Падающие в небеса

Стрелки показывали час ночи, когда Софи сказала, что очень устала, и предложила перенести продолжение разговора на завтра. Сапожников с радостью согласился и пригласил вечером пойти на ужин в тот самый китайский ресторан в Сохо. Потом проводил девушку до лифта и на прощание поцеловал ей руку.

Кожа руки казалась шелковой, и было достаточно одного прикосновения, чтобы Михаил Петрович ощутил возникшие внутри него страсть и желание, но главное, как ему показалось, эти же чувства испытывала и Софи. Хотя, может быть, он и ошибался, ведь внешнее выражение желания у иностранцев очень сильно отличалось от существующих российских стандартов.

Не успели закрыться двери лифта, как Сапожников вспомнил, что завтра, вернее сегодня вечером, он должен лететь в Москву. «Ладно, не страшно, ради такого ужина можно и остаться», – подумал он и набрал телефон Николая, у которого в Москве было четыре часа утра.

– Ставь отлет на завтра, на десять утра.

– Хорошо, – ответил Николай, для которого ночная побудка шефом случилась не в первый раз и потому не вызвала ни малейшего удивления.

Глава 4

Макс Борн еще и еще раз перечитывал последние слова письма, только что пришедшего от его кумира и старшего товарища Германа Минковского – профессора математики Геттингенского университета.

«В конце своего послания я приглашаю вас принять участие в годичном собрании немецкого общества естествоиспытателей и врачей, которое состоится в Кельне 20 сентября сего 1908 года. Там мы сможем с глазу на глаз обсудить перспективу вашего возвращения в Геттинген в качестве моего ассистента. Я нуждаюсь в молодом коллеге, серьезно исследующем физические науки, в частности оптику, с точки зрения новейших релятивистских проблем, и, если вы согласитесь, то готов набросать план нашей совместной работы».

Можно было только мечтать вновь оказаться в Геттингене – самом центре развития математических наук, где царствовали великие математики современности, профессора Феликс Клейн, Давид Гильберт и Герман Минковский. Борн имел удовольствие уже работать здесь ассистентом Гильберта, но желание глубже изучить электродинамику подтолкнуло его покинуть Геттинген и поехать в Кембридж на курс лекций профессора Томпсона. Затем было возвращение в университет родного города Бреславля, и вот наконец появилась возможность вновь поехать работать в Геттинген.

Макс, не мешкая ни секунды, бросился писать ответ, в котором он толком ничего не мог изложить, кроме слов благодарности, подтверждения своего участия в собрании в Кельне и готовности принять любые предложения профессора Минковского.

В Кельн Борн прибыл накануне, разместился в гостинице «Zur Post», в которой, как ему было известно, жил и Минковский, оставил вещи и пошел бродить по городу. Погода была великолепной, по-летнему светило солнце, и в отличие от Бреслау здесь осень практически не ощущалась. Макс был впервые в Кельне, но перед поездкой он прочитал обо всех достопримечательностях города и первым делом хотел увидеть знаменитый собор, крупнейший католический храм на территории Германии – гениальное сооружение средневековых инженеров. Собор действительно представлял собой величественное строение, снаружи замысловато украшенное многочисленными скульптурными композициями. На соборной площади были выставлены столики, почти полностью занятые посетителями в этот один из последних погожих воскресных дней. Как будто горожане и приезжие, предчувствуя, что вот-вот закончится солнце и зарядят осенние дожди, старались запастись приятными ощущениями впрок.

«К сожалению, в жизни мало чем можно насытиться впрок – нельзя наесться на несколько дней вперед, нельзя насладиться общением на какое-то время вперед. В лучшем случае в настоящее время можно получать удовольствие, вспоминая вкус съеденного или радость прошедшего события», – подумал Борн, но все-таки решил присесть за столик и выпить кружечку кельнского пива. Макс находился в приподнятом состоянии, через несколько часов ему предстояло встретиться с профессором Минковским и обсудить свою судьбу на ближайшие несколько лет. В этот раз он имел твердые намерения закрепиться в Геттингене и серьезно заняться исследованиями в области физики на базе математического аппарата, разрабатываемого Минковским и его коллегами.

Кельнер принес чуть запотевшую кружку пива, сваренного на местной пивоварне, название которой Максу было неизвестно, что и немудрено. Каждый, даже самый маленький, немецкий городок имел собственную марку пива, и не одну, а если подсчитать, сколько городов разбросано от Шлезвига на севере до Баварии на юге, то количество пивных названий переваливало за несколько тысяч. Принесенное пиво было прохладным и немного горьковатым. Макс предпочитал напитки более мягкого вкуса. Тем не менее обстановка располагала к тому, чтобы ею наслаждаться, не задумываясь о каких бы то ни было вкусовых пристрастиях.

Борн, делая маленькие глотки, с интересом рассматривал расположившихся рядом посетителей. Вот боком к нему сидят приятной наружности дама и симпатичный мужчина, он нежно держит ее руку в ладонях и что-то говорит вполголоса. Пара загораживает стол, за которым сидят четверо господ и громко спорят. Как песня, практически без остановки раздается один высокий голос, который, судя по тембру, мог бы принадлежать как мужчине, так и женщине. Его пытаются перекричать два других собеседника. У них не получается, хотя они не оставляют попытки периодически вставлять в речь оппонента отдельные слова. Тема разговора вызвала у Макса улыбку – дискутировали о последних работах в области физики, что было неудивительно, ведь в город съехался весь цвет немецких ученых, а физика сегодня, в начале двадцать первого века, самая главная наука.

Вдруг все трое спорщиков замолчали. Произошло это буквально мгновенно. В беседу включился четвертый ее участник, сидящий спиной к Борну. Низким, чуть грубоватым голосом пункт за пунктом он начал излагать свою позицию и делал это настолько уверенно, что остальные трое даже не пытались ему как-то возразить.

Макс встрепенулся – голос был очень знакомым. Ну конечно, это Минковский! Бесспорно, только у него такой удивительный тембр, оказывающий магическое воздействие на всех женщин на свете. Макс вскочил, с бокалом в руке обежал соседние столики и встал перед оратором. Тот сначала не понял, что за человек возник перед ним, близоруко сощурился, а потом на его широком лице расплылась радостная улыбка:

– Макс! Вы уже в Кельне!

– Да, профессор, и представьте себе, сидя за соседним столиком, прослушал целую лекцию о проблемах развития современной физики.

– То ли еще будет завтра, – заговорщицки улыбнулся Минковский и обратился к соседям за столом: – Господа, разрешите представить: мой молодой коллега Макс Борн из университета Бреслау, надеюсь, в ближайшее время он начнет работать в Геттингене.

Борн познакомился с коллегами из Берлина и Цюриха, подставил стул и стал внимательно слушать Минковского.

Минут двадцать тот рассказывал о своих новых идеях, а потом заговорщицки подмигнул:

– На этом я сегодня хотел бы остановиться, а то вам завтра будет скучно, потому что все остальное вы услышите в моем докладе под названием «Пространство и время». – Закончив пить пиво, физики засобирались, а Минковский шепнул Борну на ухо:

– А мы с вами можем еще погулять, поразмышлять о предстоящей работе. Погода уж больно хорошая.

На следующий день Борн поднялся в семь утра, в половине восьмого спустился в ресторан, чтобы выпить кофе с теплыми булочками и, встретившись с Минковским, вместе пойти на собрание. В ресторане профессора не было, и Макс спросил у портье:

– Вы не видели сегодня утром господина Минковского?

Тот, передав Борну конверт, ответил:

– Да, видел. Господин профессор ушел из гостиницы минут сорок назад, оставив для вас послание.

Борн распечатал небольшой пакет, быстро достал записку и прочел: