Страница 24 из 46
Говоря откровенно, заметка вызывает много вопросов. Прежде всего: состоялся ли эксперимент, а если состоялся — каковы были выводы? Во-вторых, почему спуск предполагался на глубину 118 метров, если, судя по карте, в районе «навигационной помехи № 73», как обозначен затонувший «Вильгельм Густлоф» в лоциях Гданьского морского управления, глубина 46–50 метров? В-третьих, зачем нужны были польским аквалангистам дополнительные тренировки, если подводная экспедиция, возглавляемая Ежи Янчуковичем, отлично натренировалась на озере Вдыдзе, где погружения производили с применением подводных рефлекторов, кинокамер, другой спецаппаратуры и декомпрессионной камеры, консультируясь со специалистами из Военно-медицинской академии Польского ВМФ?
Не сняла вопросов и еще одна попавшая мне в руки публикация — польского журналиста Юзефа Снечинского «По следам „Янтарной“», помещенная в журнале «Вокруг света» (1976. № 5).
В ней сообщалось, что аквалангисты «Акулы» — студенческого клуба Гданьского политехнического института, спустившись на «Густлоф», не обнаружили в его трюмах сокровищ. Натерпевшись всяческих страхов — в двухсотметровом остове судна оказалось множество скелетов в остатках немецкой военной формы, — они нашли в центральном трюме боеприпасы, проржавевшее оружие и запасные части к двигателям. Однако в самые нижние трюмы пробраться не смогли — это оказалось и сложным и опасным.
Словом, спуски на «Густлоф» в 1956-м, 1958-м и в последующие годы не подтвердили версию о том, что Янтарная комната находится на лайнере, но в то же время и не перечеркнули ее окончательно. Есть еще много сомнений и уточнений по поводу предположения о вывезенном на «Густлофе» сокровище. Будущее покажет, насколько оно оправдано.
А теперь, когда я изложил, сославшись на источники, это довольно неожиданное предположение, могу со спокойной совестью продолжать рассказ о боевом походе «тринадцатой», о новой победе экипажа.
Справедливости ради я должен сообщить читателям, что так называемая «морская» версия о местонахождении Янтарной комнаты не ограничивается только «Вильгельмом Густлофом». В поле зрения исследователей попали и другие немецкие суда, выходившие в первые месяцы 1945 года из Пиллау и Данцига.
Вот, например, транспорт «Варнемюнде», водоизмещением 8 тысяч тонн, вышедший из Пиллау 20 января. Вез он не только «двигатели для подводных лодок-малюток», как указано в судовых документах, но и «неизвестный груз в тяжелых ящиках, стандартных, одного размера». Этот транспорт был потоплен 21 января в сорока милях к северу от косы Фриш-Нерунг…
Представляет определенный интерес и транспорт «Х-29», водоизмещением 11 тысяч тонн, вышедший из Пиллау 12 февраля. Он был потоплен советскими самолетами на следующий день. В сообщении об этом событии на море немцы отмечали: «… военным патрулем пиллауского оборонительного района подобран человек, назвавшийся мотористом транспорта „Х-29“, потопленного русскими самолетами — топмачтовиками. Он заявил, что в трюмах транспорта находилось имущество газеты „Кенигсбергише альгемайне цайтунг“, книжного издательства „Грефе“… а также несколько десятков длинных плоских ящиков, которые были помещены в отдельный отсек…»
А почему не присмотреться к еще одному факту — крупный лайнер «Роберт Лей», водоизмещением 37 тысяч тонн, вышедший из Пиллау с каким-то очень ценным грузом, благополучно прибывший в порт Бремерхафен и там накрытый бомбами английской авиации? Что он вез — до сих пор загадка. Может быть, Янтарную комнату?
Хотя для меня, к примеру, как для автора исследования о «Густлофе», предпочтительнее версия о «Вильгельме Густлофе». Правда, она борется с общечеловеческой жалостью по поводу утраты такого сокровища. Уж лучше бы Янтарная комната не погибла!
В любом случае — прав я или не прав — я не мог не рассказать о встрече с польскими журналистами, о разговоре с ними, о статье в «Бандере» и многочисленных «морских» версиях.
Глава 9. Еще об одной выдающейся победе «тринадцатой» в январско-февральском боевом походе
«… Беру в руки исторический журнал нашей подводной лодки, — написал мне в одном из очередных писем бывший инженер-механик лодки Яков Спиридонович Коваленко, — читаю лаконичные записи (подробно записывать нам тогда было некогда) и вспоминаю все, что происходило с нами от записи 30 января до второй подобной записи, сделанной через десяток дней… Напряженное это было время. Нужно было прежде всего осмотреться и разобраться с неисправностями…»
— Да, так оно и происходило, — единодушно подтвердили члены экипажа Поспелов и Масенков, Павлятенко и Абалихин, Пихур и Булаевский. — Как только окончательно оторвались от преследования, сразу же всплыли в надводное положение, чтобы подзарядить аккумуляторную батарею и пополнить запасы воздуха высокого давления…
Занимались этим мичман Василий Иванович Поспелов, старшины и матросы Василий Пархоменко, Федор Данилов, другие моряки…
А тем временем в носовом отсеке возле торпедных аппаратов накоротке собрались торпедисты мичман Василий Федорович Осипов и Владимир Курочкин, герои дня — сигнальщик Анатолий Виноградов и гидроакустик Иван Шнапцев, моряки других боевых частей. Разговор зашел о том, как из четырехторпедного залп оказался трехторпедным.
— Дернул я рукоятку, — вспоминал командир отделения торпедистов Владимир Курочкин, чернобородый и черноусый богатырь, несколько лет носивший звание чемпиона Кронштадта по борьбе, — чувствую, вроде бы автомат-коробка сработала. Но ведь торпеда-то из аппарата не вышла! Уж это я как-нибудь понимаю… В чем же дело? В голове тысячи мыслей, а главная одна-единственная: что с кораблем будет, если торпеда торчит из аппарата?! Ведь в этом случае курок откинулся, машины торпеды заработали, вертушка инерционного ударника от встречного потока воды вращается. Еще немного — и ударники освободятся от стопоров. А там достаточно резкого толчка, близкого взрыва глубинки — и боек ударника наколет капсюль. Охнуть не успеешь — рванет торпеда, сдетонируют запасные… Словом, гибель неминуемая. Даже руки вспотели от волнения! Хорошо, что на самом деле автомат-коробка подвела, не сработала. Торпеда из аппарата так и не вышла, воздух к ней не был подан, но напереживался я, да и Василий Федорович с БЧ, основательно! Сдвинься торпеда сантиметров на двадцать — сработал бы курковой зацеп, и все — хана!
— У каждого свои переживания! — подхватил гидроакустик Шнапцев. — Я ведь тоже было труса спраздновал, когда услышал в наушниках, сколько сторожевиков со всех сторон на нас накинулось. Локационные импульсы не только по корпусу лодки, а и по ушам мне молотят. Гул в ушах, а попробуй ошибиться, не обнаружь хотя бы одного из них — я ведь пятнадцать насчитал: и миноносцы, и сторожевики, и тральщики, и транспорты, а еще крейсер! Командир примет неверное решение — лодку прямо в лапы фашистам направит. Вот когда почувствовал я, какая огромная ответственность на мне лежит. Жизнь лодки, жизнь всего экипажа! Так что ошибаться ни в коем случае нельзя! И как же рад я, что сумел точно определить, где они, эти сторожевики да миноносцы!..
Однако переживания переживаниями, а боевой поход продолжался. Надо было восстановить боеготовность лодки. Для этого «тринадцатая» прошла чуточку к северу от Штольпе-Банк и легла на грунт на глубине 80 метров.
Все торпедисты собрались в своем отсеке, чтобы перезарядить аппараты. Сложное и ответственное это дело. С помощью талей надо снять со стеллажей восьмиметровые двухтонные стальные сигары более чем в полметра диаметром, наполненные тротилом, потом вручную загрузить их в торпедные аппараты. В тесноте отсека не развернешься. Здесь даже физической силы такого здоровяка, как Владимир Курочкин, было недостаточно. А большему числу людей негде поместиться. Значит, в такой работе нужны навыки, отличные знания, а еще смекалка и ловкость.
Чтобы установить ручные тали, с помощью которых поднимают торпеды со стеллажей до уровня аппаратов, надо было предварительно убрать из отсека постели, отсоединить и вынести через узкий круглый люк в соседний аккумуляторный отсек все шестнадцать коек. Потом по монорельсу затолкать торпеды в аппараты, по бронзовым направляющим загнав их до упора в переднюю крышку. А потом, после завершения загрузки всех четырех торпед, отсек привести в исходное состояние, сделав тщательную приборку. Все это обычно требует целого дня непрерывной работы.