Страница 9 из 46
Но вот ведь что интересно. Сам автор тут же рассказывает, что стоявшие возле трапов эсэсовцы и автоматчики заметили: среди прибывающих на судно лиц в гражданской одежде — буквально единицы женщин, детей и стариков, а абсолютное большинство мужчин совсем не дряхлого возраста, те, кто способен воевать, держать в руках оружие.
А вот толпы беженцев из числа простых людей так и не смогли пробиться на готовящийся к отходу «Вильгельм Густлоф». «До последнего мгновения они будут осаждать его трапы, охраняемые автоматчиками, — делился воспоминаниями автор. — Но на „Густлоф“ проследуют лишь те, кто имеет специальное разрешение. „Густлоф“ примет чиновников из учреждений рейха, массу военных и членов их семей, многочисленных лиц, сопровождающих различные грузы, большинство которых особой важности. Более двух с половиной тысяч подводников, проживающих на „Вильгельме Густлофе“ постоянно, в эти дни останутся почти незаметными, так как согласно секретному приказу погрузка на „Вильгельм Густлоф“ должна была выглядеть как погрузка госпитального судна»…
Да, «Вильгельм Густлоф» во второй раз должен был хотя бы фиктивно выполнить такую роль. Еще в начале второй мировой войны, в 1939 году, «Густлоф», переоборудованный в госпитальное судно, вывозил раненых немецких солдат из Польши. Потом, в 1942-м, стал плавучей казармой подводников. И вот теперь на дымовой трубе его срочно намалевали огромный красный крест. Днем, следуя строгому приказу свыше, к борту его подъезжали целые колонны автофургонов с красными крестами на крышах. Из них медленно выносили носилки с якобы ранеными — запеленутыми в бинты «куклами» — и загружали на борт судна. Все это делалось в расчете на часто появлявшиеся над портом советские разведывательные самолеты.
А ночью «куклы» убирали с лайнера, их место занимали воинские части с оружием и полной боевой выкладкой. Немецкие генералы и адмиралы старательно выполняли приказ Гитлера о переброске войск из Восточной Пруссии и Померании на запад для подготовки там обороны против наступающих русских.
С каждым днем погрузки нарастало напряжение.
Казалось, весь город поднят на ноги и брошен к воротам порта, к причалу, занятому «Вильгельмом Густлофом». Сквозь белесый туман заметно было, как быстро катится по небу солнце. Клонился к вечеру очередной короткий зимний день. А причал все не пустел. По-прежнему сигналили протискивающиеся в ворота легковые машины — черные и бежевые, темно-синие и зеленые, даже красные и голубые спортивные. Изредка подкатывали огромные тупорылые «Бюссинги» — грузовики, с которых расторопные солдаты вермахта тут же сгружали ящики, рулоны и тюки, немедленно переносили их в грузовые лифты, отправляя в глубокие трюмы лайнера.
Лишь под утро четвертого дня иссяк поток автомашин. А с рассветом портовые ворота широко распахнулись, чтобы пропустить огромную пешую колонну.
Ритмично грохотали подкованные ботинки по камням набережной. Ветер распахивал полы черных шинелей. Сверкали серебряные шевроны на рукавах и витые шнуры, свисающие с плеч. Сытые, краснощекие крепыши четко держали равнение в рядах — шли любимцы гросс-адмирала Карла Дёница, главнокомандующего военно-морским флотом рейха, — подводники!
Легенды ходили о подводниках — неисправимых задирах и гуляках. Да что там легенды! Сухие рапорты комендатуры достаточно красочно описывали довольно частые «встречи» подводников с солдатами вермахта, обычно заканчивающиеся грандиозными побоищами. Чаще всего такие потасовки завязывались в ночных клубах из-за девочек. И всегда полиция с патрульными были на стороне подводников. Все им разрешалось! Фюрер благоволил к ним. Недаром снова укоренилась введенная еще в годы первой мировой войны традиция: при входе подводников в театры и кино, в рестораны и бары все присутствующие встают.
Гейнц Шен со школьной скамьи помнил: в первую мировую войну корсары глубин, развязав тотальную подводную войну, нанесли флотам противников непоправимые потери. Они уничтожали боевые корабли и транспорты, госпитальные суда и пассажирские лайнеры, даже рыбацкие сейнеры… Только оставив великие державы без флота, могла выйти Германия на первые роли в мире. Эта же идея носилась в воздухе и сейчас!
Разгоряченные длительным маршем по улицам города подводники идут ритмичным размашистым шагом. Четко, слитно грохочут каблуки. Нескончаемой кажется колонна, заполнившая чуть не всю территорию порта. Это личный состав школы подводного плавания. Более двух тысяч человек! Раньше они размещались на «Вильгельме Густлофе», где часть помещений была переоборудована под кубрики и мастерские, лаборатории и учебные классы. Сейчас подводников немного потеснили пассажиры, заняв некоторые их помещения. Ну да потерпят: идти до Киля или Фленсбурга недолго!
Подводники, вливающиеся в трюмы и кубрики лайнера, вместе с сотней командиров подводных лодок, настоящих асов подводной войны, — боевой резерв флота, гордость и надежда Гитлера и Дёница на успешное завершение великого сражения за господство на море и в мире. Это именно их, прежде всего их, учитывая безвыходное положение Данцига, приказал фюрер спасти во что бы то ни стало. А пока погрузка не завершилась, командование решило провести подводников по улицам города для моральной поддержки, для придания боевого духа гарнизону, тем, кто обречен был сдерживать натиск русских, пока лайнер с небывало важным грузом уйдет из Данцига…
Четвертые сутки идет погрузка. С каждым часом все ниже оседает теплоход. Забиты все каюты, курительные комнаты, салоны, вспомогательные помещения. Сотни беглецов заняли осушенный плавательный бассейн, гимнастический и танцевальный залы, зимний сад, театры, бары и рестораны. Заняты людьми с чемоданами и тюками все коридоры и проходы. Промышленники и юнкеры, коммерсанты и чиновники уже не считались с неудобствами — лишь бы удрать.
Волнуются капитан, механик и пассажирский помощник капитана. Лайнер переполнен. Уже более шести тысяч человек разместились там, где, по всем расчетам, вместе с командой и обслугой полагалось быть только около трех тысяч! Грубейшее нарушение правил и инструкций! И кем? Немцами — педантично исполнительной нацией!
Да какой там разговор о правилах, если забиты даже коридоры и проходы? Где уж там соблюдение пожаробезопасности! Люди размещены на верхней палубе, в перегруз наполнены каюты палуб, что расположены выше ватерлинии, — какая уж там остойчивость и непотопляемость! А что делать?!
Однако и на пятый, последний день погрузки к капитану продолжали поступать пакеты с сургучными печатями, в которых содержалось одно и то же:
— Принять тысячу триста подводников гарнизона Окстерхефт!
— Устроить пятьсот членов семей партийных функционеров Восточной Пруссии!
— Разместить еще сто пассажиров из вспомогательного состава порта!
Раздавались телефонные звонки. То и дело в капитанскую каюту стучались высокопоставленные одиночки — чиновники и военные. А возле трапов лайнера все скапливалась и покачивалась толпа безместных. Их не могли отогнать от борта лайнера — не помогали ни уговоры, ни угрозы. Капитан только молча покачивал головой. Перечить? Кому? Да и кто прислушается к его доводам в такой обстановке?
Капитан знал, что подобное творится и на других судах конвоя. На теплоход «Ганза» погрузили уже 5 тысяч солдат и офицеров, около 4 тысяч скопилось на турбоходе «Геттинген», тысячи — на других больших и малых транспортах…
Спасти их, вывезти из пекла, из-под бомб и снарядов русских, — вот она, миссия, выпавшая на долю моряков. А время неумолимо мчится. Между тем разрешения на выход в море нет. В чем дело, из-за чего задержка? Не станет ли она роковой?
Тем временем в салоне «Вильгельма Густлофа» шел жаркий спор. Командир конвоя, он же военный капитан «Вильгельма Густлофа», корветтен-капитан Вильгельм Цан, до того показавший себя умелым командиром подводной лодки, а потом ставший начальником второго отдела учебной дивизии подводного плавания, доказывал, что необходимо немедленно выходить в море.