Страница 13 из 94
С расширением сообщества планха региональные круаты начали выбирать делегатов на годовой круат, который собирал жителей более обширной территории. Годовые круаты, в свою очередь, посылали представителей на Верховный, всепланетный, круат, который собирался раз в шесть лет или при каких-либо чрезвычайных обстоятельствах. На каждом уровне избирались лица, ведущие круат — виваны. В их задачу входило толкование законов (то есть обычаев, прецедентов, решений) и разбор всех накопившихся дел. Однако эта система была не совсем советской, поскольку каждый свободный взрослый мог участвовать в круате любого уровня.
На Терре этот порядок не прижился — он там возник было когда-то, но закончился кровью. Но ифриане не так многоречивы, как терране, не так суетливы, не так поддаются нажиму и не так нуждаются в жизненном пространстве на протяжении своей истории. Благодаря современным средствам связи, компьютерам, хранилищам информации и учебной технике система круатов распространилась по всей планете, а потом и по всей Сфере.
Но в процессе развала общество столкнулось с проблемой администрации. Нужно было финансировать некоторые общественные работы. Каждый нот вносил свой вклад на эти цели, но средствами этими должен был кто-то распоряжаться. Следовало пресекать действия, представляющие угрозу для природной или социальной среды, какую бы выгоду ни извлекали из таких действий отдельные ноты. Но машины принуждения у ифриан не существовало, да им и в голову не пришло создать ее как таковую.
Вместо нее мало-помалу сложилось следующее: если неповиновение становилось угрожающим, виваны соответствующего круата налагали на виновных оэрран. Это решение принималось после глубоких раздумий и с самыми торжественными церемониями. Означало оно призыв ко всем, проживающим на определенной территории, во имя собственных интересов и особенно во имя чести поднять оружие против ослушников.
В прежние времена оэрран, наложенный на чот, означал конец этого чота — всех оставшихся в живых обращали в рабов, имущество делилось между победителями. Позднее оэрран стал ограничиваться арестом и изгнанием названных лидеров — но он по-прежнему оставался вопросом чести. Если оэрран отвергали, как случалось, если вина, по мнению большинства, не соответствовала жестокости наказания, объявившим его виванам не оставалось ничего, кроме самоубийства.
Вследствие особенностей ифрийского характера оэрран у них работал не хуже, чем полиция у людей. Если твое общество, человек, не совсем разложилось — часто ли ты обращаешься в полицию?
Ни одному из тех, кто знал Лио с Каровых Озер, даже в голову бы не пришло, что он говорит несерьезно, угрожая разорвать Авалон пополам.
Глава 6
Там, где могучий Стрелец впадает в залив Кентавров, стоит второй город Авалона — единственное, кроме Грея, поселение, которое заслуживает этого названия. Кентаври возник как речной, морской и космический порт, промышленный и торговый центр — и потому с самого начала стал человеческим городом, подобным многим городам Империи: многолюдным, оживленным, шумным, веселым, слегка порочным и порой опасным. Бывая здесь, Аринниан становился Кристофером Холмом — как по имени, так и по поведению.
Теперь он был тут по оборонным делам. Он не удивился, когда его назначили начальником западнокоронской службы гражданской обороны, когда эта служба кое-как сложилась, в их обществе семейственность была нормой. Удивляло его скорее то, что он неплохо справлялся и ему это даже нравилось — это ему-то, всегда презиравшему «стадного человека»! За какие-то несколько недель он наладил учения во всем своем районе и заложил основы штаба, связи и снабжения. (Помогало, конечно, то, что очень многие авалонцы были страстными охотниками и часто собирались вместе для облав, а Смута оставила по себе память, которую нетрудно было оживить; и главное, всегда можно было посоветоваться с Дэниелом.) Такие же службы гражданской обороны возникали повсюду. Западной Короне надо было согласовать действия с Морским Братством, и для этого созвали конференцию. Она поработала плодотворно и, в общем, оправдала надежды, которые на нее возлагались. После нее Аринниан сказал:
— Грилл, а не пойти ли нам куда-нибудь отпраздновать? Боюсь, теперь нам нескоро представится случай. — Говорил он это не под влиянием порыва — он обдумывал эти слова последние пару дней. Табита Фолкейн улыбнулась:
— Конечно, Крис. Все куда-то идут.
Они шагали по улице Жизнецвета, держась за руки; стояла субтропическая жара, и он чувствовал, как смешивается их пот.
— А… а почему ты почти всегда называешь меня моим человеческим именем? — спросил он. — И говоришь со мной на англике?
— Потому что мы с тобой люди. Нам не хватает перьев, чтобы говорить на планха так, как надо. А почему ты против?
Он не сразу нашел слова для ответа. «Такой прямой вопрос оскорбителен, только очень близкий друг может его задать. Да нет, она, видно, снова забыла о том, что она птица».
— Посмотри — и поймешь почему, — сказал он, обведя рукой широкий круг. И спохватился, что сам не слишком-то вежлив.
Но девушка не обиделась. Улица шла вдоль канала, засоренного отбросами, загроможденного баржами, зажатого стенами грязных десяти — двенадцатиэтажных домов, что уходили высоко в ночное небо. Звезды и белая половинка Морганы меркли перед блеском, огнем, сиянием и свечением кричащих вывесок: ГРОГ-ГАВАНЬ, ТАНЦЫ, ЕДА, НАСТОЯЩАЯ ЗЕМНАЯ ЭРОТИКА, ДОМ ВЕСЕЛЬЯ, ПОСЕТИТЕ МАРИЮ ХУАНУ, ИГРА, ОБНАЖЕННЫЕ ДЕВУШКИ, ССУДЫ, ПОКУПАЙТЕ… ПОКУПАЙТЕ… ПОКУПАЙТЕ. Мостовые были загружены машинами, на тротуарах толкались пешеходы: моряк, пилот, плотогон, рыбак, охотник, фермер, проститутка, секретарша, пьяный, еле стоящий на ногах, еще пьяный, наступающий на блюстителя порядка, тощий, заросший оборванец, проповедующий на углу, — бесконечный поток, крик, говор, шум машин, шарканье ног, хриплые вопли из динамиков. Воняло дымом, горючим, канализацией, плотью — и ко всему этому примешивался запах окрестных болот, не противный сам по себе, но здесь отвратительный.
Табита опять улыбнулась:
— Зато весело, Крис. Ведь и мы с тобой пришли сюда развлечься.
— Как ты можешь… — выговорил он. — Тебе это не идет.
И поймал себя на том, что слишком пристально на нее смотрит. Они оба были в тонких рубашках с коротким рукавом, в кильтах и сандалиях; одежда липла к мокрому телу. Но она, несмотря на потную кожу и горячий женский запах, который он не мог не ощущать, казалась здесь порождением моря и чистого неба.
— Немножко вульгарности иногда не мешает, — дружески ответила она. — Даже такому пуританину, как ты, Крис.
— Нет-нет, — запротестовал он, боясь, как бы она не сочла его наивным. — Я разве что слишком разборчив. Но здесь бывал часто — и да, мне нравилось. Я хотел сказать только, что горжусь своей принадлежностью к чоту — а тем, что члены моей расы предпочитают жить в свинарнике, гордиться не приходится. Разве ты не видишь — здесь все то же самое, от чего стремились уйти пионеры.
Словечко, которое Табита произнесла в ответ, его ошеломило — Эйат никогда такого не сказала бы. Девушка усмехнулась:
— Ну, если хочешь, скажем «чушь». Я читала записки Фолкейна. Ему и его людям нужно было только пространство, где можно жить свободно — и больше ничего. — Она увлекла его за собой. — Мы, кажется, собирались пообедать? — Он молча кивнул.
В благопристойной тишине «Феникса» он несколько успокоился. Еще и потому, надо сознаться, что там было прохладно и одежда не так откровенно облипала Табиту, как на улице.
Обслуживали здесь живые официанты. Табита заказала коктейль с кошачьим цветком, а он отказался.
— Ладно тебе, — сказала она. — Вылезай из своей скорлупы.
— Нет. Я правда не хочу, спасибо. Зачем притуплять свои ощущения, когда тебе так хорошо? — нашелся он.
— Где-то я это уже слышала. Так говорят в Воротах Бури?
— Да. Но не думаю, чтобы и в Высоком Небе употребляли наркотики.