Странствия дракона

— Я никогда не встречала мужчину, с которым могла бы… могла бы… — Ф'нор не разобрал ее тихий шепот. — Пока не увидела тебя. И я не хочу, чтобы другой владел мною… я буду словно замороженной… и не сумею вернуть Вирент обратно! — Ее слова были как вопль отчаяния. — Я люблю ее, и когда она взлетит, я не смогу… Я думала, что мне удастся, но теперь я знаю… нет, я… я…

Девушка попыталась вырваться, но Ф'нор даже одной рукой легко удержал ее. Внезапно она сникла в его объятиях.

— Значит, ты боишься потерять Вирент… Но любовь драконов отличается от человеческой. В такой момент мы живем их ощущениями, мы сами становимся драконами… и тут нет выбора. — Ф'нор крепко держал ее, чувствуя, что девушка старается отпрянуть от него, словно он стал ей так же противен, как и неизбежно надвигающиеся события. Он подумал о всадниках Южного, о Т'боре и тоже вздрогнул от гнева и отвращения. Люди, привыкшие потакать изощренным вкусам Килары, могли нанести непоправимый вред этой невинной девочке.

Ф'нор бросил взгляд на низкое ложе и поднялся, прижимая Брекки к груди. Он шагнул к постели, потом замер, услышав чьи-то голоса, доносившиеся с опушки. Сюда могли войти.

Все еще удерживая девушку одной рукой, он понес ее к выходу, не обращая внимания на гневные протесты. Видимо, Брекки разобралась наконец в его намерениях. Позади хижины Ф'нора, рядом с лежбищем Канта, была прогалина, заросшая высоким и мягким папоротником. Там им никто не помешает.

Ф'нор хотел быть нежным с ней, но девушка сопротивлялась с неожиданным ожесточением. Брекки твердила, что они разбудят спящую Вирент, молила не трогать ее. Отбросив нежность, Ф'нору пришлось стать настойчивым и жестким — но в конце концов, когда Брекки сдалась, ее страсть поразила Ф'нора. Казалось, их драконы тоже включились в любовную игру.

Ф'нор приподнялся на локте и осторожно отбросил пряди влажных, перепачканных соком папоротника волос с закрытых глаз девушки. Лицо Брекки стало спокойным, безмятежным — и горячая волна благодарности затопила Ф'нора. Мужчина никогда не знает заранее, как отзовется женщина на его любовь; слишком часто многообещающие намеки флирта в реальности оказываются чистым блефом.

Но Брекки и в любви была такой же искренней, такой же отзывчивой и щедрой, как и во всем остальном; в ее наивном неведении таилось больше чувства, чем в ухищрениях самой искусной женщины, когда-либо встречавшейся Ф'нору.

Веки девушки поднялись, и на долгий миг ее глаза задержались на лице Ф'нора. Затем она со стоном отвернулась, избегая его пристального взгляда.

— Ты ни о чем не жалеешь, Брекки? — шепнул он с раскаяньем в голосе.

— О, Ф'нор, что же я буду делать, когда поднимется Вирент?

Ф'нор чертыхнулся, затем, помолчав, стал нежно баюкать прильнувшее и нему податливое тело. Он проклял про себя те различия, что существовали между Вейром и холдом, но пульсирующая боль в руке напомнила ему, что разница между всадниками была не меньшей. Ф'нор ясно понимал, что традиции и обычаи Племени Дракона, которые он почитал всю жизнь, теперь встали между ним и Брекки. Он проклял их и себя, осознав наконец, что его неуклюжие попытки помочь девушке могли ее окончательно погубить.

Почти инстинктивно его сумбурные мысли достигли Канта, и Ф'нор попытался прервать контакт. Кант не должен подозревать, какое сожаление сжимает сердце всадника из-за того, что его дракон не был бронзовым.

«Я так же велик, как самые большие бронзовые, — заявил Кант с нерушимым спокойствием. Странная интонация промелькнула в его ментальном сигнале — словно дракон слегка удивился, что должен напоминать своему всаднику такой очевидный факт. — Я силен, достаточно силен, чтобы обогнать любого из здешних бронзовых.»

Восклицание Ф'нора заставило Брекки повернуть голову.

— Верно! Почему бы Канту не полететь за Вирент! Во имя Золотого Яйца он может обойти любого бронзового! Даже Орта, если как следует постарается!

— Кант полетит за Вирент?

— Конечно.

— Но коричневые не летают с королевами. Только бронзовые могут… Ф'нор крепко обнял Брекки, пытаясь передать девушке охватившее его ликование, облегчение и пьянящую радость, которую не мог выразить словами.

— Только по одной причине коричневые не летают с королевами — они меньше. Им не хватает выносливости для брачного полета с золотой самкой. Но Кант велик. Он самый большой, самый сильный, самый быстрый коричневый на Перне. Понимаешь, Брекки?

Внезапно тело ее ожило. Надежда вернула краски лицу девушки, блеск ее зеленым глазам.

— Такое когда-нибудь случалось?

Ф'нор нетерпеливо встряхнул головой.

— Пришло время отбросить те обычаи, что мешают нам. Почему бы не начать с этого?

Он снова начал ласкать ее. Брекки не сопротивлялась, но глаза ее оставались печальными, а тело застывшим.

— Я хочу, Ф'нор… О, как я хочу тебя… — прошептала она. — Но холод охватывает меня… холод сжимает мое сердце…

Он поцеловал ее — долго, страстно — без колебаний используя любую уловку, чтобы пробудить девушку.

— Брекки, прошу тебя…

— Испытать счастье… что в этом может быть плохого, Ф'нор? — снова шепнула она; тело ее затрепетало.

Всадник снова приник к ее губам, призывая на помощь весь опыт, полученный в десятках случаях встреч, всю силу любви, которая должна была навек соединить его с Брекки телом, душой и мыслями. Именно навек — он чувствовал, знал. И коричневый дракон подтвердил это.

Килара кипела от ярости, когда мужчины, оставив ее на поляне, двинулись прочь. Волнение и гнев помешали ей найти подходящие слова, но она сделает так, что эти двое еще пожалеют о своих словах! Она еще отплатит Ф'лару за потерю королевы файров! И с Т'бором она тоже сведет счеты! Он посмел сделать ей выговор в присутствии Ф'лара — ей, Госпоже Южного, в чьих жилах течет благородная кровь властителей Телгара! О, Т'бор пожалеет об этом! Они оба пожалеют! Она им еще покажет! Исцарапанная рука горела. Боль напомнила Киларе, что у нее были и другие причины для недовольства. Где эта соплячка? Где Брекки? Куда все подевались — в то время, когда Вейр должен быть полон людей? Почему все ее избегают? Ну где же наконец Брекки?

«Кормит ящериц. И мне тоже надо поесть». — Тон Придиты был так сух, что Килара, словно пробудившись, удивленно посмотрела на свою королеву.

— Ты неважно выглядишь, — сказала она. Поток мысленных проклятий и брани, которую Килара посылала своим обидчикам, прервался, уступив место привычным заботам о самочувствии Придиты. Женщина инстинктивно ощутила, что не должна разрывать эмоциональной связи со своим драконом.

Ну, что ж, она не горит желанием лицезреть тупую крестьянскую физиономию этой Брекки. И ящериц она тоже не хочет видеть! Во всяком случае, не сейчас. Ужасные создания, неблагодарные! И, вдобавок, лишенные настоящей чувствительности. Эта маленькая тварь должна была понимать, что никто не собирается причинить ей вред… она хотела только показать ее.

Придита приземлилась на площадке кормления так резко, что Килара вскрикнула от пронзившей руку боли. Слезы выступили на ее глазах. И Придита тоже?

Но королева, не обращая на нее внимания, полурасправила крылья, прыгнула к жирному самцу и принялась насыщаться с такой жадностью, что Килара невольно позабыла о своих обидах. Покончив с первым животным, Придита набросилась на второе. Королева действительно была голодна, и Киларе пришлось признать, что последнее время она стала пренебрегать своими обязанностями. Внезапно ей тоже захотелось есть; она представила себе, что второй самец был Т'бором, третий, в которого вонзила зубы Придита — Ф'ларом, а завершившая обед крупная самка — Лессой. К тому времени, когда Придита насытилась, раздражение Килары утихло. Она вернулась в королевский вейр вместе с Придитой и долго скребла и чистила ее, пока кожа дракона не стала отливать ярким золотом. Наконец, свернувшись на скале, нагретой солнцем, довольная Придита задремала, и Килара почувствовала, что искупила свою вину.