Голос ночной птицы

В здоровенной луже посреди улицы расположились две свиньи, одна из которых радостно хрюкала и закапывалась в жижу под возмущенный лай пораженной паршой дворняги. Дэвид Каттер, Хирам Аберкромби и Артур Доусон стояли неподалеку от свиней и лужи, покуривая глиняные трубки и поглощенные каким-то мрачным разговором.

— Добрый день, джентльмены! — произнес Бидвелл, проходя мимо, и Каттер, вытащив изо рта трубку, окликнул его:

— Бидвелл! Когда судья сюда доберется?

— В свое время, джентльмены, в свое время! — ответил Уинстон, не останавливаясь.

— Я к кукловоду обращаюсь, а не к марионетке! — рявкнул Каттер. — Надоело нам ждать, пока это дело уладится! Как по-моему, так они нам вообще судью никогда не пришлют!

— Нам дал заверения их совет, сэр! — ответил Уинстон с пылающими от оскорбления щеками.

— К черту их заверения! — вмешался Доусон. Это был тщедушный рыжий мужичонка, занимавший в Фаунт-Рояле должность сапожника. — Пусть они нас заверяют, что дождь этот кончится, — что нам толку?

— Не отставайте, Эдуард, — велел Бидвелл вполголоса.

— По горло уже сыты этим пустобрехством! — заявил Каттер. — Повесить ее, и все дела!

Аберкромби, фермер, один из первых поселенцев, откликнувшихся на объявление Бидвелла о создании Фаунт-Рояла, тоже внес свою лепту:

— Чем быстрее ее повесят, тем спокойнее спать будем! Упаси нас Господь сгореть в своей постели!

— Да-да, — буркнул Бидвелл и сделал рукой жест, заканчивающий разговор.

Шаг его стал быстрее, на лице заблестел пот, ткань под мышками потемнела. За его спиной тяжело дышал Уинстон; от обволакивающей сырости у него запотели очки. На следующем шаге он наступил правой ногой на груду конских яблок, которую только что ловко обошел Бидвелл.

— Уж если они нам кого и пришлют, — напоследок крикнул Каттер, — то психа какого-нибудь, вытащенного из ихнего местного дурдома!

— Говорит о дурдоме со знанием дела, — сказал Бидвелл, ни к кому в особенности не обращаясь.

Они миновали школу и стоящий рядом дом учителя Джонстона. На пастбище рядом с фермой и сараем Линдстрома паслось небольшое стадо коров, а дальше расположился дом собраний, перед которым на флагштоке уныло повис британский флаг. Чуть дальше — и Бидвелл еще сильнее ускорил шаг — маячило грубое и лишенное окон здание тюрьмы, срубленное из тяжелых бревен, а на единственной входной двери висел железный замок. Перед тюрьмой торчал позорный столб, к которому привязывали негодяев, виновных в воровстве или богохульстве либо иным образом навлекших на себя гнев городского совета. Иногда их еще вымазывали той субстанцией, что сейчас налипла на правый сапог Уинстона.

Остаток улицы Истины за тюрьмой занимали несколько домов с сараями, садами и клочками полей. Некоторые были пусты, от одного остался лишь обгорелый каркас. Заброшенные сады заросли бурьяном и колючками, а поля сейчас более напоминали опасную топь, нежели плодоносную землю. Бидвелл подошел к двери дома почти у конца улицы и уверенно постучал, рукавом смахивая пот со лба.

Почти сразу приоткрылась дверь, и высунулась сероватая физиономия мужчины с запавшими глазами, которому явно не хватало сна.

— Добрый день, Мейсон, — вежливо поздоровался Бидвелл. — Я пришел навестить вашу жену.

Мейсон Барроу отлично знал, почему хозяин Фаунт-Рояла пришел к его двери. Он открыл ее и отступил от входа. Черноволосая голова ушла в плечи, как у собаки, которая ожидает порки. Бидвелл и Уинстон вошли в дом, который по сравнению с только что покинутым особняком казался шляпной картонкой. Двое детишек Барроу — восьмилетняя Мелисса и шестилетний Престон — тоже были в передней. Старшая наблюдала из-за стола, а младший цеплялся за отцовскую штанину. Бидвелл не был человеком невежливым: он прежде всего снял шляпу.

— Насколько я понимаю, она в постели.

— Да, сэр. Очень она разболелась.

— Я должен буду с ней поговорить.

— Да, сэр. — Барроу скованно кивнул. Бидвелл заметил, что детям тоже очень сильно недостает сна, как, впрочем, и хорошей горячей еды. — Как скажете, сэр. — Барроу показал в сторону комнаты в глубине дома.

— Очень хорошо. Эдуард, идемте со мной.

Бидвелл подошел, открыл дверь в дальнюю комнату и заглянул. Алиса Барроу лежала на кровати, натянув до подбородка смятую простыню. Открытые глаза уставились в потолок, землистое лицо покрывал пот. Единственное в комнате окно было закрыто ставнем, но света хватало, потому что горели сальные свечи и пучок смолистых веток в глиняной чаше. Бидвелл понимал, что это невероятная расточительность для фермера вроде Мейсона Барроу, дети которого, наверное, страдают от такой избыточной иллюминации. Когда Бидвелл переступил порог, у него под ногой скрипнула половица. Глаза женщины расширились, она резко ахнула, как от удара, и попыталась глубже забиться в постель. Бидвелл тут же застыл где стоял.

— Добрый день, мадам, — сказал он. — Могу я перемолвиться с вами словом?

— Где мой муж? — вскрикнула женщина. — Мейсон! Куда он ушел?

— Я здесь! — ответил Барроу, возникая за спиной двоих вошедших. — Все хорошо, бояться нечего.

— Не давай мне спать, Мейсон! Обещай, что не дашь!

— Обещаю, — ответил он, быстро глянув на Бидвелла.

— Что это еще за чепуха? — обратился к нему Бидвелл. — Эта женщина боится спать?

— Да, сэр. Боится заснуть и увидеть…

— Не называй! — снова взметнулся голос Алисы Барроу, трепещущий и молящий. — Если любишь меня, не называй его!

Девочка заплакала, мальчик продолжал хвататься за ногу отца. Барроу посмотрел прямо в лицо Бидвеллу:

— Она в плохом виде, сэр. Не спит уже две ночи. Не выносит темноты, даже тени днем.

— Вот как это начинается, — тихо сказал Уинстон.

— Возьмите себя в руки! — прикрикнул на него Бидвелл. Достав кружевной платок из кармана камзола, он вытер бусинки пота со лба и щек. — Пусть так, Барроу, но я обязан с ней поговорить. Мадам? Можно мне войти?

— Нет! — ответила она, натягивая влажную простыню до самых пораженных ужасом глаз. — Уходите!

— Спасибо.

Бидвелл подошел к ее кровати и встал, глядя на нее сверху вниз и сминая обеими руками шляпу. Уинстон пошел за ним, но Мейсон Барроу остался в другой комнате, успокаивая плачущую девочку.

— Мадам, — сказал Бидвелл, — вы должны воздержаться от рассказов об этих снах. Мне известно, что вы сообщили Касс Суэйн. Я просил бы…

— Я Касс рассказала, потому что она моя подруга! — ответила женщина из-под простыни. — И другим подругам рассказала! А почему нет? Они должны знать то, что я знаю, если им жизнь дорога!

— И что же делает ваше знание настолько ценным, мадам?

Она отбросила простыню с лица и поглядела на Бидвелла с вызовом. Глаза были мокрые и испуганные, но подбородок устремился на Бидвелла, как клинок.

— То, что каждого, кто живет в этом городе, ждет верная смерть.

— Эта ценность, боюсь, не дороже шиллинга. Всякого, кто живет на свете, ждет верная смерть.

— Не от его руки! Не от огня и мучений Ада! О да, он мне рассказал! Он показал мне! Он провел меня по кладбищу и показал мне имена на надгробиях! — У нее на шее натянулись жилы, жидкие темные волосы липли к коже. Измученным шепотом она сказала: — Он показал мне могилу Касс Суэйн! И Джона тоже! Он мне показал имена моих детей! — Голос ее надломился, слезы потекли по щекам. — Моих детей, лежащих мертвыми в земле! О Боже милостивый!

Она издала тяжелый, душераздирающий стон и снова натянула простыню налицо, крепко зажмурив глаза.

От горящих свеч, сосновых веток и оседающей влаги комната превратилась в духовку. Бидвеллу казалось, что простой вдох требует неоправданно много усилий. Он услышал далекий рокот — приближалась очередная гроза. Нужны были ответы на фантазмы Алисы Барроу, но даже ради спасения жизни Бидвелл не мог найти ни одного. Не приходилось сомневаться, что великое Зло свалилось на город и выросло в мрачный день и черную ночь, как ядовитый гриб. Зло проникло в сны жителей Фаунт-Рояла и сводило их с ума. Бидвелл знал, что Уинстон прав: именно так это и началось.