Орудие Немезиды

Иайа выглядела совсем другой в сравнении с тем, какой она была вчера вечером на обеде. На ней не было драгоценностей и элегантного платья. Она была одета в длинный балахон. Сшитый из грубой льняной ткани, он был испещрен пятнами краски. Ее юная помощница, в таком же балахоне, была еще более красива. Вместе они были похожи на жриц какого-то странного культа, женщин, раскрашивающих не свои лица, а свою одежду.

Через застекленную крышу в небольшое круглое помещение лился желтый свет, вокруг которого кружился сине-зеленый подводный вихрь, населенный серебряными рыбками и таинственными глубоководными чудовищами. Фигуры эти были неуловимо переменчивыми, а композиционное исполнение создавало иллюзию немыслимой глубины. Мы с Эконом переходили от одной стены к другой, местами мрачные глубины, казалось, отступали навсегда.

— Разумеется, теперь я ушла далеко от борьбы за заказы, — продолжала Иайа. — Я сделала свое состояние в доброе старое время. В начальный период моей работы мне платили больше, чем самому Сополису! Это было именно так. Каждая богатая римская матрона желала получить свой портрет, написанный юной госпожой из Кизика. Теперь же я пишу то, что хочу и когда хочу. Этот проект — лишь свидетельство моего расположения к Гелине. Однажды мы вышли из этих бань, освежившись и расслабившись, и она пожаловалась на унылую простоту этой комнаты. И внезапно мне представилась масса рыб — всюду рыбы, рыбы и рыбы! Рыбы, плавающие у нас над головами, и осьминоги, обвивающие кораллы. И дельфины, летящие через водоросли. Что вы об этом думаете?

— Потрясающе, — ответил я. Экон с восхищением оглядывал стены.

Иайа рассмеялась.

— Теперь все почти закончено. Собственно живописной работы практически не осталось. Сейчас мы фиксируем акварельные краски с помощью специального горячего лака, именно поэтому нам сейчас и помогают рабы. Эта работа не требует особой квалификации и сводится в основном к выглаживанию лака щеткой, но мне приходится наблюдать за ними, чтобы быть уверенной в том, что роспись не будет повреждена. Олимпия как раз выговаривает одному из них за слишком толстый слой, через который краски видны не будут.

Олимпия смотрела на нас сверху и улыбалась. Я незаметно ущипнул Экона, который смотрел на нее с разинутым ртом.

— О да, в доброе старое время я никогда не взялась бы за такую работу, как эта, — продолжала Иайа. — Мой учитель мне этого просто не позволил бы. Могу представить себе его реакцию! «Слишком декоративно, — сказал бы он. — Ваша сильная сторона, Иайа, портреты, преимущественно женские Ни один мужчина не может написать женщину так хорошо, как вы. Но одного взгляда на эти выпученные рыбьи глаза будет достаточно для того, чтобы ни одна из римских матрон не позволила вам писать себя! В каждом вашем мазке она видела бы злую карикатуру!» Да, именно так и сказал бы мой старый учитель. Однако теперь, если я захочу писать рыб, то, клянусь Нептуном, я буду писать их.

— Я, кажется, понимаю, почему вы прославились своими портретами, — заметил я. — Я видел написанный вами портрет Гелины в библиотеке.

Лицо Иайи дрогнуло.

— Да, я написала его всего год назад. Гелина хотела подарить портрет Луцию в день рождения. Мы работали над ним тайком, в ее комнате, куда Луций никогда не заходил. Портрет должен был стать сюрпризом.

— Он ему понравился?

— Откровенно говоря, нет. Его гамма была выполнена в расчете на сочетание со стеной над его столом в библиотеке. Однако Луций дал совершенно ясно понять, что не хотел его туда вешать. Если бы вы видели ту комнату, то могли оценить его вкус: эти отвратительные фигуры Геракла и Хирона… Поистине жуткая картина, написанная неизвестным мазилой из Неаполя, какая-то мешанина из обнаженных грудей, зловещих когтей и воинов, размахивающих мечами. Правда, Олимпия?

Глядя на нас с высоких подмостков, девушка рассмеялась.

— Это была очень плохая картина, Иайа.

В конце концов Луций согласился, велел убрать картину, и мы повесили на ее место портрет Гелины. Гелина заказала ковер в тон портрета, а он без конца жаловался на пустую трату денег. Она не раз из-за этого плакала. Разумеется, нехватка денег была привычным делом в этом доме. Что за смысл жить на такой вилле, если приходится считать каждый сестерций?

В комнате вдруг возникла напряженность. Олимпия больше не улыбалась. Один из рабов перевернул горшок с краской и выругался. Иайа понизила голос:

— Войдемте в бани. Пусть мальчик останется здесь и понаблюдает за работой Олимпии.

Планировка женских бань была зеркальным отражением мужских, но значительно меньше. Вид с открытой террасы был почти таким же: в лучах поднимающегося солнца залив сверкал тысячами серебряных бликов. Мы обошли круглый бассейн, над которым в свежем утреннем воздухе поднимался легкий пар. Под высоким куполом наши негромкие голоса отдавались гулким эхом.

— Я думал, что Луций с Гелиной были счастливой парой, — заметил я.

— Она показалась вам счастливой?

— Всего лишь несколько дней назад ужасной смертью умер ее муж. Вряд ли следует ожидать, чтобы она улыбалась.

— Теперь ее настроение немного изменилось. По его вине она была несчастна раньше, несчастна и теперь.

— На портрете она несчастной не выглядит. Или изображение лжет?

— На портрете она такая, какой была. А как вам кажется, почему она выглядит на нем такой счастливой и спокойной? Следует помнить о том, что она позировала в комнате, в которую никогда не ступала нога Луция.

— Мне говорили, что они женились по любви.

— Да, это так, и вы сами видите, что получается из такого брака. Я знала Гелину девушкой, до ее замужества. Мы с ее матерью ровесницы и были большими друзьями. Когда Гелина выходила замуж за Луция, мне вряд ли стоило вмешиваться, но я понимала, что это обернется тяжелыми переживаниями.

— Как вы могли быть в этом настолько уверены? У него, что — был плохой характер?

— Я не претендую на роль большого судьи характеров, Гордиан, особенно когда речь идет о мужчинах. Знаете, как меня называли в доброе старое время? Старой девой из Кизика. В отношениях с мужчинами у меня мало опыта, и я не отличаюсь особой проницательностью, мои суждения о характере мужчин куда менее надежны в сравнении с выводами других женщин. Существуют другие, более надежные способы предвидеть будущее. — Она пристально смотрела на поднимавшуюся над водой дымку пара.

— Да? И что же обещает будущее этому дому и его обитателям?

— Я не знаю, что именно, но ничего хорошего… Но я не ответила на ваш вопрос, Гордиан. Нет, Луций не был ни порочным, ни злым. Он был никаким. Не прозорливым, не энергичным, не честолюбивым… Если бы не Красс, они с Гелиной давно бы умерли с голоду.

— Но вилла и сотня рабов далеки от голодной смерти.

— Самому Луцию ничего из всего этого не принадлежало! Насколько мне известно, его доход полностью уходил на содержание этого дворца и на поддержание видимости большого богатства. При его связи с Крассом любой другой давно обеспечил бы себе независимость и состояние. Только не Луций. Он довольствовался малым, принимал то, что ему давали, и не требовал большего. Несомненно, что рука, возвысившая его, его же и подавляла. Красс свыкся с мыслью о том, что Луций так и будет оставаться раболепствующим, «вечно благодарным» бедным родственником. Разумеется, Гелина заслуживала лучшего. Но теперь она полностью во власти Красса и даже не может решать, жить ли ее собственным рабам, или же умереть.

— А если с этим обойдется?

Иайа ничего не ответила. Мы молча обошли бассейн.

— Несмотря на то что они были столь разными, думаю, что Гелина очень страдает из-за смерти мужа, — тихо заговорил я. — И будет страдать еще больше, если Красс осуществит свой ужасный план.

— Да, — отозвалась Иайа отсутствующим голосом. — И она будет не одинока в своем страдании.

— Разумеется. Если в этом доме останется кто-то, убивший Луция, он не сможет спокойно смотреть на то, как вместо него перережут столько людей.