Страница 19 из 25
— Ссать, что ли? Так ты, давай, ссы! Отвернусь! Прямо здесь вставай и ссы!
— Да нет. Я посмотреть. Интересное название.
Обходчица стояла в метре от меня. Но орала так, будто я нахожусь на другом конце платформы.
— Чего тут интересного-то? Даже вокзал на дрова разобрали. Ты лучше иди в вагон греться. А то сейчас внутри будет холоднее, чем на улице.
Ждать следующий город, следующую остановку, пассажиры начинали сразу же, как только мы отъезжали от предыдущей. Они сверялись с расписанием, выглядывали в окно, делали вид, что все еще живы. В поезде, идущем неделю, доходящем с Тихого океана почти до Атлантики, делать больше нечего.
В расписании часы прибытия на станции были указаны по московскому времени. Местное выставлять было бесполезно, потому что менялось время иногда трижды за сутки. В туалете рядом с купе проводников я нашел объявление:
Уважаемые пассажиры!
Огромная просьба: по большой нужде в этот туалет не какать. Стенка не герметичная, и запахи идут к нам в служебку.
В вагоне несли службу две проводницы. Одна работала днем, а вторая ночью. В меру сил проводницы боролись с веселыми экологами. Когда состав делал большую остановку на станции Чернышевск-Забайкальский, проводница успела привести с перрона наряд милиции, а милиционеры составили на экологов рапорт и оштрафовали их на $30.
Проводница инкриминировала экологам конкурс на самый громкий свист, который проводился у них в купе в полчетвертого утра, и то, что парни всю ночь ходят к ней в купе, чтобы сообщить, что следующий танец — белый. Экологи не отрицали своей вины.
Когда милиционеры выходили из вагона, я стоял снаружи и курил. Мне было видно, что полученный с дебоширов штраф они по-братски разделили с проводницей: $15 ей, $15 себе.
5
А за пару недель до того, как оказаться на Дальнем Востоке, я ездил в Москву, чтобы поучаствовать в телешоу «Большая стирка». Программа входила в десятку наиболее рейтинговых на отечественном ТВ. Каждый вечер по будням тысячи тысяч домохозяек щелкают пультиком по кнопке ОРТ и вздыхают: «Ах, Андрей Малахов!.. Какой обаяшка!..»
Мне трижды предлагали поучаствовать в шоу. Два раза я сумел-таки вывернуться и не поехать. На третий раз вывернуться не удалось.
Голос редакторши «Стирки» ворковал в телефонной трубке:
— Приезжайте. Вас покажут по телевизору. Вас станут узнавать на улице. Вы будете знамениты и богаты. Зачем вам отказываться, а? Приезжайте!
— Но я не хочу, чтобы меня узнавали на улице.
— Прекратите! Все хотят, чтобы их узнавали на улице. Все хотят быть богатыми и знаменитыми. Приезжайте.
Я — человек мягкий. А когда томный девичий голос обещает все на свете и за счет встречающей стороны, отказаться вообще сложно. Я купил билеты в Москву и поехал становиться знаменитым и богатым.
Всю дорогу в поезде я думал о том, что как все-таки быстро меняется значение слов. Вот, например, «неудачник». Еще десять лет назад оно означало всего лишь парня, постоянно проливающего себе кофе на брюки. А сегодня — это матюг. Страшное оскорбление. Сегодня это слово означает, что свою жизнь вы прожили зря. Что вы упустили свой личный шанс стать богатым и знаменитым.
6
Телецентр в Останкино — место с атмосферой. Заходишь в лифт, видишь знакомое лицо, автоматически открываешь рот, чтобы поздороваться, и, только произнеся «Здра…», понимаешь, что никакой это не знакомый, а, например, ведущий ток-шоу Владимир Соловьев.
На вокзале меня встретил водитель. В руках он держал бумажку с крупно написанной моей фамилией. Водитель был заспанный. Он отвез меня в Останкино и попытался сдать на руки редактору «Большой стирки», но в такую рань никакого редактора на месте еще не было, и мы полтора часа подряд просто стояли перед дверями и курили сигареты.
Вход в здание перекрывали арки-металлоискатели и двое постовых с автоматами. Арки выглядели неприступными. Водитель махнул рукой и объяснил, что на самом деле они не работают. Возможно, автоматы у постовых тоже были игрушечными, но без пропуска лезть на них грудью я все равно не стал.
Потом редактор все-таки появился. Я прошел внутрь здания. Больше всего в громадном Останкино мне понравился буфет на первом этаже.
Звезды экрана сидели за столиками и громко обсуждали дико секретные сплетни. Те, кто звездой пока не являлся, просто стояли кольцом вокруг и глотали слюнки. Слева от буфета находился мужской туалет. Вместо туалетной бумаги там лежали жесткие, крупно нарубленные листы бумаги. Возможно, это все, что осталось от сенсационных сценариев.
Сами съемки шоу начались в 16.00. То есть ровно в тот момент, когда я, разбитый после ночи в поезде, мечтающий о душе и чтобы снять наконец ботинки, все-таки стал засыпать.
Сперва восемнадцать дублей подряд снимали аплодисменты зрителей. Во всех телевизионных шоу самое главное — аплодисменты восторженных зрителей. Звезда нисходит к простым смертным, и те теряют сознание от восторга.
В этот раз публика попалась тупая. Сознание терять отказывалась. В ладоши хлопала вяло.
— Всех вышибу из зала к едрене-фене! Уроды! Хлопаем, я сказала!
Хлоп-хлоп-хлоп.
— Девицы! Кто состроит самое эротическое рыло, крупный план гарантирую! ХЛО-ПА-ЕМ!
Хлоп-хлоп-хлоп.
— Ты! Да, вот ты! Встал и пошел отсюда вон! Остальные хлопаем! Хлопаем!
— А почему вон?
— Рожей не вышел!
— А можно…
— Я СКАЗАЛА ВО-О-ОН!
Режиссерша багровела шеей и орала. Прекрасный, загримированный и нарядный Андрей Малахов стоял здесь же. Он не обращал внимания на то, что происходило вокруг. Стоял и пил коку из баночки.
Я отошел в сторону и прислонился к стене. Мимо, толкаясь и наступая мне на ноги, прошагали три практически голые девицы. Со здоровенными бюстами и эротическими татуировочками на ягодицах. Я чувствовал запах их духов. Духи нравились мне даже больше, чем то, что удавалось рассмотреть.
Малахову передали, что это пришла группа «ВИА Гра». Он сказал: «О!». С того места, где я стоял, мне было слышно: телезвезда завел с киевскими певичками светскую беседу и для начала поинтересовался, а кто у них, украинок, самый любимый писатель? Тарас Бульба?
Потом начали снимать героев шоу. Жмущуюся в угол кучку растерянных людей. В том числе меня. Сам момент съемок запомнился мне смутно. Я просто вышел в студию, сощурился от света прожекторов, сел на диванчик. Малахов о чем-то меня спросил. Я что-то ему ответил.
Зал был полон людьми, которые отложили все свои дела ради того, чтобы поучаствовать в съемках шоу. Несколько десятков человек строили рожи и вели себя как полные кретины, потому что режиссерша обещала: обладатель самой идиотской физиономии будет снят крупным планом. Получит причитающиеся ему десять секунд славы. Перестанет считаться неудачником. Станет удачником.
Никогда в жизни больше не соглашусь сниматься ни в одной телепередаче — обещал я себе. Да меня и так, наверное, больше не позовут. И вообще: едучи в пятнадцатом вагоне Транссибирского экспресса, думать об этом совсем не хотелось.
7
На самом деле Транссибирским экспрессом я поехал специально. Можно ведь было купить билет на самолет и через девять часов оказаться дома. А вместо этого я неделю подряд тащился через бесконечную родину, проехал ее всю, с востока на запад. Мне хотелось почувствовать это расстояние на себе. Попробовать одним словом сказать: какая она, страна, в которой я живу.
Где-то к шестому дню езды я понял, что это невозможно. Страна оказалась слишком большой, чтобы ее можно было втиснуть в одно-единственное прилагательное. Девять часовых поясов, сто сорок миллионов человек, а сколько людей — столько и вариантов счастья. Те, кто приехал сниматься в «Большой стирке», хотели стать богатыми и знаменитыми. Монголы в мохнатых шапках мечтали вырастить такого скакуна, чтобы когда-нибудь он все-таки обогнал поезд. А проводнице из моего вагона хотелось, чтобы пассажиры не какали по большой нужде в туалет за стенкой. Не может быть в мире такого порядка, чтобы он устроил всех. Как сделаешь счастливым и рыжеусого майора, и телеведущего Соловьева, и перегонщика ворованных машин, и путевую обходчицу из поселка Ерофей Павлович? Что одному из них хорошо, для трех других — смерть. Но при этом (думал я) суть моей веры как раз и состоит в том, что Бог даст каждому из нас счастье, которое устроит всех.