Страница 2 из 42
Даже оказавшись в почти безвыходной ситуации, загнанный в бетонную ловушку Койоакана, этот человек все равно будет бредить «мировой революцией». По революционной тропе, оставившей глубокие шрамы на Земле, прошли тысячи, миллионы людей. Следы подавляющего большинства стерты временем и исчезли навсегда. О Троцком же сегодня спорят и говорят, как и 70 лет назад. Говорят с ненавистью и почитанием, злобой и восхищением. Человек необычной судьбы никого не оставляет равнодушным. Не предвосхищая того, что будет сказано в книге, хотел бы определенно заявить в самом ее начале: портрет Льва Троцкого нельзя написать ни голубым, ни черным цветом. Для изображения этого удаленного от нас временем профиля нужен весь богатый спектр красок. Эволюция общественных оценок известнейшего революционного деятеля, подобно маятнику, описала полную дугу: от восторженного прославления великого вождя мировой революции до предания его анафеме, и наконец она приходит к спокойному и объективному восприятию яркой, сложной и неоднозначной личности, которая заняла свое место в галерее исторических портретов.
Судите сами, вот лишь некоторые оценки, отражающие вехи судьбы революционера, которые были высказаны в разное время.
«Пролетарский поэт» из Новгорода Н.В. Зарницын в феврале 1922 года шлет в московские газеты и Троцкому, «вождю Красной Армии и мировой революции», стихи:
В твоей душе, как в огневой стихии,
И бури стон, и ярых волн разгул.
Ты – пролетарский сын разгневанной России,
В твоих словах Коммуны слышен гул.
В Париже, в Лондоне, в Нью-Йорке и Берлине,
Во всех столицах речь твоя слышна.
Но ярче звук ее в твоей родной долине,
Где революция багряна и пышна!{3}
Подобные вирши, статьи и заметки в центральных, красноармейских и зарубежных газетах (а их было много) отражали восхищение многих людей «вождем революции».
Вероятно, первой биографической книгой о русском революционере стала работа Г.А. Зива, его старого школьного товарища, который уже в 1921 году в Нью-Йорке выпустил небольшую книгу «Троцкий. Характеристика. (По личным воспоминаниям)»{4}. Были и официальные биографии. По постановлению ЦК (в мае 1924 г.) была подготовлена биография «Бронштейна (Троцкого) Льва Давидовича, с кличками «Львов», «Н. Троцкий», «Яновский», литературными псевдонимами «Антид Ото», «Тахоцкий», «Неофит» и другими». Пятистраничный официоз сопровождается партийной справкой: «Биография тов.Троцкого и перечень его литературных работ составлены тов. Бошем по поручению Истпарта (отдела ЦК по изучению истории партии и Октябрьской революции. – Д.В. ) и предназначаются для хранения в Истпарте в Секретном отделе, откуда они будут выдаваться научным работникам»{5}.
Эти первые биографии достаточно спокойны и поверхностны. В них схвачены лишь внешние факты жизни Троцкого, но скрыто главное в портрете революционера: одержимый ложной идеей мощный интеллект.
Через полтора десятилетия образ Троцкого предстанет уже зловещим, кровавым, отвратительным, особенно в официальных документах. В докладе И.В. Сталина на февральско-мартовском (1937 г.) Пленуме ЦК ВКП(б) троцкисты, как и сам «главарь» течения Троцкий, характеризуются как «оголтелая банда вредителей, шпионов и убийц»{6}. В советской печати тех лет Троцкий изображался как средоточие всех зол и пороков – от шпиона до растлителя душ. Столько хулы, сколько за последние полвека выпало на долю Троцкого, думаю, не доставалось никому.
Постепенно эта мгла хулы рассеивается. Неудивительно: вместо старых мифов и нелепостей появляются новые, вроде тех, что Троцкий был кровожадным маньяком, человеком, жаждавшим только личной власти, что он во всем был предтечей Сталина.
Прошло немало лет, прежде чем о Троцком заговорили объективно – как о личности, которая символизирует не только радикализм коммунистической Идеи, ее бескомпромиссность и утопичность, но и трагедию реализации большевистских программ. Троцкий стоял у истоков создания Советского государства, был одним из главных архитекторов советской тоталитарной бюрократической системы, которая сейчас столь болезненно демонтируется в гигантской стране.
Судьбе было угодно так распорядиться, что Троцкий смог синтезировать в себе непоколебимую веру в коммунистические идеалы и преступную беспощадность пролетарской диктатуры, смог стать одним из вдохновителей красного террора и его жертвой. Думаю, что Троцкий – уникальный индивидуум в том смысле, что соединил в себе как некоторые привлекательные черты русских революционеров, так и крайне отталкивающие, те, что характеризуют большевизм.
Еще на рассвете века Троцкий прочел провидческие строки неукротимого бунтаря Кропоткина: «Каждый революционер мечтает о диктатуре, будет ли это «диктатура пролетариата», т.е. вождей, как говорил Маркс, или диктатура революционного штаба, как утверждают бланкисты… Все мечтают о революции как о возможности легального уничтожения своих врагов при помощи революционных трибуналов… Все мечтают о завоевании власти, о создании всесильного, всемогущего, всеведущего государства, обращающегося с народом, как с подданным и подвластным, управляя им при помощи тысяч и миллионов разного рода чиновников… Все революционеры мечтают о «комитете общественного спасения», целью которого является устранение всякого, кто осмелится думать не так, как думают лица, стоящие во главе власти… Наконец, все мечтают о том, чтобы ограничить проявления инициативы личности и самого народа… чтобы народ избрал своих вождей, которые и будут думать за него и составлять законы от его имени… Вот тайная мечта 99 процентов из тех, кто называет себя революционерами»{7}. В книге Кропоткина из библиотеки Троцкого, составленной для него А. Бутовым, этот большой кусок текста подчеркнут, а на полях стоит вопросительный знак. Возможно, сия мета сделана Троцким. Но поразительно, что он и его сотоварищи по большевистскому руководству, осуждая на словах умозаключения, подобные кропоткинским, последовательно действовали в соответствии с этой методологией.
Задумав написать триптих «Вожди», а конкретнее – три политических портрета: Ленина, Троцкого, Сталина, я понимал, что эти три человека исторически дополнили друг друга. Ленин выступил в русской революционной истории в роли вдохновителя , Троцкий – возмутителя , а Сталин – исполнителя . Сквозь призму судеб этих личностей чрезвычайно рельефно видны коллизии, зигзаги и трагедия русской, да и всей советской истории. Представляется, что в данном случае биографический метод оказывается особенно эффективным, позволяя через личностную ткань человеческого бытия всесторонне рассмотреть целый исторический слой времени.
Согласно Плутарху, Провидение предопределяет судьбу каждого человека. Деяния людей, по разумению древнего мыслителя, «находятся под надзором и руководством демонов или гениев». Похоже, что божий промысел повелел так, чтобы Рок, как непреложный закон судьбы Троцкого, испрашивал совета как у «гениев, так и у демонов». Может быть, поэтому Лев Давидович, один из «выдающихся вождей», как назвал Ленин (который тоже считался бесспорным вождем) Сталина и Троцкого, сочетал в себе масштабный острый интеллект и приверженность революционному насилию, способность к поразительным пророчествам и упорство в роковых заблуждениях.
Судьба Троцкого по самым требовательным меркам необычна. Она и сегодня волнует, тревожит, потрясает. Троцкий был рано замечен и обласкан славой и известностью. Ему довелось спорить, восхищаться, общаться с выдающимися людьми своей эпохи: Каутским, Плехановым, Адлером, Парвусом, Мартовым, Даном, Аксельродом, Лениным, Фрунзе, Бухариным, Каменевым, другими крупными личностями, оставившими свой долго не теряющийся след на пыльных ступенях пирамиды исторического прогресса.
Троцкий пережил много триумфов. Почти как Божественный Юлий. А может, и больше. Как писал Гай Светоний, «первый и самый блистательный триумф был галльский, за ним – александрийский, затем – понтийский, следующий – африканский и, наконец, – испанский: каждый со своей особой роскошью и убранством». Самый крупный триумф Троцкого был в октябре 1917 года. Революционер, похоже, привык к победам, казалось, что так будет долго, если не всегда. Но уже вскоре после окончания Гражданской войны Троцкий почувствовал себя едва ли не лишним в повседневности начавшихся серых будней. Все говорило: этот человек был как бы создан для переломов, взрывов, крушений, пожаров, для межконтинентальной славы. Но мировая революция «споткнулась». Даже «азиатская» не получилась. Начались трагедии, которых выпало на долю Троцкого так много, как будто они предназначались целому революционному легиону.