Страница 5 из 12
В регентский совет при ребенке-государе, составленный по воле Василия III, вошли Андрей Старицкий, боярин Захарьин-Юрьев, князья Михаил Глинский, Василий Васильевич и Иван Васильевич Шуйские, Михаил Воронцов, воевода Тучков. Вероятно, покойный отец хотел объединить вокруг наследника представителей разных боярских группировок. Вышло наоборот. Интересы членов регентского совета были слишком разными, и он получился практически нежизнеспособным. А вокруг престола сразу же начались интриги.
Вдова великого князя понимала, что положение и ее, и ребенка слишком шаткое. До нас не дошло портрета Елены Глинской, описаний душевных и деловых качеств. Летописцы давали крайне скупые характеристики русских деятелей, обычно они фиксировали только события. От них мы знаем лишь о красоте Елены. Но из самих фактов ее правления мы можем узнать и другое: она была очень умна. Ведь со времен св. равноапостольной княгини Ольги не было прецедента, чтобы на Руси правила женщина! Нет, по своим способностям и развитию русские женщины отнюдь не уступали европейским. Известны случаи, когда они управляли удельными княжествами, Марфа Борецкая возглавила борьбу Новгорода против Москвы. Мать Василия Темного Софья успешно замещала сына, когда он попал в плен. Но официально руководить всем государством — такого еще не было.
Вероятно, и муж, умирая, не думал о подобной возможности, поэтому старался подкрепить жену опекунами и родственниками. И бояре поначалу не видели в ней полноправной властительницы. Но она стала ею и с бременем власти вполне справилась. В пользу Елены сыграли неприязненные отношения, сразу же сложившиеся между Боярской думой и регентским советом. Дума была органом легитимным, с устоявшимися традициями, и двадцать бояр, входивших в нее, болезненно восприняли возвышение семерых опекунов, назначенных в суматохе у постели умирающего. Некоторые из них уступали по рангу другим аристократам, даже не являлись членами Думы. А Елена стала умело играть на этих противоречиях, лавировать между боярами и регентами, проводя свои решения.
Богатства, накопленные в казне бережливым мужем, правительница использовала только на нужды государства. Она, например, организовала масштабный выкуп пленных из татарской неволи. Для этого собирались и частные средства, подключалась Церковь, и архиепископ Новгородский свт. Макарий, приславший 700 руб. (очень большую по тем временам сумму), одобрительно писал: «Душа человеческая дороже золота».
Елена затеяла еще одно дорогостоящее, но необходимое дело. Возможно, оно намечалось еще Василием III: Москва разрослась, а осада в 1521 г. и угроза нападения в 1532 г. показали, что крепость Кремля стала слишком мала для столичного населения. И было решено строить новые укрепления. В мае 1534 г. начали копать ров от р. Неглинной к Москве-реке. За месяц ров закончили, и под руководством архитектора Петрока Малого (перешедшего в Православие итальянца) стали возводиться каменные стены, которые назвали Китай-городом. Они имели четыре башни с воротами (Сретенскими, Троицкими, Всесвятскими и Козмодемьянскими), примыкали к цитадели Кремля и втрое увеличивали площадь защищенной части города.
Укрепление столицы было делом весьма своевременным. Ведь перемена власти на Руси не осталась и без внимания соседей. Швеция и Ливонский орден повели себя лояльно, направили послов с подарками и подтвердили мирные договоры. Принес присягу новому государю казанский хан Джан-Али. А вот ногайцы попытались наглеть. Их князь Шийдяк и калга Мамай угрожали, что у них 300 тыс. воинов, которые «летают как птицы» и могут нагрянуть в Москву. Требовали, чтобы малолетний Иван признал их «братьями и государями», равными ему по достоинству, и платил «урочные поминки», т. е. дань. Однако им ответили твердо: великий князь «жалует ханов и князей по заслугам», а дани не дает никому. И ногайцы удовлетворились тем, что им разрешили свободно торговать в России лошадьми, а они за это обязались помогать против крымцев.
Но правлением женщины и ребенка решили воспользоваться старые враги: крымский хан Сахиб-Гирей со своим калгой Исламом, польско-литовский король Сигизмунд. Татары потребовали немыслимых выплат (половину великокняжеской казны), но переговоры с ними даже еще не начались, когда их орды напали на Рязанщину Воеводы Пунков и Гатев наголову разгромили их на р. Проне, однако это было только началом целой полосы войн. Сигизмунд потребовал вернуть все земли, отобранные у него Василием III. И тоже, не дожидаясь ответа, стал собирать армию, заключил союз с Сахиб-Гиреем.
Узнав об этом, Елена и бояре начали готовить полки на южных и западных границах. Но вскоре открылось, что Литва рассчитывала не только на свои силы и на татар, она позаботилась приобрести тайных союзников внутри России. Причем среди родственников великого князя! Младший из трех братьев Вельских, Семен Федорович, и окольничий Иван Ляцкий, которым было поручено формировать части в Серпухове, поддерживали связи с Сигизмундом и вместе со своими дружинами и слугами бежали к нему… Точнее, заговор был куда более широким. В нем участвовали воеводы большого полка Иван Вельский и Иван Воротынский, сыновья Воротынского Михаил, Владимир и Александр (двое из перечисленных лиц, Ляцкий и Воротынский, фигурировали среди оппозиционеров еще при Василии III).
При наступлении литовцев последствия стали бы катастрофическими — изменники могли открыть фронт, передаться на сторону противника. Но заговор был раскрыт. Семен Вельский с Ляцким, почуяв опасность, удрали. Иван Вельский и Воротынские не успели, были арестованы. Правда, некоторые историки выдвигали версии, будто их посадили без вины, только из-за родства Ивана с перебежчиком Семеном, но это, конечно же, чепуха. Потому что третий брат, Дмитрий Вельский, ничуть не пострадал, остался в Боярской думе. Да и Владимир Воротынский в 1553 г. открыто признал, что он с отцом и братьями на самом деле участвовал в измене.
Впрочем, Вельского и Ляцкого не поддержали даже их приближенные. Воины и слуги, когда их привели в Литву, заявили, что не хотят служить предателям, и ушли обратно на родину, ограбив своих начальников. Но Сигизмунд встретил беглецов как долгожданных дорогих гостей, чествовал их, дал богатые поместья. Они заверяли короля, что оборона России слаба, большинство знати и народа недовольны правлением Елены. И неприятель без объявления войны вторгся на нескольких направлениях. Войско Вишневецкого двинулось на Смоленск, армия Немирова — на Северщину.
Вскрывшийся заговор и перестановки военачальников привели к тому, что русское командование потеряло время, не успело оказать помощи пограничным городам. Тем не менее, наместник Смоленска Оболенский отразил натиск литовцев, разбил их и гнал несколько верст.
Войско Немирова подступило к Стародубу, сожгло предместья, но ратники князя Кашина отбросили врага от крепости вылазками и контратаками, захватили несколько пушек и заставили осаждающих в беспорядке отступить. Литовцы отыгрались, напав на маленький и плохо укрепленный Радогощ, взяли его штурмом, воевода Лыков и все защитники погибли. Но когда ободрившиеся враги осадили Чернигов, они встретили серьезную оборону. Несмотря на бомбардировку из тяжелых орудий, воины и горожане во главе с князем Мезецким держались стойко. А ночью скрытно подобрались к литовскому лагерю и напали на него. Возникла паника, и неприятели побежали, бросив всю артиллерию и обоз.
Когда известия о боях дошли до Москвы, великому князю Ивану пришлось впервые, пусть и символически, принимать грозное решение. Собралась Боярская дума, и митрополит Даниил обратился к четырехлетнему ребенку: «Государь! Защити себя и нас. Действуй — мы будем молиться. Гибель начинающему, а в правде Бог помощник». И мальчик сделал то, что мог и обязан был сделать. Сказал слово, которое от него требовалось. Глубокой осенью 1534 г. русские рати выступили на врага. Главная армия наступала на Литву от Смоленска. Командовали ею Михаил Горбатый и Никита Оболенский, а Иван Телепнев мчался в авангарде с передовым полком. Вторая армия, его брата Федора Телепнева, двинулась от Стародуба.