Страница 10 из 82
За окном через ветви елей и кленов все еще лился, словно серебряный дождь, лунный свет, но на северо-западе уже собирались зловещие тучи и отдаленные раскаты грома нарушали тишину летнего вечера — жаркого и почти безветренного, хотя порой неожиданное движение воздуха, большее похожее на вздох, чем на ветерок, шевелило деревья, заставляя их тени пускаться в колдовской танец. Было в этом вечере, соединившем мирную красоту знакомого пейзажа со зловещими признаками надвигающейся бури, нечто странное, зачаровавшее Эмили, и часть времени, отведенного для проповеди евангелиста, она посвятила мысленному изложению своих впечатлений, которое предстояло потом занести в «книжку от Джимми». Остальное время она изучала ту часть публики, которая оказалась в ее поле зрения.
Это занятие никогда не надоедало Эмили, и чем старше она становилась, тем больше удовольствия от него получала. Было так увлекательно вглядываться в эти разнообразные женские и мужские лица и пытаться прочесть истории, написанные на них таинственными письменами. О да, у каждого из них была своя тайная внутренняя жизнь, неведомая никому, кроме них и Бога. Сторонним наблюдателям оставалось только строить разные предположения на этот счет, и Эмили очень любила разгадывать такого рода загадки. Иногда ей казалось, что ее предположения — нечто большее, чем просто домыслы... что порой, в отдельные моменты напряженного размышления, ей удается проникнуть в души этих людей и увидеть там скрытые побуждения и страсти, остававшиеся, вполне вероятно, тайной даже для их обладателей. Когда у Эмили появлялось ощущение, что она может читать в чужих сердцах, ей было нелегко противиться искушению воспользоваться этой своей способностью, хотя в таких случаях она никогда не могла отделаться от впечатления, что вторгается в запретную зону. Совсем другое дело — парить на крыльях фантазии в идеальном мире творчества или наслаждаться утонченной, неземной красотой «вспышки»; ни в том, ни в другом случае она ни на миг не испытывала ни смущения, ни сомнения. Но проскользнуть, вот так, на цыпочках, в какую-то на миг приоткрывшуюся дверь и мельком увидеть в сердцах и душах других людей нечто скрытое под маской, непроизнесенное, непроизносимое... когда она делала это, вместе с упоением собственной силой и властью всегда приходило и ощущение, что она совершает нечто непозволительное... почти святотатство. Однако Эмили даже не знала, хватит ли у нее сил когда-нибудь воспротивиться этому соблазну: она всегда заглядывала в эту дверь и видела скрытое за ней, прежде чем успевала отдать себе отчет в том, что именно она делает. А то, что пряталось за этой дверью, почти всегда было ужасным. Все тайны, как правило, ужасны. Красоту редко прячут — прячут лишь отталкивающее и уродливое.
«В давние времена староста Форсайт был бы гонителем христиан, — думала она. — Это видно по его лицу. В эту самую минуту он в восторге от проповедника, ведь тот описывает ад, а староста Форсайт уверен, что там окажутся все его враги. Да, именно поэтому у него такой довольный вид... А миссис Боуз, должно быть, летает по ночам на метле. Такой у нее взгляд. Четыреста лет назад она была бы ведьмой, и староста Форсайт сжег бы ее на костре. Она ненавидит всех и каждого... это должно быть ужасно всех ненавидеть... жить с душой, полной ненависти. Надо будет попытаться описать такую особу в моей «книжке от Джимми». Интересно, сумела ли ненависть целиком изгнать все добрые чувства из ее души или там все же остается капелька любви к кому-нибудь или чему-нибудь. Если остается, это, возможно, спасет ее. Какая отличная идея для рассказа! Я должна записать ее, прежде чем лягу спать. Надо будет одолжить листок бумаги у Илзи. Нет... здесь, в моем молитвеннике, есть листок. Запишу-ка я эту идею прямо сейчас.
Интересно, что сказали бы все эти люди, если бы им задали вопрос об их заветном желании и они должны были бы отвечать правду и только правду. Многие ли из этих мужей и жен захотели бы расстаться? Крис Фаррар и его жена захотели бы — все это знают. Но почему я так уверена, что Джеймс Битти и его жена тоже захотели бы. С виду они вполне довольны друг другом. Лишь однажды я заметила, какой взгляд она бросила на него, когда не предполагала, что за ней наблюдают. Ох, мне тогда показалось, что ее глаза – окна, через которые я заглянула прямо в ее сердце: она ненавидела его в ту минуту... и боялась. Она сидит сейчас там, рядом с ним, маленькая, худенькая, плохо одетая, с блеклыми волосами и серым лицом... но вся она — пылающее пламя протеста и восстания. Больше всего ей хочется одного — освободиться от него .... или хотя бы один разответить ударом на удар. Это принесло бы ей удовлетворение.
А вот Дин... что привело его на молитвенное собрание? Лицо у него очень серьезное, но глаза смеются над мистером Сампсоном... Что там такое говорит мистер Сампсон?... Что-то о мудрых девах[16]. Эти мудрые девы меня страшно раздражают — я думаю, они были ужасными эгоистками. Они вполне могли бы поделиться своим маслом с бедными неразумными девами. Я не верю, что Иисус хотел похвалить их — так же, как он не собирался хвалить негодного раба[17]... Я думаю, он просто хотел предостеречь неразумных людей и сказать им, что, если они будут беспечны, то мудрые и осмотрительные эгоисты никогда не придут им на выручку. Хотя, может быть, это грешно, я чувствую, что гораздо охотнее осталась бы за дверью и постаралась бы помочь неразумным девам и утешить их, чем пировать в доме с мудрыми. К тому же это было бы гораздо интереснее.
А вот миссис Кент и Тедди. О, ей ужасно хочется чего-то — не знаю чего именно, — но она никак не может получить желаемое, и этот страшный голод томит ее день и ночь. Именно поэтому — это я точно знаю — она так боится отпустить от себя Тедди. Но я не знаю, почему она так отличается от других женщин. В ее душу я никогда не смогу заглянуть, даже мельком... эта женщина закрылась от всех... и дверь никогда не отпирается.
А чего больше всего хочу я? Подняться альпийскою тропой к вершинам славы и вписать мое скромное имя «в заветную скрижаль».
Голод томит нас всех. Мы все взалкали хлеба жизни[18]... но мистер Сампсон не может нам его дать. Интересно, а чего он сам хочет больше всего? У него такая мутная душа, что я не могу ничего в ней разобрать. У него множество корыстных желаний.... но нет одного, такого сильного, чтобы оно могло стать преобладающим. А вот наш мистер Джонсон просто хочет помогать людям и проповедовать истину — да, именно этого он хочет. А тетушка Джейни больше всего хочет увидеть весь языческий мир обращенным в христианство. В ее душе нет места никаким низменным желаниям. И я отлично знаю, чего хочет мистер Карпентер — снова получить тот шанс, который он упустил. А Кэтрин Моррис хочет вернуть свою юность — она ненавидит нас, молодых девушек, за то, что мы молоды. Старый Малком Странг просто хочет жить... прожить только еще один год... всегда только еще один год... просто прожить... просто не умереть. Это, должно быть, ужасно, если человек живет только ради того, чтобы избежать смерти. Однако он верит в существование рая... и надеется, что попадет туда. Если бы он мог только один раз увидеть мою вспышку, бедный старик, ему больше не была бы так ненавистна мысль о смерти. А Мэри Странг хочет умереть... умереть прежде, чем нечто ужасное, чего она боится, замучает ее до смерти. Говорят, у нее рак. А вот безумный мистер Моррисон на галерее... мы все знаем, чего хочет он, — найти свою Энни. А Том Сибли, как я думаю, хочет луну с неба... и знает, что никогда ее не получит... вот почему люди говорят, будто он не в себе. Эми Крабб хочет, чтобы Макс Терри вернулся к ней — все остальное для нее не имеет никакого значения.
Обязательно надо будет записать все это завтра в мою «книжку от Джимми». Все эти догадки очень занимательны... однако писать о красивом мне нравится больше. Только... в этих моих догадках есть привкус пикантности, которого почему-то нет в том, что красиво. Эти леса за окном — как чудесны они в уборе из серебра и теней! Лунный свет творит чудеса с могильными камнями, делая красивыми даже самые уродливые из них. Но до чего жарко... здесь можно задохнуться... и раскаты грома все ближе. Надеюсь, нам с Илзи удастся добраться до ее дома, прежде чем начнется гроза. Ох, мистер Сампсон, мистер Сампсон, Бог не гневливый... вы ничего не знаете о Нем, если так говорите... я уверена, Он печалится, когда мы ведем себя неразумно и грешим, но в ярость не впадает. Ваш Бог точь-в-точь как Бог Эллен Грин. Я очень хотела бы встать и сказать вам об этом, но не в традициях Марри возражать проповеднику в церкви. Бог, такой, каким вы его описываете, некрасив... а на самом деле Он прекрасен! Вы ненавистны мне тем, что делаете Бога некрасивым, — маленький вы, противный, толстый человечек!