Страница 12 из 12
– Ну что, всё в порядке?
– Да Галина Иванна, не беспокойтесь, никто не войдёт, – отвечал Вута, гордясь поручением.
– Хорошо, через пять минут можно пускать, – и Галина убегала к себе на этаж, в кабинет…
Они подошли к подъезду в доме напротив того, где вырос Вута.
– А как живут наши учителя Иван Степанович, Клавдия Ивановна, – интересовался Вута.
– Ну, нашёл кого спросить. Я давно уже ни с кем… Впрочем, Иван Степанович умер… да, давно уже, я ещё работала, а больше ни про кого не знаю, я ведь и когда работала, ни с кем особо не дружила. А сейчас тем более, одна как перст живу.
– Как одна… у вас же муж был и сын?
– Ты как будто забыл сколько прошло лет, – скорбно улыбнулась Галина Ивановна. – Муж мой уже шесть лет как умер. Вы мужики вообще мало живёте. У сына своя семья. Он в Орехово-Борисово живёт. Приезжает иногда, внучку привозит. Я не езжу… тяжело, ходить совсем плохо стала – эта всё мои высокие каблуки, форсила слишком долго, теперь расплачиваюсь. – Галина Ивановна засмеялась старческим дребезжащим смехом. – Может, зайдёшь к старухе, скрасишь мою скуку смертную? Правда, угостить мне тебя особенно нечем, но что-нибудь соображу. А если брат появится, ты из окна увидишь свет в вашей квартире, скоро уж стемнеет.
– Я!?… Да конечно, – Вута вдруг засуетился, – только это… я в магазин забегу, куплю чего-нибудь, зачем вам тратится.
– Ну, как хочешь, беги. Квартира-то какая не забыл?
– Нет, что вы.
– Только Витя… спиртного не надо, – твёрдо, так же как и тогда, когда она командовала их классом, сказала Галина Ивановна.Вута купил копчёной рыбы, буженины, колбасы, кока-колы, шоколад… выбирал подороже. Сложил всё в тут же приобретённый большой пакет. Возвращаясь по узкому проходу между двумя пятиэтажками, вспомнил смешной эпизод из тех же школьных лет. Через этот проход лежал самый короткий путь от школы к остановке автобуса. Тогда ещё не пустили метро, и большинство учителей шли к остановке именно здесь. Однажды в морозный день, когда учителя задержались на педсовете, они с ребятами специально щедро залили этот проход водой. К вечеру, когда педсовет закончился, там был голимый лёд… Первым растянулся в тёмном проходе грузный физик Иван Степанович… вот грохнулась «Евдоха», учительница русского Евдокия Алексеевна. Все падения сопровождались улюлюканием и свистом прячущихся за углами «зрителей». Ждали директрису, но в сапожках на высоком каблуке пошла Галина. Что понесло её тогда этим проходом, ведь она жила рядом и к автобусу ей идти было без надобности? Предупредить хотя бы криком не успели, взмахнув руками и издав «ох», она веско села на свою роскошную пятую точку. Вута подбежал быстрее всех, но тоже поскользнулся и улёгся рядом, тут же вскочил, стал поднимать… основательно ощутил её, хоть и через пальто… Вута улыбался, помахивая тяжёлым пакетом – он был во власти воспоминаний, доставлявших ему истинное наслаждение. Та детско-подростковая симпатия к женщине, которая была на двадцать лет старше, сформировала у него своеобразные критерии оценки женской красоты, поведения. Он потом, сам того не ощущая, невольно сравнивал с той Галиной всех встречающихся на его жизненном пути женщин.
3
– Господи Витя! Зачем ты столько всего накупил, щедрость свою показать хочешь? – Галина Ивановна, укоризненно покачав головой, взяла пакет и ушла на кухню.
В школьные годы Вута пару раз приходилось бывать в квартире у классной и её убранство по сравнению с нищенским бытом их семьи тогда казалось ему верхом зажиточности. Сейчас… Конечно, ожидать, что одинокая учительница на пенсии живёт в достатке, было трудно, но то, что у неё даже нет цветного телевизора…
– Так говоришь, занимаешься чем придётся? – Галина Ивановна в застиранном, но аккуратном халате, с поредевшими волосами, превратившимися из светло-русых в серебристые, накрывала на стол. – Это с каких же пор то, чем занимается категория общества, где ты, как я слышала далеко не последний человек, называется занятием чем придётся?
Вута покраснел совсем как в детстве, как тогда, когда Галина однажды отобрала у него принесённые в школу порнографические карты.
– Извините Галина Ивановна, не хотел вас расстраивать.
– Чем же это? Садись, тут в основном то, что ты купил, я же только яичницу, да чай могу предложить.
– Спасибо, я и есть-то особо…
– Так чем же ты боялся меня расстроить?
– Ну как, вы всё-таки… как это у вас называется, сеяли доброе, вечное, светлое, а тут ученик-уголовник.
– Ну-ну, – вновь дребезжаще рассмеялась Галина Ивановна. – Ты что же мог подумать, что я тут могла жить в неведении, чем ты занимался все эти годы? А тот громкий процесс в девяностом году… Ты же первым рэкетиром в Москве слыл.
– Да, я тогда десять лет получил… вот только освободился… досрочно.
– Тяжело в тюрьме?
– Да нет. Это «мужикам», ну простым зекам тяжело, а я ведь по четвёртой ходке пошёл. Нам «ворам» тюрьма дом родной. Шучу, конечно, и мне муторно было, день, ночь, год за годом, – Вута помрачнев принялся за яичницу, заедая её нарезанной копчёной колбасой.
– Ты, наверное, думаешь, что я начну тебя сейчас стыдить, поучать? – Галина Ивановна тоже присела и с жалостью смотрела на жующего Вуту.
– Не знаю… наверное, вы имеете право, только без толку это.
– Лет бы десять назад я так бы и поступила, а сейчас… Разве что постыдить, что мать в пятьдесят лет в могилу свели. Брат твой… На тебя всё походить стремился. Ты бы хоть объяснил ему, что лидером, всё равно каким, родиться надо, а с него… Папаша родной, пьяница ни на что не годный. Лучше бы уж какую-нибудь семью завёл, и жил как все люди. А ты знаешь, что изо всех учеников, которых я выпустила ты единственная знаменитость?
Вута оторвался от еды и взглянул на бывшую учительницу удивлённо:
– Как это… не понял? У вас же были и отличники и с медалями кончали. Помните, Ермошина Лариска как училась, и не зубрила совсем, а любой урок наизусть помнила.
– Были… Лариса, кстати, тоже после восьмого из школы ушла… в техникум поступила. Потом аборты делала, выходила замуж, разводилась. Не знаю, что с ней стало, пропала куда-то. К чему способности, если стержня нет. Никто из моих учеников, кроме тебя, нигде ни в чём не прославился, хоть и учились и зубрили, институты позаканчивали. Действительно, и медалисты были, а в итоге ничего особенного.
– Ну а я то… какая же я для вас знаменитость? – Вута не был готов к такой своеобразной оценки его жизненной «деятельности».
– С обратным знаком, а знаменитость. Вон грузины гордятся же Сталиным, французы Наполеоном, а ведь тоже преступники, хоть и вселенского масштаба. А тут во дворе тоже гордились тобой. Помню, каким орлом ты тогда к своим приезжал – не подойти.
– Да ну что вы… Конечно, тогда я был в большом авторитете, но это же совсем не то.
– Я тоже раньше думала, что не то. Всё то. Ваше сообщество устроено так же, как и любое другое, кто-то внизу, кто-то вверху, кто-то приказывает, кто-то выполняет. Так вот ты единственный мой ученик, кто сумел хоть где-то пробиться на верх, в среду тех, кто приказывает.
– Надо же… Эдак я после ваших слов загоржусь, – Вута рассмеялся и отложил вилку.
– Ты скажи мне, как это у вас… авторитет, это сейчас что-то вроде «нового русского»? Во всяком случае, по тебе не видно.
– Ааа… прикид, тачка. Это ерунда. Я же в свой двор пришёл. Зачем светится.
– У тебя, наверное, и кличка какая-то есть. Я слышала у вас у всех клички.
– Есть, конечно.
– Какая, если не секрет?
– Какая была, такая и осталась, Вута.
– Что!? Твоё детское прозвище стало твоей кличкой? Надо же, а я думала у всех там клички типа, Меченый, Красавчик, Артист. Так значит, вся Москва дрожала от Вуты.
Улыбка сошла с лица Вуты. Конечно слова о «дрожи» были преувеличением, но всё-таки кое что было, а сейчас …
– Что с тобой, – Галина Ивановна заметила перемену в его настроении.
Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.