Страница 13 из 25
Один раз Эник все-таки попробовал завести беседу:
— Во-он тот изгиб реки видишь?
— Ага. Вижу.
— Там в прошлом году грузовой вертолет упал.
— Да?
— Восемь мужчин умерло. Разбились они. А знаешь, что хорошо?
— Что же тут может быть хорошо?
— Хорошо то, что вертолет вез шоколадки «Сникерс» и водку в баночках. Как называется?
— Джин-тоник?
— Да! Отличный напиток! Двенадцать тонн водки и шоколадок! Наша бригада всю зиму вокруг этого места кочевала. Каждый день кушали и выпивали… Хорошо нам было.
3
До самого Нарьян-Мара снегоход добрался к пяти часам утра местного времени. День был серый, пасмурный. Этот день начался три недели назад, а закончиться должен был к середине августа. Тусклое солнце висело над Нарьян-Маром и недовольно морщилось. Солнцу предстояло, не заходя, освещать эту дыру еще несколько месяцев подряд.
Сам город немного напоминал Флоренцию. Нарьян-Мар тоже можно было весь обойти за полчаса. Правда, это было единственное сходство. Пойти некуда. Заняться нечем. Полдня я просто просидел на берегу северной реки Печеры. Около двух часов пополудни съел купленную еще в Перми банку ананасов. А около четырех почитал оставленную кем-то газету «Комсомольская правда» двухнедельной давности. От ананасов руки у меня стали липкие, а от газеты грязные.
Идти было совершенно некуда. Я смотрел на воду и думал о том, что за последние две недели видел не меньше десяти сибирских, уральских и приполярных городов. И все они по внешнему виду совсем не отличались друг от друга. Пять улиц вдоль и семь поперек. Почему так? Вон в Канаде или Австралии тоже просторы. Но там каждый городок или регион — совершенно особый мир. А у нас, куда ни приедешь, основной архитектурный стиль — тюремного вида бараки.
Чтобы считать задание немецкой газеты полностью выполненным, мне оставалось проехать километров двести вниз по реке — и все. Там лежит Северный Ледовитый океан. Проблема состояла в том, что никакого регулярного сообщения с побережьем океана не было.
У самого берега болтался на привязи сгнивший, проржавевший дебаркадер. Чтобы попасть на борт, нужно было пройти по хлипким доскам и немного поперепрыгивать по здоровенным автомобильным покрышкам. К дебаркадеру была пришвартована хлипкая лодка. Толстый одышливый мужчина пытался вручную завести мотор и оглушительно матюгался. Я спросил, не прокатит ли он меня? Я заплачу.
— Мне твои деньги не нужны. Хочешь, садись, так поедем.
— И куда вы направляетесь?
Мужчина произнес длинное эвенкийское название местности. Мне оно ни о чем не говорило.
— Далеко это?
— Нет. Не очень. Трое суток ходу.
(Трое суток? На этом дырявом ведре? Он что, серьезно?)
— И что там?
— А ничего. Тундра! Дом, в котором я живу. И еще два дома.
— А обратно вы меня потом привезете?
— Чего же привезти? Привезу. Только следующей осенью. Раньше от нас никто в город не поедет.
Я понял, что пора возвращаться домой.
4
Всю дорогу в самолете я составлял план. Прикидывал, что именно напишу мюнхенской газете. Мне хотелось куда-нибудь съездить — и вот, съездив, я наконец возвращался. Я был преисполнен ощущениями.
В Москве со здоровенного «Ил-86» я пересел на маленький «Ил-18». Очередь на посадку состояла из опрятных людей в модной одежде. А я был пыльный, небритый и усталый. В Петербурге самолет приземлился в шесть вечера. Дома я был около семи.
На улице, разумеется, шел дождь. Вечный петербургский дождь. Какая Тыва? Какое Заполярье? Все это дезинформация. Нет и не может быть на свете ничего, кроме этого вот дождя. Этот дождь вечен и всеобъемлющ. Он был всегда и будет везде.
Почему-то мне казалось, что, едва я нажму на звонок, дверь распахнется и жена бросится мне на шею. Но звонить пришлось долго. Потом жена наконец открыла. Плечом она прижимала к уху телефонную трубку и вытирала мокрые руки кухонным полотенцем.
Вытянув губы («Целую!»), она махнула рукой («Давай! Проходи!») и глазами показала, что секундочку — сейчас доболтает с подружкой и придет. Я прошел в собственную прихожую. За две недели отсутствия я успел забыть, как она выглядит.
На кухне тесть, взобравшись на табуретку, чинил карниз. Пока меня не было, с карнизом что-то случилось, и тесть специально приехал к нам в гости, чтобы его починить.
— Приехал? Привет! Где был?
— Я был в…
— Прости, не подашь молоток? Ага, спасибо… А теперь во-он тот гвоздик.
— Который гвоздик?
— Вон лежит.
— Пожалуйста.
Положив трубку, жена вернулась на кухню. Поцеловала меня в щеку. Сказала «привет» и спросила, привез ли я подарки.
— Какие подарки? Ты хоть приблизительно представляешь, где я был?
Жена сказала, что не представляет. Но я ведь сейчас ей все расскажу, да? Еще она спросила, буду ли я пить кофе.
— Наверное. Да, буду. Точно! Я выпью кофе. Ведь там, откуда я приехал, сейчас глубокая ночь.
Жена сказала: «Да?»
— Представляешь, там есть места, где до сих пор лежит снег! Огромные сугробы снега! Некоторые я вот этой рукой трогал сегодня с утра! А еще…
Жена еще раз сказала: «Да?».
— Пока я добирался до Печерской губы, то…
Жена сказала, что, ах, как это здорово! Ее муж добирался до Печерской губы! А вот к кофе у нас ничего нет. Может, я схожу? Все равно переодеться я еще не успел. Что именно купить в магазине, она мне сейчас напишет.
Я вернулся в прихожую, натянул перепачканные сибирской грязью ботинки и сходил в магазин. Неужели на свете существуют места типа Саянского хребта или Эвенкийской тундры?
Пока мы пили кофе, я еще два раза пытался рассказать жене о том, где был. Жена ответила, что классная руководительница старшего сына очень хотела бы меня видеть. На этом фоне мои заполярные истории выглядели бледненько.
— Что-то серьезное? Пока меня не было, этот парень сжег школу?
Мы поговорили об учебе старшего сына, потом поговорили о здоровье младшего сына и о том, что на улице уже жарко, так что неплохо бы купить ребенку летней одежды, всяких там футболочек и шортиков, потом тесть дочинил карниз и тоже попил с нами кофейку, хотя время-то уже позднее, от кофе он может потом и не заснуть, но за компанию все равно попьет, а кстати, и расскажет, как недавно с соседом по лестничной площадке собирался сходить в баню.
Путешествовать сегодня — самый модный вид досуга. Всем хочется куда-нибудь ездить, самоутверждаться, самореализовываться, проживать жизнь с толком, оставлять след на земле. И я тоже хочу того же самого. Но чем чаще я уезжаю из дому, тем меньше понимаю зачем. Мужчины — до старости дети. Жизнь они придумывают себе, как сценарий приключенческого кино. Хотя реальная жизнь — вот. Там, где живет твоя семья. И никакой другой жизни не бывает. Настоящая жизнь протекает рядом с ребенком, которого никто кроме тебя не поцелует. Рядом с женой, которой никто кроме тебя не прибьет карниз. А Ледовитый океан… это ведь просто миф… кто его вообще видел, этот океан?
Только совсем уже вечером я переоделся в старые домашние джинсы и, вымотанный (впервые за последние две недели вымотанный почти до обморока), упал на диван, чтобы посмотреть телевизор.
В телевизоре шло шоу «Кто хочет стать миллионером?». Костлявый телеведущий Галкин спрашивал у очередной крашеной дуры в шиньоне: куда она потратит деньги, если миллион достанется ей?
«Я стану путешествовать. Знаете, я всегда хотела путешествовать. Побывать в каких-нибудь романтичных необжитых местах… например, за Полярным кругом… или в центре Азии… Господи! Как я завидую тем, кто там побывал!»
Июнь
1
В Москве приятель на машине забрал меня с Ленинградского вокзала. Всю дорогу он злился и махал руками: неправильно я живу. Вот он живет правильно, а я — нет.
«Это твоя петербургская лень! Провинциальное желание до обеда валяться в постели, а потом сидеть в „Идеальной чашке“ и болтать о всякой фигне! Делом надо заниматься! Понимаешь? Де-лом!»