На ее условиях

— Какая жалость. У меня другие планы на этот вечер.

— Ты должен там быть! Твое отсутствие будет преднамеренным оскорблением для семьи!

Алесандер вздохнул, внезапно устав подначивать мать. Конечно, он собирался на эту вечеринку. Маркел де ла Сильва был хорошим человеком, достойным уважения. Не его вина, что его дочь пошла в загребущую маменьку.

— Разумеется, я там буду. Но скажи, какое слово из «я ни за что на свете не женюсь на Эзмерельде» ты не поняла?

— Да-да, ты сейчас так говоришь, но больше никого подходящего просто нет, а рано или поздно тебе придется выполнить свое предназначение как единственному наследнику поместья Эскивель. — Его мать перестала притворяться, что объединение двух семей этим браком было ее конечной целью. — Когда ты это, наконец, поймешь?

— Я не могу дать тебе тот ответ, который ты хочешь услышать, но уверяю тебя, Madre, когда я наконец решу жениться, ты узнаешь об этом первой.

После этих слов его мать ушла, вся негодование в холеной оболочке, и ее парфюм и раздражение витали в воздухе еще долго после того, как за ней закрылась дверь. Алесандер стоял у того же большого окна, в которое недавно смотрела Изобель, но, в отличие от нее, он наслаждался видом. Лес шелестел на острове Санта-Клара, на горе Ургуль возвышалась статуя Христа, благословляющего Сан-Себастьян, и вместе с горой Игельдо это был роскошный фон для лучшего пляжа Европы.

Алесандер купил эту квартиру несколько лет назад, не глядя, после очередной ссоры с матерью. В то время ему просто нужно было убежище подальше от фамильного имения в Гетарии. Как выяснилось, он получил больше, чем просто убежище в двадцати минутах езды. Он получил самый лучший вид из окна на город.

Сегодня белый изгиб пляжа был менее людным, чем месяц назад, в самый разгар лета. Большинство туристов по мягкой сентябрьской погоде предпочитали прогулки по Конче купанию в море.

Со вновь разгоревшимся желанием Алесандер пригляделся к пляжу. Бланка любила проводить дни напролет на горячем песке, покрываясь загаром. И преуспевала в этом, насколько он помнил. Жаль, что его мать не понимала преимущества длинных загорелых ног перед чистотой ковров.

Алесандер обвел взглядом пляж. Возможно, Бланка сейчас где-то там. Достав телефон, он пролистал контакты в поисках ее номера. Изобель, должно быть, заплатила ей приличную сумму, чтобы сохранить в тайне новость о ее столь внезапном уходе. Но если Бланка все еще где-нибудь поблизости…

Почти нажав на вызов, он задержался, потом вернул телефон в карман. О чем он думал? Когда она ждала его прихода здесь, в его квартире, это было одно. Звонить ей было бы совсем другим делом. Он же не хотел, чтобы у нее появились не те мысли, верно? К тому же ее время и так подходило к концу, и Бланка знала это. С самого начала он ясно предупредил ее, что через три месяца ей предстоит искать другое место работы. Что, вероятно, объясняло, почему она ушла так тихо — она всегда знала, что это место было временным.

Все же Алесандер недовольно ворчал, стаскивая галстук: помимо грядущих хлопот с поиском новой уборщицы сегодня ему предстояло обойтись холодным душем.

Глава 2

Идея была не просто безумием. Она была бредом.

Симона стояла спиной к заливу и смотрела вверх, на здание, в котором жил Алесандер Эскивель. Ледяные мурашки бежали по ее спине, несмотря на теплые лучи осеннего солнца. Конечно, его квартира была на самом верху, как положено небожителю. Снизойдет ли он хотя бы до того, чтобы впустить ее, не говоря уже о том, чтобы всерьез рассмотреть ее предложение? Это была самая безумная идея в ее жизни. Над ней будет хохотать весь Сан-Себастьян. Вся Испания!

Симона почти развернулась, чтобы сбежать, добраться по пляжу Де-ла-Конча до автобусной остановки и до Гетарии, до убежища в домике деда. Почти.

Но какие еще у нее варианты? Быть осмеянной в городе и покинуть страну с позором лучше, чем ничего не делать. Ничего не делать значило сидеть и смотреть день за днем, как жизнь ее деда неумолимо движется к концу. Ничего не делать не было вариантом. Больше не было. Она не могла хотя бы не попробовать.

Симона глотнула соленого воздуха. Морской бриз, игравший складками ее любимой юбки, нес ароматы чеснока, помидоров и жареной рыбы из прибрежного ресторана. Желудок Симоны протестующе заурчал. Она не могла вечно стоять на обочине этой дороги. Скоро ей нужно было возвращаться в дом деда, готовить ужин. Она сказала Фелипе, что хочет купить кое-что для паэльи. Он будет волноваться, что внучка так задерживается.

Внезапно густой поток машин расступился, и ноги сами понесли Симону через дорогу. И чем ближе она подходила к зданию, тем величественнее казалось оно и тем нереальнее — ее план.

Должно быть, она сошла с ума. Это никогда не сработает.

Алесандер едва вышел из душа, когда прозвучал дверной звонок. Он обернул полотенце вокруг бедер, гадая, что могла забыть его мать. Но нет, Изобель не была склонна предупреждать о своем приближении, особенно с тех пор, как сын одолжил ей ключ от квартиры, который она привычно забывала вернуть.

Так что Алесандер решил игнорировать звонок и дернул с крючка еще одно полотенце, чтобы вытереть волосы. Он работал в офисе в городе или в фамильном имении в Гетарии, никто не навещал его в этой квартире без приглашения. Но звонок прозвучал снова, на этот раз дольше, настойчивее, в явной попытке привлечь его внимание.

Алесандер перестал вытирать волосы и задумался. Что, если Бланка ждала его возвращения, держась подальше от его матери? Она знала сроки его поездки, знала, что он вернется сегодня.

«Как удачно», — подумал он. Если она пришла сама, то не будет ждать от этой ночи ничего сверхобычного. Почему бы не получить удовольствие еще раз, в память о старых временах? А завтра или на следующий день он скажет ей, что более в ее услугах не нуждается.

— Бланка, hola, — сказал он в интерком, чувствуя первые искры возбуждения и радуясь, что сэкономит время на раздевании.

— Это не Бланка, — сказал хрипловатый голос, неуверенно запинаясь об испанские слова. — Это Симона Гамильтон, внучка Фелипе Ортксоа.

Алесандер молчал, пытаясь сложить факты в голове. У Фелипе есть внучка? Старик был его соседом, но не то чтобы они дружили. Алесандер потер лоб, вроде бы припоминая что-то о дочери, которая вышла замуж за австралийца и погибла сколько-то месяцев назад. Похоже, от нее осталась дочь. Что ж, это объясняло, почему девушка так коверкает испанский.

— Что вам нужно? — спросил он на английском.

— Пожалуйста, сеньор Эскивель, — отозвалась она со вздохом облегчения. — Мне нужно с вами поговорить. О Фелипе.

— Что насчет Фелипе?

— Могу я подняться?

— Нет, пока не скажете, в чем дело. Что такого важного случилось, что вы хотите попасть в мою квартиру?

— Фелипе, он… В общем, он умирает.

Алесандер моргнул. В поместье ходили слухи, что старик нездоров, и Алесандеру было его жаль, но Фелипе был стар, так что новость не стала таким уж сюрпризом. И Эскивель все еще не понимал, как это касается его.

— Мне жаль это слышать, но чего вы от меня хотите?

Он мог слышать шум вокруг нее: семья из квартиры ниже возвращалась с пляжа, мать ругала детей за натащенный песок, отец ворчал, утомленный так называемым отдыхом, и, вероятно, мечтал о тишине своего офиса. Гостья попыталась сказать что-то сквозь этот гвалт, вздохнула и повысила голос:

— Можно я поднимусь и все объясню? Обсуждать это через интерком очень неудобно.

— Я все еще не понимаю, что могу сделать для вас.

— Пожалуйста. Я вас не задержу. Это очень важно.

Для нее — может быть. Сколько Алесандер его знал, Фелипе был сварливым стариком и за все это время не приложил ни малейшего усилия, чтобы как-то сократить дистанцию между их семьями — результат какой-то давней ссоры. С другой стороны, отец Алесандера за всю свою жизнь этого тоже не сделал. Жаль, что его уже не было в живых, когда некий удачливый игрок постучал в дверь Алесандера и предложил ему акры виноградника, которые выиграл у Фелипе в карты. Эскивель-старший годами пытался купить эту землю.