Страница 7 из 60
Но государь не падает духом. Он верит в силу русского народа, в то, что он сможет снова подняться на бой. Петр реорганизует армию. Это поражение только подстегивает его.
И вот начинаются первые, пусть незначительные, но победы. Уже через год, в декабре 1701 года, русская армия под водительством Шереметева одержала первую победу над шведами близ Эрестфера на ливонской границе. Петр тогда восклицает: «Слава Богу, мы можем наконец бить шведов!»{25} Успех следовал за успехом. Граница у Нотебурга на берегах Ладоги и у Ниеншанца на Неве теперь в руках русских. 16 мая 1703 года Петр решил заложить в Ниеншанце (на месте первой русской морской победы) свою новую столицу — Санкт-Питербург. Заветная его мечта — открыть для России «окно в Европу» — начинает сбываться.
В то лето 1704 года, когда русский посол в Константинополе граф Толстой с помощью Рагузинского организовал тайную доставку трех негритят в Россию, Петр Первый берет реванш в борьбе с Карлом XII, королем Шведским. За победой русской армии под предводительством генерала Шереметева при Дерпте следует взятие Нарвы. Там, где за четыре года до этого шведы наголову разбили толпу плохо вооруженных людей, слабо представлявших себе, что такое искусство осады, теперь действовала организованная и хорошо вооруженная армия, в рядах которой имелись военные инженеры, выписанные, правда, из-за границы.
18 октября 1706 года ознаменовалось Калишской победой А. Д. Меншикова, который разбил оставленный Карлом XII в Речи Посполитой отряд из 7-8 тысяч шведов и 20 тысяч поляков.
Почти сразу же после крещения в Вильне Абрам Петров зачислен барабанщиком в один из лучших полков русской армии, в котором сам Петр служил в звании капитана, — в гвардейский Преображенский. Ему нет еще и десяти. Теперь он во всех военных кампаниях неотлучно следует за своим приемным отцом.
Первое боевое крещение Абрам принял в возрасте двенадцати лет. 30 августа 1708 года он был вместе с Петром, когда русское войско под командованием М.М. Голицына одержало победу над шеститысячным отрядом генерала Росса близ села Доброе.
Через месяц, 28 сентября, Абрам Петров участвует в походе двенадцатитысячного отряда, ведомого лично Петром. Русские нанесли тогда жестокое поражение вражеской армии численностью 16 тысяч человек, под предводительством генерала Левенгаупта близ деревни Лесная. Участие юного Абрама в этой баталии обессмертил французский художник Пьер Дени Мартен (1663-1742). До нас дошла копия этого полотна, сделанная Николя де Лармессеном (1684—1755). На картине Лармессена, посвященной сражению при Лесной, видим Петра I на коне во главе войска. Справа же внизу картины за лошадью Меншикова стоят четверо. Меж ними один чернокожий. У него на голове белый тюрбан. Это и есть барабанщик Преображенского полка Абрам Петров.
Быть полковым барабанщиком — не самое безопасное дело. На войне враг не смотрит, кто ты есть. И притом барабанщик — такой же солдат, каких пало множество на полях сражений. Именно там, у Лесной, в дыму сражения и началась для Петрова крестника школа войны. В этом сражении было убито более тысячи и ранено более трех тысяч русских солдат. Здесь юному Абраму из Логона открылся весь ужас войны.
Вскоре Абрам опять участвует в грандиозном сражении — битве под Полтавой. Более семидесяти тысяч человек сошлись на поле боя. Вот как описывает это сражение в своей книге «Россия Петра Великого» Константин де Грюнвальд: «27 июля 1709 года произошла, наконец, встреча двух армий в сомкнутом строю. Пред стенами Полтавы, которую уже не раз осаждали шведы, стояли в боевом порядке пятьдесят пехотных батальонов, одиннадцать драгунских и казачьих полков под командованием Шереметева против строя войск Карла XII. Численного превосходства не было ни у одной из сторон: с каждой стороны в бой вступило примерно по 30 тысяч человек. Но в лагере шведов царило уныние. Надежды короля на помощь с Украины не оправдались; турки уклонялись от боя. Станислав Лещинский со своим войском также не прибыл на поле боя. Шведы были измотаны из-за долгого марша по опустошенной стране, а также из-за фланговых атак, предпринимавшихся Петром. И вот уже у них не просто мало пива и водки, а ощущается нехватка хлеба и боеприпасов. И, в довершение всего, Карла XII ранило в ногу вражеской пулей: он командует баталией, лежа на носилках.
Настроение же русских, напротив, превосходно. Армия располагает резервом в десять тысяч человек, которые пока не вступили в бой… Они научились делать то, о чем на Западе еще только говорили: воздвигать редуты[14], а решимость в их сердцах зажгли слова государя: «Пришел тот час, когда решаются судьбы Родины. О ней должны быть ваши помыслы, за нее вы должны сражаться… а что до Петра, знайте, он не дорожит своей жизнью, лишь бы Россия жила во славе и преуспеянии»{26}.
Под Полтавой русская армия окончательно разгромила шведов. Королю пришлось бежать в Турцию. День 27 июня стал для России днем великой победы. За девять лет Северной войны русская армия стала самой грозной в Европе. Петр счастлив и горд. Он торжественно поздравляет всех с победой — генералов, офицеров, солдат; он навещает раненых и обещает наградить всех. Рядом с ним Меншиков, который, во главе кавалерийских полков, сыграл весьма немаловажную роль в победе над шведским войском.
Через несколько дней Петр отправляется в Киев. С ним едет и Абрам, которому уже исполнилось тринадцать лет. Вместе с государем он слушает речь Феофана Прокоповича в Софийском соборе. «Он [Прокопович] произнес такую поразительную речь, что Петр был тронут; он никогда в жизни ничего подобного не слыхал. Царь приказал напечатать это похвальное слово вместе с переводом его на латинский язык, чтобы во всей Европе его могли прочитать»{27}. Сохранилась картина с аллегорическим изображением императора, победителя турок при Азове и шведов под Полтавой, и чернокожего юноши. По всей вероятности, этот юноша и есть Абрам Петров, единственный африканец, который всегда сопровождал Петра[15].
Русская армия очень быстро освоила многое из того, что называют искусством войны. Мощь армии подтвердилась уже на следующий год. В 1710 году шведы потеряли Ригу и Пернов. Взятие Выборга и Кексгольма, расположенного на Ладоге, обеспечило защиту Петербурга. В сентябре того же года стал русским Ревель (нынешний Таллин). Среди плененных при взятии города шведов оказалась семья некоего капитана Матиуса Шеберга. Он позже вступит среди прочих в русскую армию. Но не потому нам интересен этот шведский офицер: четверть века спустя судьба сведет его с другим офицером русской армии — молодым арапом.
До конца Северной войны еще далеко. «Победа русских под Полтавой была для всей Европы громом среди ясного неба. Авторитет России неслыханно вырос. Некое равновесие, установившееся тогда в Европе, было нарушено: два внешних бастиона Франции, Швеция и Польша, разбиты. Теперь Россия диктовала правила игры в Северной Европе. Но последней надеждой «системы Ришелье» оставались враги Российского государства во главе с Карлом XII, которым сейчас стоило поторопиться и втянуть в войну Турцию»{28}.
20 ноября 1710 года Турция объявляет войну России. Посол граф Толстой заключен в Семибашенный замок в Стамбуле. Начался новый виток Северной войны. Теперь перевес оказался на стороне врага. Турецкая армия во главе с великим визирем Балтаджи-Пашой обладала подавляющим численным превосходством (более чем в 6 раз) над русской. Русская армия окружена на реке Прут. Теперь она полностью во власти великого визиря.
Русская армия совершенно беспомощна. Петр даже отправляет в Сенат свой, как он считает, последний указ, в котором приказывает в случае его пленения не считать его более императором и не верить указам, которые дойдут до России от имени пленного царя.
14
Дело не только в том, что русские научились делать, но в том, как. «В войнах того времени господствовала линейная тактика. Шведский король, которого справедливо считали выдающимся полководцем, внес в нее новшество — для атаки он сводил свои войска в плотные колонны и бросал на узком участке в штыки… Но под Полтавой Петр сумел разрушить отработанный прием шведской пехоты…» Он сам провел рекогносцировку и выбрал место для лагеря, прикрытое с флангов и сзади лесом, обрывом и рекой. У выбранного места был один недостаток: в случае успешной атаки русские были бы сброшены с обрыва… Но Петр учел это обстоятельство, как и то, что шведам о нем известно…
К вечеру 25 июня Петр I разместил войска на выбранном им поле, а к утру будущего дня здесь был уже обустроен полевой укрепленный лагерь. Подступы к нему закрывала передовая позиция: шесть четырехугольных земляных редутов, построенных в одну линию на расстоянии ружейного выстрела друг от друга, и четыре таких же редута, расположенных перпендикулярно к первой линии… Военный историк… А. Соколовский писал: «Это гениальное движение русского царя к противнику… создало в военной истории единственный пример так называемого наступления укрепленной позиции» (Шишов, с.76).
То ли Карл XII уповал на мифическую слабость русской армии, то ли разведка подвела его, однако шведские войска двинулись прямо в расставленную западню. Провалилась и надежда на то, что атака, начавшаяся в три часа утра, будет неожиданной и мгновенной (солдатам даже не выдали с собой хлеба) — русские дозоры обнаружили шведские части и подняли тревогу.
«Как и было задумано русским командованием, шведы, пойдя в атаку, натолкнулись на огонь редутов, и колонны наступавших оказались расколотыми на части. Местность не позволяла им обойти ни фронтальные, ни перпендикулярные к русской позиции линии полевых укреплений. В результате, прорываясь с большими потерями через редуты, шведская пехота утратила свое главное преимущество — стремительность атаки.
В ходе сражения Петр преподнес своему сопернику и другой тактический сюрприз. По законам все той же линейной тактики за линиями редутов должна была стоять пехота, прикрытая с флангов кавалерией. Царь отказался от такого привычного построения войск и за линией редутов поставил всю драгунскую конницу — семнадцать полков с артиллерией под началом Меншикова. Такой поворот событий весьма удивил шведскую пехоту. Четырнадцать знамен и штандартов стали трофеями русских драгунов уже после первой схватки на передовых позициях…» (Там же.). Прим. перев.
15
Телетова (1978), с.278. Именно она первой высказала предположение, что на этой картине Петр изображен со своим чернокожим крестником.