Страница 18 из 33
— Хорошо, — мягко сказала Кейт. — Теперь вопрос в том, могу ли я верить тебе. Все это может быть ловушкой, Доулиш. Мне кажется, лучше бы ты был мертв.
— Хорошо, убейте меня. А что дальше?
— Если ты не расскажешь им, они не смогут добраться до меня или Мартсона.
— Ты так думаешь? — усомнился Доулиш. — Возможно, ты права. Но мне нравится быть непохожим на других, и я сделал так, что заговорю и после своей смерти. Я назвал тебя, Мартсона, Стина, Кена и Малигэна. Не в завещании. Я оставил письмо, которое будет распечатано после моей смерти. Иногда приходится делать совершенно очевидные вещи, ты знаешь это.
— Я поговорю с Мартсоном, — пообещала она.
— Ты помнишь, почему я спустил Мартсона с лестницы? Он не захотел вести игру по моим правилам. Первое условие совместной работы — это свобода Хелен. Я хочу, чтобы через два часа она была здесь. Если она не придет — никаких дел, и вы будете загнаны в подполье.
Она вышла. Он не слышал, как за ней закрылась дверь.
Тим Джереми вернулся через час после того, как учила Кейт. Он не был пьян, но, несомненно, был навеселе. Ленивой походкой он подошел к Доулишу, который сидел в кресле. Болели ноги, болела рука, разламывалась голова. У него не было желания оправдываться перед Тимоти.
— Прелестная Хелен уже ушла! — сказал Тим. — Я не ханжа. Но, вероятно, мой предок был викторианцем или каким-то пуританином. Кроме того…
— Забудь это «кроме того». Твой предок-пуританин не очень-то хорошо поработал.
Ему нужно было убедить Тима, что его, Тима, выводы справедливы. Если он собирается работать с Кейт, это должно быть секретом его и полиции. Никто другой не должен знать, пока. Даже Фелисити. Может быть, в этом не было логики, но он был убежден более чем когда-либо, что поступает правильно.
— Что ты имеешь в виду? — вызывающе, почти грубо спросил Тим.
— Бесконечный ряд твоих прелестных Хелен, Тим. Будь честен.
— Я избежал женитьбы. Я признавал безрассудную страсть как таковую и знал, что настоящее еще где-то за углом, за который я так и не смог завернуть, так уж случилось. — Тим был очень серьезен.
— Не понимаю, о чем ты говоришь, старина.
— Я говорю о своих предках и о том, что многое в жизни не соблюдается, особенно… тобою.
— Мы мужчины. Взрослые мужчины. И живем в современном мире. — Доулиш говорил медленно, обдумывая каждое слово. — Что у тебя гам в голове, Тим?
— Послушай, Пат. — Глядя на невозмутимого Доулиша, он тоже старался быть спокойным. — Я могу простить идиотизм многим людям, но не тебе. Я люблю Фелисити и не буду стоять в стороне и наблюдать, как…
Доулиш молчал, он должен был молчать, что бы Тим ни говорил. Он никогда этого не мог даже предположить! Он знал Тима как верного друга, надежного, преданного, готового принять участие в таких делах, как это, беспрекословно признавая лидерство Доулиша. Тим был человеком, которого нужно принимать без всяких оговорок. Иногда он мог вызывать чувство жалости, так как вечно находился в состоянии или влюбленности, или разочарования, или был занят какими-то делами, или бездельничал. Два раза он был обручен, и оба раза все кончилось разрывом. Из-за своего темперамента он не мог оставаться равнодушным, когда дело касалось женщин; он просто не был убежден в том, что может быть привязан всю жизнь к одной женщине. Так по крайней мере думал Доулиш.
А оказывается, Тим был влюблен в Фелисити, и выбрал именно такой момент, чтобы сказать ему об этом!
Доулиш открыл глаза и увидел, что Тим смотрит на него, с пылающим лицом, готовый ко всему: к оскорблениям, протестам — ко всему. Лицо Тима закружилось перед ним, потом потолок, пол, мебель. Они кружились все быстрее и быстрее, сменяя друг друга, и единственным, странным, четким ощущением было: тишина там, снаружи, и жуткая какофония внутри него.
— Итак, что ты собираешься предпринять? — спросил Тим.
Доулиш сказал:
— Помоги мне добраться до кровати. Позови сестру. Прости меня, Тим. Прости за все.
Конечно, Тим не позвал сестру, а сам взялся за работу. Он чувствовал себя гораздо увереннее, когда Доулиш очутился в кровати, его кровати, не такой уж маленькой в этой пустой комнате. Более того, узнав, что Доулиш ничего не ел, он быстро приготовил ему легкий завтрак.
Он был заботливым и внимательным, и все же на душе у него было неспокойно. Между ними возник барьер недоверия, и Доулиш не мог разрушить его. И так много забот, а теперь еще и это!
Раздался звонок у входной двери. Тим открыл дверь. Послышался шепот, потом шум разрываемой бумаги: Тим вскрывал пакет. Он издал странный звук, что-то вроде стона, потом замолчал и вдруг сказал, медленно, взвешивая каждое слово:
— Проклятая… свинья!
Дверь распахнулась, и в комнату вошел Тим. Глаза его горели гневом, щеки пылали, он что-то держал в руке. Медленно подойдя к кровати, он швырнул это «что-то» в Доулиша. Это был кусок плотной бумаги. Доулиш потянулся к нему, но не успел взять: Тим сам схватил его и поднес к глазам Доулиша.
Это была фотография. Копия той, которую Кейт показывала ему сегодня утром. Сейчас он не думал о Кейт и своей ненависти к ней. Он едва мог поверить своим глазам — столько гнева, ненависти и отвращения было во взгляде Тима!
Он не был уверен, что может толком объяснить ему; он просто боялся говорить, чтобы не сказать лишнего.
Тим бросил фотографию и отошел от кровати.
— Хорош, нечего сказать! — произнес он. — Этого только Фелисити не хватало! Столько лет я уговаривал себя, что рад тому, что она вышла замуж за тебя, а не за меня. Радовался! Почему я…
— Замолчи! — сказал Доулиш.
— Я буду говорить, что хочу, и буду делать, что хочу. Сколько времени ты будешь болеть? Приблизительно.
— Несколько дней.
— Потом тебе придется убраться отсюда.
— Заткнись, ты!
— И, полагаю, тебя следует отправить домой, к ней, — сказал Тим.
Нет, он должен оставаться в Лондоне.
— Не вмешивай ее в это дело, — отозвался он.
— Чтобы тебе было удобно? — спросил Тим. — Нет уж, я ей позвоню.
Около кровати стоял телефон. Он взял трубку и начал набирать номер. Но прежде чем он набрал его, послышался еще один звонок у входной двери.
— Проклятие! — выругался он и с грохотом положил трубку на место. Он вышел, не глядя на Доулиша.
Входная дверь открылась. Послышался женский голос. Потом наступила пауза. Потом Тим сказал:
— Убирайтесь!
— Но… — снова раздался женский голос.
— Убирайтесь!
— Тим! — крикнул Доулиш. Он сел, и у него снова закружилась голова. Он сбросил с себя одеяло. — Тим, подожди!
Ему удалось выбраться из кровати. Он не слышал, сказал ли Тим что-нибудь еще; шум в голове заглушал все звуки, идущие извне. Опираясь на стену, он добрался до двери. Она была открыта, в дверном проеме стоял Г им, а за ним, на площадке, Хелен.
Тим резко повернулся, глаза его снова загорелись злобой.
— Заткнись! Если ты думаешь, что может превратить мою квартиру в бордель, то глубоко ошибаешься. Если ты хочешь быть с ней, иди с ней, но она не останется здесь ни на секунду. Какая наглость! Привести ее сюда! Убирайтесь!
Хелен в страхе отступила.
Кто-то еще появился на площадке. Конечно, этот «кто-то» слышал все, что говорил Тим. Доулиш узнал легкие знакомые шаги. Он не удивился, когда увидел, что Фелисити взяла Хелен за руку и сказала спокойным, бесстрастным тоном:
— О чем ты, Тим?
Тим ничего не ответил и отступил назад.
Фелисити, по-прежнему держа Хелен за руку, ввела ее в квартиру. Она закрыла дверь, огляделась и увидела Доулиша.
Глава 17
Фелисити
Она выпустила руку Хелен.
— Пат!
Доулиш попытался улыбнуться ей, сдуру попробовал оторваться от стены и чуть не упал. Фелисити бросилась к нему и успела подхватить его. Потом подставила плечо и помогла ему дойти до кровати. Она хотела поправить простыни и тут увидела фотографию, молчаливое, о многом говорящее послание. Казалось, силы покинули Фелисити.