Эмили из Молодого Месяца. Искания

Эмили испытала облегчение, когда Илзи наконец ушла домой. Беспечная болтовня подруги действовала Эмили на нервы, хоть ей и было стыдно признаться в этом. Впрочем, ее нервы и без того были напряжены. Еще две недели этой пытки, а потом, слава Богу, по меньшей мере, покой.

II

В сумерки она поднялась на Пижмовый Холм, чтобы вернуть книгу, которую накануне дала ей почитать миссис Кент. Следовало сделать это до того, как Тедди вернется домой. В последние недели она несколько раз заходила в Пижмовый Холм, и между ней и миссис Кент возникло нечто вроде странной дружбы. Они одалживали друг другу книги и говорили обо всем — кроме самого главного. Книга, которую Эмили предстояло вернуть, была старым изданием «Южноафриканской фермы»[79].

Когда Эмили выразила желание прочесть эту книгу, миссис Кент поднялась на чердак и вскоре спустилась с томиком в руках. Ее белое лицо казалось еще белее, чем обычно, и красный шрам на нем был похож на горящую полоску — так она выглядела всегда, когда волновалась.

— Вот эта книга, — сказала она. — Лежала у меня в ящике на чердаке.

Эмили прочла ее в тот же день перед сном. В последнее время ей трудно было уснуть, и ночи казались невероятно длинными. У книги был затхлый, неприятный запах — очевидно ящик, о котором говорила миссис Кент, давно не открывали. В книге Эмили нашла тоненькое письмо, без марки, адресованное миссис Кент. И что самое любопытное, его, очевидно, не распечатывали. Что ж, письма часто сами собой заклеиваются, когда долго лежат под грузом — особенно если уголок оттянули, не разорвав, когда открывали конверт в первый раз. Вряд ли это имело большое значение. Но разумеется, она упомянет об этом, когда будет возвращать книгу.

— Вы знали, что в этой книге письмо, миссис Кент?

— Письмо? Ты сказала «письмо»?

— Да. Адресованное вам.

Эмили протянула письмо миссис Кент, лицо которой стало мертвенно-бледным, когда она увидела почерк на конверте.

— Ты нашла это… в той книге? — прошептала она. — В той книге, которую не открывали больше двадцати пяти лет? Ты знаешь… кто написал это письмо? Мой… муж написал его… а я его так и не прочитала… даже не знала о нем.

Эмили почувствовала, что письмо связано с какой-то трагедией, возможно, с тем, что стало для миссис Кент мучительной пыткой всей ее жизни.

— Я уйду, чтобы вы смогли прочесть его в одиночестве, — сказала она мягко и вышла. Миссис Кент осталась стоять в темной маленькой комнате, держа в руке письмо, словно змею.

III

— Я послала за тобой сегодня, так как должна тебе кое-что сказать, — начала миссис Кент.

Она сидела, маленькая, прямая, решительная, в кресле у окна в резком свете холодного заката. Стоял июнь, но небо было низким и осенним. Эмили, прошедшая к дому по прямой тропинке, озябла и дрожала. Ей хотелось поскорее вернуться домой. Но тон записки миссис Кент был настойчивым, почти повелительным. Зачем, скажите на милость, ей могла понадобиться она, Эмили? Ведь причина наверняка никак не связана с Тедди. Однако что еще могло заставить миссис Кент так спешно послать за ней?

Едва увидев миссис Кент, Эмили осознала, что мать Тедди странным образом изменилась. Эту удивительную перемену казалось невозможным описать. Миссис Кент была все такой же хрупкой и жалкой, с тем же вызовом в глазах. Но Эмили вдруг почувствовала, что перед ней уже не прежняя несчастная женщина. От нее веяло покоем, непривычным, печальным, давно неведомым покоем. Несчастную душу наконец сняли с дыбы.

— Я была мертва… и в аду, но теперь я снова живая, — сказала миссис Кент. — Благодаря тебе. Ведь ты нашла то письмо. И я должна сказать тебе кое-что. Ты возненавидишь меня из-за этого. Мне самой теперь жаль, что я это сделала. Но я должна все рассказать.

Эмили вдруг почувствовала, что не хочет слушать миссис Кент. То, что эта женщина собиралась сказать, имело… должно было иметь… какое-то отношение к Тедди. А Эмили не хотелось слышать ничего, ничего, про Тедди теперь. Про Тедди, который через две недели станет мужем Илзи.

— Вам не кажется… что, может быть… лучше ничего мне не говорить?

— Я должна сказать. Я поступила отвратительно и должна признаться в этом. Я не могу ничего исправить… вероятно, слишком поздно, чтобы что-то исправить, но сказать я должна. Однако сначала я должна рассказать о другом. О том, о чем никому никогда не рассказывала… О том, что терзало меня, заставляя иногда вскрикивать по ночам от душевной муки. О, я знаю, ты никогда не простишь меня, но думаю, тебе будет немного жаль меня.

— Мне всегда было жаль вас, миссис Кент.

— Может быть, и так… Да, думаю, тебе действительно было жаль меня. Но ты не могла понять меня… Эмили, я не была такой в молодости. Я была тогда… как все другие девушки. И я была хорошенькой… да, правда, была. Когда появился Дэвид Кент и заставил меня полюбить его, я была хорошенькой. И он любил меня… тогда… и всегда. Он говорит так в этом письме.

Она взяла письмо, которое лежало у нее на груди, и поцеловала почти со страстью.

— Я не могу показать его тебе, Эмили. Ничьи глаза, кроме моих, не должны прочесть эти строки. Но я скажу тебе, о чем оно. О, ты не знаешь… ты не можешь понять, как сильно я любила его, Эмили. Ты думаешь, что любишь Тедди. Но ты не любишь… ты не можешь любить его так, как я любила его отца.

Эмили была другое мнения на этот счет, но промолчала.

— Он женился на мне и увез меня в Малтон, где жила его семья. Мы были так счастливы сначала… слишком счастливы. Я говорила тебе, что Бог завистлив. И родня Дэвида невзлюбила меня… с самого начала. Они считали, что я не ровня Дэвиду, что я недостаточно хороша для него. Они всегда пытались вбить клин между нами. О, я знала, я отлично знала, чего они хотят. Его мать меня ненавидела. Она никогда не называла меня Эйлин, только «ты» и «жена Дэвида». А я ненавидела ее, потому что она вечно следила за мной, никогда ничего не говорила, ничего не делала, только следила. Они не считали меня своей. И шуток их я, похоже, никогда не понимала. А они всегда смеялись над чем-нибудь. Чаще всего надо мной, как мне казалось. Когда Дэвид был в отъезде и они писали ему письма, в них никогда не было ни одного упоминания обо мне. Одни из них обращались со мной с ледяной вежливостью, а другие всегда старались уколоть меня. Одна из его сестер как-то раз прислала мне книгу об этикете. Что-то всегда обижало меня, а я не могла ответить ударом на удар… Я не могла причинить боль тем, кто причинял боль мне. Дэвид брал их сторону… у него были с ними секреты от меня. Но, несмотря на все это я была счастлива… пока не случилась беда. Я уронила лампу, мое платье загорелось, и на лице появился этот шрам. После этого я уже не могла поверить, что Дэвид по-прежнему любит меня. Я стала такой некрасивой. Мои нервы совсем сдали, и я ссорилась с ним по всякому, самому пустяковому поводу. Но он был терпелив. Он снова и снова прощал меня. Но я все равно думала, что он не может любить меня из-за этого шрама. Я знала, что у меня будет ребенок, но не говорила ему, все откладывала и откладывала. Я боялась, что он будет любить ребенка больше, чем меня. А потом… Мне ужасно неприятно говорить об этом. У Дэвида была собака… он так любил ее, что я ее возненавидела… и я… ее отравила. Не знаю, что на меня нашло. Я никогда прежде не была такой… до того как обожгла лицо этой лампой. Возможно, я была немного не в себе… потому, что ждала ребенка.

Миссис Кент умолкла и неожиданно из женщины, трепещущей от искреннего чувства, превратилась в чопорную викторианку.

— Мне не следовало говорить о таких вещах с молоденькой девушкой, — сказала она озабоченно.

— Я уже несколько лет знаю, что младенцев не приносит доктор Бернли в своей черной сумке, — серьезно заверила ее Эмили.

— Что ж… — Миссис Кент снова превратилась в страстную Эйлин Кент. — Дэвид узнал о том, что я сделала. О… о, его лицо! Произошла ужасная ссора. Это было как раз перед тем, как он уехал в Виннипег по делам. Я… я пришла в ярость из-за того, что он сказал мне… и крикнула ему… ох, Эмили… что надеюсь никогда больше не видеть его лица. И я никогда больше его не увидела. Бог поймал меня на слове. Дэвид умер в Виннипеге от воспаления легких. Я даже не знала, что он болен, пока не пришло известие о его смерти. А ухаживала за ним там девушка, которая ему когда-то нравилась и которая любила его. Она ухаживала за ним и прислуживала ему, пока я сидела дома и злилась на него. Вот этого, мне казалось, я никогда не смогу простить Богу. Она упаковала его вещи и прислала их домой… и среди них эту книгу. Он, должно быть, купил ее в Виннипеге. Я никогда не открывала ее… я никогда не могла заставить себя даже притронуться к ней. Он, должно быть, написал это письмо, когда был при смерти, и вложил в эту книгу для меня… и, возможно, умер прежде, чем успел сказать ей, что там письмо. Или она знала, но не захотела сказать мне. И оно лежало там все эти годы, Эмили. А я все эти годы думала, что Дэвид умер, ненавидя меня… не простив меня. Он снился мне каждую ночь… и всегда его лицо было отвернуто от меня. Ох, двадцать семь лет этой пытки, Эмили… двадцать семь лет. Только подумай! Неужели я не искупила свою вину! А вчера ночью я вскрыла и прочитала его письмо, Эмили… всего несколько строк нацарапанных карандашом… его ослабевшая рука едва могла держать карандаш. Он назвал меня «милой женушкой» и сказал, что я должна простить его… я простить его… за то, что он был так суров и так сердит в тот последний день… и он простил меня за то, что я сделала… и сказал, чтобы я не тревожилась из-за этого… и не горевала о том, что сказала ему… насчет того, что хотела бы никогда больше не видеть его лица… он знал, что это были всего лишь слова и что я так не думала… что он теперь лучше понимает меня… что он всегда глубоко любил меня и всегда будет любить… и… и… еще то, что я не могу никому сказать… слишком дорогое, слишком чудесное. Ох, Эмили, можешь ли ты представить, что это значит для меня? Теперь я знаю, что, умирая, он не гневался на меня… знаю, что он умер, любя меня и с нежностью думая обо мне? Но я не знала этого прежде. И я… я… думаю, что с тех самых пор всегда была не в себе. Я знаю, его родня считала меня сумасшедшей. Когда родился Тедди, я переехала сюда — подальше от них всех. Чтобы они не могли сманить его к себе. У них я не взяла бы ни цента, но у меня была страховка Дэвида. На эти деньги мы с Тедди могли прожить лишь с трудом. Тедди — единственное, что у меня было… и появилась ты… и я знала, что ты заберешь его у меня. Я знала, что он любил тебя — всегда. О да, он любил. Когда он уезжал, я обычно писала ему обо всех твоих романах. А два года назад… помнишь, когда ему пришлось так неожиданно уехать в Монреаль, а ты была в отлучке… а он не мог ждать, чтобы попрощаться… Но он написал тебе письмо.

79

«История африканской фермы» (1883) — роман южноафриканской писательницы Олив Шрайнер (1855–1920).