Клан Кеннеди

Когда Кэтлин сообщили о гибели мужа, она немедленно вылетела в Лондон, чтобы разделить горе утраты с родителями Уильяма. 20 сентября она записала в дневнике: «Я не могу поверить, что произошло именно то, чего я боялась больше всего на свете. Жизнь так жестока»{351}.

Более она в США не возвращалась. Она чувствовала себя теперь связанной теснее с Кавендишами, чем с Кеннеди. Отношения с родителями сделались прохладными, фактически произошел разрыв. Кэтлин сотрудничала с рядом газет, писала статьи и репортажи, главным образом по вопросам культуры и искусства. Ее материалы получали высокую оценку, коллеги говорили, что у нее «легкое перо».

Со временем Кэтлин сблизилась с молодым англичанином также протестантского вероисповедания Эрлом Фицуильямом, который был женат, но планировал развод и официальное оформление своих брачных отношений с Кэтлин.

Между тем в мае 1948 года Джозеф Кеннеди, намечая отдых на Французской Ривьере, предложил дочери провести какое-то время вместе. Кэтлин охотно согласилась и вылетела в Канны на небольшом чартерном самолете вместе с Эрлом. Попав в дождь и туман, самолет потерял управление и врезался в горы. Кэтлин вместе с другими пассажирами и экипажем погибла.

28-летняя журналистка была похоронена рядом с могилой своего мужа в местечке Чэтсворс, графство Дербишир. Так закончилась жизнь еще одного потомка этого клана, сохранявшего свое единство, несмотря на возникавшие конфликты, противоречия и утраты.

Именно трагическая кончина старшего брата послужила основным стимулом к тому, что Джон Кеннеди решил избрать политическую карьеру, надеясь, в конце концов, исполнить то, о чем мечтал Джо, — стать президентом Соединенных Штатов Америки. Но он понимал, что путь к этому долгий и сложный. Необходимо было определить поприще своей деятельности на ближайшее время.

Уже в 1945 году Джон решил, что он должен вновь попробовать свои силы в писательском ремесле. Вспоминались его книга о Мюнхенском соглашении и успех, правда недолгий, который она имела. Лежа на койке в госпитале Военно-морского флота, а затем отдыхая в родовом имении, он не раз брался за перо. Из попыток создать «что-нибудь художественное» ничего не получалось.

В конце концов, автор получил какое-то умеренное удовлетворение, сотворив не то статью, не то эссе, которой дал громкое название «Попытаемся провести эксперимент — установить мир». Это были размышления о взаимоотношениях с Советским Союзом, о том, как они будут складываться в условиях, когда над Европой уже повеяло духом холодной войны, хотя советско-американские отношения оставались еще пристойными. Кеннеди отдавал должное роли СССР в только что завершившейся войне на Европейском континенте. Он считал необходимым проводить политику послевоенного сотрудничества в духе Рузвельта. «Нам нужно продемонстрировать Советам свою готовность решать европейские проблемы по справедливости, — декларировал он. — Только тогда русские действительно поверят нашим заявлениям о дружбе».

Редакции журналов сочли статью тривиальной, и она так и не увидела свет{352}. Действительно, разглагольствования начинающего автора по поводу «справедливости» отнюдь не выглядели уместными в пору, когда в международных отношениях всё более явственно стали доминировать геополитические, а не наивно-гуманистические соображения.

Значительно больший интерес вызвал подготовленный под редакцией Джона Кеннеди сборник памяти его старшего брата. Хотя книга была предназначена в основном для семьи и друзей, она была с интересом встречена и читательской аудиторией, и историками. Специалисты видели в воспоминаниях, включенных в книгу, прежде всего живой, откровенный повествовательный источник о конкретных перипетиях участия США во Второй мировой войне на ее завершающем этапе, о самопожертвовании американского летчика во имя пресечения разрушительных германских налетов на Великобританию.

Во введении к сборнику Джон писал: «Я думаю, что, если братья и сестры Кеннеди чего-то стоят сейчас и будут стоить в будущем, это намного больше связано с поведением Джо и его постоянным примером, чем с другими факторами. Для моих отца и матери он в огромной степени облегчил задачу воспитания большой семьи, потому что всё, чему они научили его, он передавал нам, и их уроки благодаря ему не ослаблялись, а усиливались»{353}.

В результате после долгих размышлений и не совсем удачных первых опытов Джон Кеннеди всё же избрал сферой своего труда на ближайшее время журналистику, точнее говоря, международно-политическую публицистику, к которой особенно тяготел со времени написания своей выпускной работы в Гарварде.

Он стал работать в газетном концерне Хёрста, с которым на протяжении многих лет поддерживал дружеские связи его отец. В качестве первого серьезного задания Джон получил направление на учредительную конференцию Организации Объединенных Наций в Сан-Франциско, открывшуюся 25 апреля 1945 года. Конференции предстояло утвердить Устав ООН и другие основополагающие документы, призванные предотвратить разрушительные войны и обеспечить сотрудничество и взаимопомощь государств.

Ход конференции освещали многие американские и зарубежные корреспонденты, в том числе несколько хёрстовских мастеров пера. Отправляя туда новичка Кеннеди, Хёрст поставил перед ним конкретную задачу — писать о происходивших дебатах и решениях, об участниках с точки зрения ветерана вооруженных сил, простого американского военнослужащего, лишь незадолго перед этим сменившего солдатскую форму на одежду мирного времени.

Джон с удовольствием взялся за эту работу и потому, что ему надо было «зарабатывать на жизнь» (миллионы долларов, которые у него были, — не в счет, их надо было накапливать, а не тратить!), и для того, чтобы набить себе руку в писательском ремесле, более того, стать известным сотням тысяч, если не миллионам американцев, и чтобы воочию увидеть, как творится мировая политика наиболее высокопоставленными государственными деятелями.

Так в газетах, входивших в хёрстовский концерн, стали появляться незамысловатые материалы человека, который еще недавно сражался с врагом и писал теперь, так сказать, только что сняв боевую шинель.

Как и предполагал изоляционист Хёрст, впечатления от конференции были не очень благоприятными.

Правда, и сам издатель, и его сотрудники полагали, что первые статьи Джона Кеннеди были очень несовершенны, полны штампов и даже скучны. Видимо, коллеги, а может быть, и читатели высказали по этому поводу нелицеприятные суждения, и Джон стал работать более тщательно. Проявилась его способность быстро учиться, набираться опыта, набивать руку.

Острой критике начинающий журналист подверг проект Устава ООН, основные положения которого уже были согласованы главами трех великих держав Рузвельтом, Сталиным и Черчиллем на Ялтинской конференции в феврале 1945 года. Весьма уязвимым был принцип единогласия пяти государств (США, Великобритании, СССР, Франции и Китая) в главном органе ООН — Совете Безопасности, причем не было особым секретом, что на этом принципе настоял Сталин. Предусматривалось, что, если хотя бы один из этих постоянных членов Совбеза проголосует против внесенного проекта резолюции, она отвергается. Иначе говоря, вводилось право вето.

Кеннеди писал, что это право лишь «закрепляло имевшуюся напряженность между Западом и Востоком вместо того, чтобы создать механизм ее смягчения». Отсюда делался еще более пессимистический, весьма скоропалительный вывод — ООН станет добычей тех самых «своекорыстных страстей, которые произвели на свет Версальский договор» 1919 года, то есть мирный договор, увенчавший Первую мировую войну и содержавший в себе в качестве составной части устав международной организации — Лиги Наций, которая оказалась неспособной предотвратить Вторую мировую войну.