свой мешок.
— Золотая гривна! Золотая гривка! В Чертовом кургане! Скорее! Скорее!
Он мгновенно все сообразил:
— Веди!
По дороге я, задыхаясь от бега, стал довольно бессвязно рассказывать, как Сашка нашел в кургане сначала огарок, потом коробку из-под чехословацких ботинок, а потом и гривну.
Дядя Володя схватил меня за руку, посмотрел как-то странно:
— Слушай, а тебе не приснилось? В детстве иногда такие сны бывают — еще реальнее, чем наяву.
— Что вы, дядя Володя! — возмутился я.
Но когда мы прибежали на Чертов курган, я и сам подумал: может, мне, правда, приснилось? Потому что никого на кургане не было. Ни Бори, ни жениха с невестой, ни Сашки, ни рыжего Митяя. Никого, ни единой души. И только черная яма под ногами немножко меня успокоила. Не мог же я ее вырыть во сне!
— Толька! — послышался вдруг Сашкин голос снизу, от забора.
Я обрадовался:
— Где ты?
— Иди сюда, к калитке. Там открыто.
— А Волк?
— В сарай заперли…
Сашка ждал нас возле калитки, мигая фонариком, чтобы мы не блуждали в темноте.
— Почему ты здесь? — спросил дядя Володя.
— Все здесь… Ой! — спохватился Сашка. — Вы же еще ничего не знаете! Из погреба тети Поли вел ход в курган. Он был весь заставлен досками, но милиция все равно нашла.
— Милиция? Какая милиция? — Дядя Володя смотрел на меня строго. — Почему ты мне ничего не сказал про милицию?
За меня ответил Сашка:
— А он сам не знал. Только убежал за вами, приехала их машина.
Мы опустились в погреб по шатким скрипучим ступенькам, Сашка светил фонариком нам под ноги. Пахло кислой капустой и еще чем-то прелым, противным. У стены, против входа, грудились доски, старые, серые, с обломанными концами. А рядом с ними в стене зияло отверстие. Довольно большое, я бы мог пройти почти не сгибаясь.